Цитаты из книг автора «Марион Вудман»

Мать имела склонность доминировать над всей семьей, не признавала девочку как личность и проецировала свою собственную непрожитую жизнь на ребенка.

Всем нам, и мужчинам, и женщинам, следует оказывать почтение этим юношам, которых мы находим и внутри себя, и внутри наших спутников, и внутри наших детей. Уважать и почитать мальчика не означает получать наслаждение, когда он возвращается, или нянчить его в глубоком теплом гнездышке, из которого он никогда не сможет выбраться. Женщины отваживаются не смеяться над патриархальной привязанностью сына к матери, хотя при этом делают все возможное, чтобы, прибегая к разным женским уловкам и манипуляциям, превратить их в пажей, а вовсе не в королей. И хотя слова «я не твоя мать» могут вызвать шок у некоторых мужчин, следует непременно совершить беспощадную внутреннюю работу, чтобы сын оказался на свободе[103].

И это действительно так. Те первые стрелы, вылетавшие из наших юных душ, несли с собой самые чистые проекции. Они несли любовь, доверие, надежду и всю нашу детскую веру в божественное единение. Концентрация на этой первой проекции может дать нам очень хороший образ внутреннего партнера. Это отношение было незрелым, но заключало в себе потенциальные возможности. Такая фигура часто появляется в более поздних сновидениях в образе frater mysticus (мистического брата) или soror mystica (мистической сестры) в алхимической ванне.

Четыре года Дженни работала со снами и занималась душевно-телесной работой. На анализ ее привело одиночество, а не страх смерти. Она называла его «одиночеством патриархальности». Ее способность к действию, ее сила и даже ее любовь явно были позой. В глубине души она знала, что «могла почувствовать, как замыкается в себе, когда появляется возможность близости». Долгий путь вниз заставил ее увидеть собственную ложь.

за пролетом, затем вверх по проходу, прямо к ней в объятия. У нее в руках золотой шар. Теперь нас двое, и мы, обнявшись, смеемся и плачем от наслаждения, а между нами висит в воздухе золотой шар. Этот сон, который приснился Дженни, буквально преобразил ее. Он затронул ее так, что она «заплакала от радости». Произошло соединение противоположностей. Трансцендентная Самость в образе золотого шара разрушила каменные стены ее мира. Стремясь к божественному совершенству, Дженни страдала анорексией. Ее пристрастие к диетам постепенно приближало ее к физической смерти. Отлучив свое тело от пищи, она отлучила себя от хорошего настроения, возникавшего у нее прежде при общении с друзьями. Затем тело отлучило ее от сексуальности, здоровья и огромной жизненной силы, которыми наделила ее природа. Ее желание телесного совершенства смешивалось с равным по силе желанием совершенства духовного, а ее любовь к Христу в сочетании с сильным положительным отцовским комплексом сыграла с ней злую шутку, отдав во власть демонического любовника, лишающего ее жизни. Она оказалась в обществе богов, т. е. в одиночестве. Все, что Дженни так категорично отрицала в себе, она видела во сне у Махалии Джексон. Не ощущая никакого отвержения

прощает себя и свою отвергнутую внутреннюю красоту. Соединившись вместе, они становятся одной светящейся земной женщиной: ни больше и ни меньше, чем ей было суждено от рождения. «Дом» становится ее телом, принимающим страдания как неизбежную часть стремления ее души к самопознанию. Если же при наличии такого соединения происходит встреча с сексуальным партнером, душа и тело могут раскрыться для проникновения божественной энергии фемининности, и женщина познает, что ее сексуальность уже никогда не попадет под власть Медузы. Ее тело – часть Чаши Грааля, через которую познали друг друга София и ее божественный спутник. Это соединение нашло довольно яркое выражение в следующем сне: Я сижу одна на месте богов [на верхнем балконе] старого театра, слушая Махалию Джексон[90] – огромную, радостную, страдающую Махалию, полную любви и простой веры, с открытым сердцем идущую по земле. Из глубины ее тоскующей души вырывается гимн: «Глаза Его обращены на воробья, / И я знаю, что Он смотрит на меня»[91]. При звуке ее голоса меня охватывает внутренняя дрожь. Я чувствую, что готова разрыдаться. Я, высокая и худая, вскакиваю и несусь по ступенькам вниз, одолевая пролет

Женщина, лишенная контакта со своим телом, подвержена пагубному воздействию Медузы. С другой стороны, вступая в этот контакт, она испытывает мучения добросердечности, ибо каждая клетка тела становится чувствительной к боли прошлого и настоящего. Во время агонии физического и психического превращения, она не в состоянии воспринять проникающую маскулинность. По мере знакомства с отверженной Магдалиной, похороненной в ее собственных одеждах, ее совершенная Мадонна спускается со своего пьедестала и, закидываемая или не закидываемая камнями

Нельзя было точно сказать, что было у нее на лице: дождь или слезы, нельзя было сказать и того, что исходило из ее нутра: смех или плач; она знала лишь одно – она была свободна. Ее тело было ее собственным телом, и не только собственным, а частью великого тела Земли. Она и земля, деревья и птицы, облака и небо – все подчинялось биению одного сердца, одному медленному безусловному ритму, и этот ритм, начиная с этого мгновения, должен был стать ее истиной.

еда становится козлом отпущения при любой эмоции и формирует ядро, во круг которого вращается личность

Любое метаболическое расстройство может одновременно иметь и физиологические, и психологические причины.