Глава 2

Я открыла глаза и посмотрела на круглые часы, висевшие на стене: восемь ноль две. Обычно я ошибаюсь не больше чем на минуту, когда программирую себя на определенное время; в этот раз, очевидно, сказалась трехчасовая поясная разница между Парижем и Тарасовым. Моя антикварная кровать не хотела выпускать меня из своего шелкового плена, и я позволила себе еще три минуты блаженного ничегонеделания. Пока я готовила кофе, список участников вечеринки в «Авторитете», после которой исчезли документы, стоял перед моим внутренним взором, не мешая мне, впрочем, заниматься обычными утренними делами.

Кофе был великолепен. Насладившись его горьким вкусом и чудесным ароматом, я про себя поблагодарила знакомую колдунью с острова Калимантан, преподнесшую мне в дар пятикилограммовый мешок коричневых зерен этого божественного напитка, придающего бодрость и хорошее настроение.

Я пила его маленькими глотками, с удовольствием перекатывая во рту обжигающую душистую жидкость.

* * *

Итак, мы имеем семерых, включая Гарулина, которые могли, воспользовавшись ситуацией, стянуть документы из стола главного бухгалтера. Сначала я вычеркнула самого Гарулина, так как если бы это он украл с целью скрыть следы своего мошенничества, то было бы логичным заявить о краже в милицию, но этого сделано не было, и поэтому из возможных похитителей я его исключила. Вторым вычеркнутым подозреваемым стала главбухша Козлова – большой стаж работы и предпенсионный возраст этой женщины, обремененной семьей и внуками, не позволили бы ей пойти на такой рискованный поступок.

Оставалось пять человек, каждый из которых с большей или меньшей степенью вероятности мог оказаться вором. Не мудрствуя лукаво, я достала замшевый мешочек с додекаэдрами – двенадцатигранными костями с числами на каждой грани. На первой косточке – от одного до двенадцати, на второй – от тринадцати до двадцати четырех, на третьей – от двадцати пяти до тридцати шести.

В наше время многие люди не хотят верить магам и колдунам, ясновидящим и экстрасенсам (астрологические прогнозы наверняка слушает или читает каждый), называя их шарлатанами и обманщиками только потому, что современная наука не создала еще приборов, способных измерить энергию человеческой мысли или излучение, исходящее от растений и животных, хотя за десятки веков до Рождества Христова посвященные в Индии и в Египте, не вдаваясь, может быть, в суть происходящих процессов, могли общаться с космическим Разумом.

Мои двенадцатигранники не раз помогали мне и в расследованиях, и в житейских ситуациях, выбирая из тысяч возможных комбинаций одну, которая отвечала на поставленный вопрос иногда дословно, иногда иносказательно, а иногда и иронически.

Мысленно разделив пятерку оставшихся подозреваемых на женщин и мужчин и сформулировав вопрос по поводу последних, я метнула кости. Выпало 5+24+28. Эта комбинация означала, что результат будет пустой. Ответ яснее ясного, не требующий никакой расшифровки.

Остались две дамочки: Синчугова – директор магазина «Найс» и Андреева – директор филиала «Авторитет». Первой по списку шла Синчугова, и, мысленно сосредоточиваясь на ней, я снова бросила двенадцатигранники. 9+21+34. «Звезды обещают успех».

Значит, украла Галина Синчугова, бывшая любовница Гарулина. Его нынешняя пассия – Андреева – на шесть лет старше ее и, судя по тому, что Гарулин назначил ее директором филиала, умная и опытная женщина, но меня сейчас интересует не она.

* * *

Большие серые тучи за окном гонялись одна за другой, то заслоняя боками солнце, то позволяя его лучам пронзать свои рыхлые тела и веселыми зайчиками бегать по стенам, столу…

Натянув узкие темные джинсы и тонкий кашемировый джемпер, я открыла сумку, стоявшую неразобранной со вчерашнего дня, и достала подарок Эрика – настоящую кожаную «харлейку» со множеством замков и карманов – очень удобная штука для частного детектива: все свои сыщицкие прибамбасы, включая газовый баллончик, отмычки, иглу с сонным ядом и леску-удавку, я разместила в ней совершенно незаметно для постороннего глаза.

Под куртку – наплечную кобуру с пистолетом Макарова, зарегистрированным в соответствующих органах. Со дна сумки достала маленький пластиковый пакетик с радиомикрофонами, способными передавать сигнал на весьма приличное расстояние, вынула пару и сунула их в карман. Потом подошла к телефону и набрала номер магазина. Трубку сразу же сняли:

– Магазин «Найс», – ответил вежливый мужской голос.

– Доброе утро. Скажите, Синчугова работает?

– Да, она в торговом зале, сейчас я ее приглашу.

– Не беспокойтесь, мне нужно ее увидеть, я просто хотела узнать, на месте ли она. До свидания.

Положив трубку, я подошла к зеркалу, висевшему в прихожей. Из него на меня смотрела стройная молодая женщина двадцати семи лет. Поправив прическу, я вышла на улицу. Я не стала брать машину, стоявшую во дворе, на стоянке, решив, что небольшая утренняя прогулка пойдет мне на пользу.

Синчугова жила в районе Центрального рынка, и через полчаса я стояла перед ее домом. Найдя неподалеку работающий телефон-автомат, я набрала номер ее домашнего телефона и, дождавшись пятнадцатого длинного гудка, повесила трубку. Когда я подходила к дому, старушки, сидящие у соседнего подъезда на единственной лавочке, с интересом проводили меня взглядами. Поднявшись на второй этаж, я нажала кнопку звонка. Никого.

Достав отмычки, я начала заниматься замком. Вдруг внизу хлопнула дверь – кто-то вошел в подъезд. Я успела отпереть замок и нырнуть в квартиру раньше, чем вошедший смог заметить меня.

Первым делом я подошла к телефону, висевшему на стене рядом с диваном, и сняла трубку. Чтобы установить радиомикрофон, пришлось вывернуть и завернуть пару винтов, которыми были скреплены две ее половины. После этого я начала осмотр квартиры Синчуговой в надежде отыскать краденые документы. Отделка и обстановка квартиры были выдержаны в пестрых контрастных тонах и, вероятно, соответствовали характеру ее хозяйки. После часа упорной и кропотливой работы, обшарив комнату, кухню, прихожую, ванну и туалет вдоль и поперек, я поняла, что надеждам моим сбыться не суждено. Я нашла все, что может прятать в квартире рядовой обыватель: сберкнижку со вкладом в триста пятьдесят рублей, паспорт на имя Синчуговой Галины Иосифовны, семьдесят пятого года рождения, даже несколько стодолларовых купюр на антресолях под банкой с масляной краской – документов нигде не было.

Я еще раз прошла по всем помещениям, проверяя, все ли осталось так, как было до моего прихода, и, убедившись, что все в порядке, вышла в прихожую. Прислушалась. На лестничной площадке было тихо. Я покинула квартиру и двинулась вниз. Старушки, несмотря на довольно свежий ветер, все сидели на своем наблюдательном пункте. При правильном подходе от них можно услышать массу интересного обо всех жильцах и гостях этого дома.

Я шла по аллее по направлению к центру. Миновав здание цирка, все еще огороженного деревянным забором, хотя его реконструкцию собирались завершить к сентябрю, я вышла на Немецкую улицу, так называемый тарасовский Арбат.

Сколько раз я проходила мимо расположенного на проспекте одного из магазинов компании «Авторитет», даже не подозревая, что когда-нибудь мне вплотную придется заняться его директрисой. Слежка – дело не всегда выигрышное, а зачастую пустое и изнурительное. Подобное сидение на насесте часто раздражало мой воинственный темперамент. Хотя зачастую оно давало возможность испытать силу моего самообладания. Если память мне не изменяет, напротив магазинчика находилось вполне приличное кафе, где можно было перекусить и спокойно выждать, совместив приятное с полезным.

Миновав Вольскую, я двинулась дальше по направлению к улице Горького. В лицо дул омерзительный промозглый ветер, подергивая лужи мелкой дождливой рябью. Подняв воротник «харлейки», я застегнула «молнию» до самого подбородка.

Посетителей в кафе было раз-два и обчелся: молодая парочка, лихо расправлявшаяся с бифштексом и пивом, коммерсант лет сорока пяти, солидный и благонадежный с виду, средних лет, плотная, хорошо одетая женщина, которую можно было принять за преуспевающую бухгалтершу или служащую, и невысокого роста щуплый брюнет в очках, медленно и сосредоточенно пережевывавший пищу.

Я удобно устроилась у окна и заказала котлету по-киевски с жареной картошкой. Подперев голову рукой и не сводя глаз с витрины и двери магазина, принялась ждать. Боковым зрением я видела весело болтающую парочку, чья беззаботность меня забавляла, и худощавого очкарика. От меня не укрылось, что последний, доев свой обед, начал проявлять досадное нетерпение, через каждые две-три минуты поднося руку с часами к близоруким глазам.

Продолжая свои визуальные забавы, я чуть не поперхнулась, увидев Синчугову, выходящую из магазина. Фотографий в ее квартире мне вполне хватило для опознания. Высокий стройный силуэт, затянутый в черный кожаный плащ, стремительно и неуклонно приближался. Когда она была уже совсем рядом, я увидела, что щеки ее лихорадочно пылают от холода и декоративных румян.

Мой цепкий взгляд быстро ухватывал каждое ее судорожное движение. Она двигалась слегка вприпрыжку, не глядя по сторонам, задрав подбородок и озабоченно хмуря лоб. Дойдя до кафе, она резко обернулась назад и через секунду вошла. Обведя глазами внутреннее помещение, она одновременно тревожно и удовлетворенно устремила на очкарика, по всей видимости ожидавшего ее, дерзкий и пристальный взгляд больших темно-карих глаз.

Очкарик покашливал и ерзал, и, как только заметил направлявшуюся к нему Синчугову, вскочил как ужаленный и со смешной и торопливой предупредительностью отодвинул пластмассовое кресло, приглашая Синчугову присесть. Он опустился в несносно скрипучее кресло, и от моего взора психоаналитика, внимательного до тошноты, не укрылись его смущение и досада: он напряженно морщил лоб, как-то виновато взглядывал из-под очков снизу вверх.

Короткая стильная стрижка, пухлые, ярко накрашенные губы и вздернутый нос вкупе с гордой посадкой головы и манерой закладывать ногу на ногу выдавали в Синчуговой взбалмошную капризную особу, ни в чем на знавшую отказа.

Я сидела довольно близко, так что без труда расслышала их скупое взаимное приветствие. Обладатель очков и виноватого взгляда положил локти на стол и, низко наклонившись вперед, явил образец настороженного внимания.

– Ну, Виктор, что-нибудь узнали? – высокий голос Синчуговой неприятно резанул слух.

– Кое-что есть, первая, так сказать, наметка, – сконфуженный очкарик немного приободрился.

– Что вы имеете в виду? – с визгливой требовательностью спросила Синчугова.

– Вы же знаете, все мои сознательные усилия ни к чему не привели, но тут, кажется, подвернулся случай, – он понизил голос так, что мне изо всех сил пришлось напрячь слух.

– Виктор, прошу вас обойтись без вступлений. Положение у меня очень шаткое, избавьте меня от лишних фраз.

Синчугова держалась с нервной и нервирующей настороженностью. Выражение ее лица беспрерывно менялось, она нетерпеливо барабанила пальцами по лежавшей у нее на коленях сумочке.

– Я вчера вышел на обед. В редакции никого не было, кроме секретарши. Дошел до забегаловки, полез за деньгами, а кошелька нет – забыл на работе. Пришлось вернуться. Захожу и вдруг слышу за приоткрытой дверью телефонный разговор – Лысенко с кем-то ведет переговоры. Я услышал буквально пару слов, но мне этого вполне хватило, чтобы я смог сделать весьма реальное предположение, что бумаги у…

– Вы хотите сказать, – бесцеремонно перебила его Синчугова, – что это он украл их у вас.

– Получается, что так, – печально констатировал Виктор.

– Как это могло случиться? – ее голос уже истерически дрожал.

– Я работал с ними, пару раз приносил их в редакцию. Он, вероятно, что-то пронюхал, решил разжиться на этом.

– Полагаете, их у него кто-то хочет купить? – Синчугова своими длинными пальцами вырвала из вазочки салфетку и нервно смяла ее.

– А почему бы и нет. Вы же знаете, как они важны и что при случае за них можно получить. – Виктор потер лоб и поправил очки. – Боже, какое недоразумение, – произнес он с горькой досадой.

– Это не недоразумение, – с безжалостным упрямством продолжала Синчугова, делая акцент на отрицании, – а ваша прямая вина. Я даю вам столь ценную информацию, а вы оставляете ее где попало, – теперь уже надменный, визгливый голос Синчуговой трещал от искреннего негодования.

– Я от своей вины не отказываюсь, но все еще можно поправить, – Виктор пытался сохранить остатки трезвого спокойствия.

– Каким образом, интересно? – Синчугова высокомерно вскинула брови.

– Я займусь Лысенко и верну бумаги. Предоставьте действовать мне. Позвоню вам завтра, ближе к семи вечера.

– Помните, эти чертовы документы для меня вопрос жизни и смерти. Просто так расстаться с ними я не могу. От них очень многое зависит.

– Успокойтесь, свяжемся завтра, – Виктор взглянул на часы. – Извините, мне нужно идти.

– Умоляю, найдите их, – тон Синчуговой сбавил надменные обороты, спустившись до плаксивого полутребования-полупросьбы.

– Сделаю все возможное и невозможное. До завтра, – голос Виктора прозвучал твердо, однако без магического энтузиазма.

Он резко встал и, застегнув куртку, направился к выходу. И так же резко, после всего услышанного мной, я должна была теперь сменить объект наблюдения. Проводив очкарика взглядом до двери и выждав минуту, я с деланной неторопливостью поднялась и, даже не взглянув на Синчугову, все еще пришибленно и ошалело сидевшую за соседним столиком, покинула кафе.

Мысленно посылая самую пламенную благодарность костям, которые избавили меня от излишней подозрительности в отношении Пуговицына, Рахмонова, Козловой и иже с ними, работниками бывшего «Авторитета», нынешнего «Раритета», я быстрым шагом, сохраняя тем не менее необходимую дистанцию, следовала за Виктором. Он спешил и ловко обгонял прохожих то слева, то справа. Повторяя его успешные маневры, я слегка сожалела о том, что мне не удалось нормально пообедать. Хотя подобное сожаление с моей стороны было чистым кокетством, замешанным на шутливом цинизме: ведь я даже не ожидала, что фортуна так скоро одарит меня если не поцелуем в чело, то своей лучезарной улыбкой.

Окропленное тихим дождиком, поскольку зонт я послала к чертям собачьим, это самое чело светилось надеждой на успех. Темно-синее пятно куртки летевшего по тротуару очкарика, который раскрыл над собой спасительный парашют клетчатого зонта, было нанизано на жесткую невидимую ось моего взгляда и вожделенной удачи.