– Наверное, тут проще наукой заниматься, чем в Москве. А может, он специально приехал, чтобы с нашей Верой встретиться. Видимо, у них любовь. А любовь – не картошка, не бросишь в окошко, она всех собою мани-ит…

– Странный он какой-то, – не поддержала дурашливую интонацию Арина. – Из Швейцарии да в нашу деревню. Цветы в горшке. Краснеет, как мальчик, чуть ли не заикается. И не пьет. Не наш человек.

– А мне он понравился, – заявила Маша. – Очень милый. Не всем же быть такими мачо, каких ты любишь. И Вере он очень подходит. Я за нее ужасно рада. Брось, Аришка, ты в любовь не веришь, а я верю! Кстати, слушай, ты не читала книжку новую, «Евстафий» называется? Про композитора… тьфу, фамилия из головы вылетела! Короче, из восемнадцатого века.

– Нет. Мне твоя музыка на работе надоела, чтобы еще дома про нее читать, – засмеялась Арина. – Лучше детективчик.

– Ну и правильно. Просто я читаю и думаю – что это все мне напоминает? А потом сообразила. Он знаешь, как пишет? «Евстафеюшка», «под белы рученьки»… Короче, «рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку, понюхал старик Ромуальдыч свою портянку…» Нет, лучше Ильфа и Петрова никто не написал. Представляешь, молодые авторы, первая книга – и навсегда в историю литературы.

– Ты, Машуня, все про литературу? – улыбнулась Вера, входя в кухню. – Я тебе завидую. У меня на чтение времени совсем не остается, может, на пенсию выйду, тогда уж. Девочки, вы идите в комнату, там Лина собирается в карты играть, а я тут поставлю пирог в духовку греться. Она мне велела непременно в духовку, говорит, не доверяю я этим микроволновкам вашим, невкусное после них все.

Игра в карты тоже была традицией семейных праздников в доме Максимовых. Играли в дурака и в «верю – не верю», проигравший рассказывал анекдоты. Если проигрывала Лина Георгиевна, которая анекдоты не запоминала в принципе, то она в виде исключения кукарекала. Вера поставила пирог в духовку и выглянула в гостиную – как там Вадим? Хозяин и гости азартно перепихивали друг другу карты, стараясь обмануть, избавиться от своих и всучить соседу побольше. Доходило до абсурда:

– Пять королей!

– Верю!

– Еще один!

– Не верю! – возмутился Борис Георгиевич и под общий смех огреб кучу шестерок – но с обещанным еще одним королем сверху. Засопел обиженно, как ребенок.

– Две восьмерки, – спокойно начала новый круг сидевшая рядом с ним Арина.

– Верю, – закивал Вадим и, сконфуженно улыбаясь, получил в свое распоряжение семерку и девятку.

– Никогда не верьте женщинами, Вадим, – засмеялась Маша, – особенно таким, как Арина. Она всегда нас всех обыгрывает.

– Просто надо знать психологию, – усмехнулась Арина.

Вера едва не расхохоталась, увидев, как тетя, убедившись, что на нее никто не смотрит, уронила на пол лишнюю, по ее мнению, карту, после чего триумфально объявила четыре дамы и вышла из игры победителем. Она любила играть в карты, но терпеть не могла кукарекать.

На сей раз анекдоты пришлось рассказывать Вадиму, к огромной радости Бориса Георгиевича, потому что обычно в роли проигравшего выступал он. Куда ему было тягаться в искусстве обмана с женщинами! Вера резала пирог с картошкой и грибами, с наслаждением вдыхая его аромат. Да, тетя непревзойденная мастерица, и тягаться с ней не стоит! Зря она волновалась. Все получилось замечательно. Вадим, кажется, понравился всем, а главное, папе. Сейчас они будут есть пирог, потом пить чай с тортом и непременно со свечками (сорок три – это четыре и три, значит, семь свечек всего). А затем они с Вадимом пойдут провожать девочек и тетю Лину. И будет упоительно пахнуть черемухой, а они станут гулять, как… Да она понятия не имеет как, потому что ни разу в жизни не гуляла в июне по ночам, когда пахнет черемухой. Хотя нет, однажды, после выпускного в школе, но это не считается. А вот сегодня – будет! Сорок три – не возраст, сорок три – не про нее, а про кого-то другого. Лучше поздно, чем никогда. И она никогда не была так счастлива, как сегодня!

Милицу Андреевну разбудил звонок в дверь. Всполошившись, она вскочила, уронив на пол томик Тургенева, над которым сладко задремала часа полтора назад, спросонья долго не могла понять, что к чему, и уже решила, что звонок ей послышался, как позвонили вновь. Треньканье было деликатным, как бы извиняющимся. Милица Андреевна подошла и посмотрела в «глазок»: конечно, у них на входе в подъезд была железная дверь и домофон, но все равно странным образом внутрь проходили все кому не лень. Вот и сейчас, кажется, тоже… За дверью стоял кто-то невысокий: женщина или ребенок.

– Кто там? – строго спросила Милица.

– Милица, это я, Лина, – извиняющимся тоном произнесла стоявшая за дверью пожилая женщина.

– Лина?! – изумилась хозяйка, моментально распахивая дверь. – Какими судьбами?! Ох, да что же это я! Проходи, проходи скорее!

– Милица, голубушка, извини, что я к тебе без предупреждения, – наконец после многих хлопот с надеванием тапок, мытьем рук, усаживанием на удобное место и наливанием чая произнесла гостья. – Но дело мое такого свойства… по телефону не объяснишь, поэтому я решила как снег на голову. Собралась после работы и…

– Да что ты, о чем речь! – воскликнула Милица Андреевна. – Я очень, очень рада тебя видеть! Просто удивилась, что так поздно. Может, ночевать у меня останешься? Завтра же воскресенье, тебе не на работу.

– Останусь, если можно. Мне с тобой очень надо поговорить, посоветоваться, – призналась гостья. – Беда у нас! А ты же в милиции раньше работала.

– Работала, – несказанно удивившись, подтвердила Милица Андреевна. – Да только когда это было? В прошлом веке! Я ведь уж тринадцать, нет, четырнадцать лет, как уволилась, да и то последние годы в архиве сидела.

– Я помню, как ты Мишку Портнягина со второго этажа поймала, когда он газеты у меня из ящика таскал.

– Да, – с неохотой подтвердила Милица. – Всего-то и дел – порошок подсыпали, он себе все руки и покрасил. Его мать до сих пор со мной не здоровается, хотя у Мишки свои дети взрослые.

– Да она бы спасибо тебе сказала, что сын по кривой дорожке не пошел! – горячо возразила гостья. – И еще сколько мальчишек должны быть тебе благодарны.

– Это да, – улыбнувшись, кивнула Милица. – Когда я в детской комнате милиции работала, знаешь, как меня мальчишки за глаза звали? Не Милица, а Милиция Андреевна. Мне один мой бывший подопечный рассказал. Я ему не подписала заявление, он не смог из ПТУ уйти. Теперь адвокат, представляешь?

– Мы тоже тебя Милицией звали, – призналась гостья. – По-соседски. Тебя все уважали, честное слово!

– Да что ты, – невольно расплылась в улыбке Милица Андреевна – все-таки молодцы соседи, отдают ей должное! – Ты пей, пей чай, устала, наверное, после работы. И печенье бери, очень вкусное, с изюмом. А потом поговорим. У нас вся ночь впереди. Я теперь пенсионерка, мне спешить некуда. Я очень, очень рада, что ты приехала!

Напившись чаю с печеньем и вишневым вареньем, Лина Георгиевна приступила к изложению сути дела, которое неожиданно привело ее в гости к старой знакомой.

– Милица, ты Бориса, брата моего, помнишь? Он художник и ювелир.

– Разумеется! Как он жив-здоров?

– Да слава богу, хотя какое здоровье в его-то годы? Держится, он у нас молодец, даже рисует еще. Он да Верочка, племянница, – вся моя родня. Больше у нас никого нет. Муза, Борина жена, мать Верочки, умерла давно. Верочке тогда было под тридцать, она не успела создать семью. Кто же знал, что так оно сложится? А потом, когда у нее на руках остался пожилой отец – Верочка поздний ребенок, – конечно, у нее уже было мало шансов выйти замуж. Можно сказать, она пожертвовала собой, своим личным счастьем ради отца. – Гостья замолчала и, достав носовой платочек, промокнула непрошеную слезу. – Извини, я так нервничаю…

Милица Андреевна понимающе закивала, заочно проникшись симпатией к незнакомой Верочке с ее чувством долга и самоотверженностью. Потом подлила чаю себе и гостье и устроилась поудобнее, предвкушая интересный рассказ. Ясно, что ради заурядного дела Лина Георгиевна, женщина немолодая и хорошо воспитанная, не заявилась бы в гости на ночь глядя, не предупредив заранее о своем визите.

– Верочка никогда не упрекала отца, она окружила его заботой и вниманием, они отлично ладят между собой, хотя оба – художественные натуры, люди незаурядные, – продолжала свое повествование гостья, явно решившая начать издалека.

– Верочка, кажется, окончила консерваторию? Она все еще занимается музыкой? – с уважением спросила Милица Андреевна.

– Да, Боречка и Муза так хотели, чтобы Верочка стала музыкантом! Не то чтобы у нее были большие способности, но консерватория так подходила для девочки из приличной семьи. Сейчас она работает в музыкальной школе. Точнее, в районном доме пионеров, но это совершенно не имеет значения! Борю нельзя оставлять надолго, у него больное сердце, а после смерти жены он очень сдал, живет на лекарствах. И только самоотверженный уход Верочки продлевает ему жизнь. Но девочка никогда не жаловалась, ей нравится ее работа, она любит детей, и дети ее очень любят. Занимают призовые места на разных конкурсах!

Милица Андреевна слушала собеседницу и кивала: ей нравилась и Верочка, помимо несомненно высоких нравственных качеств обладавшая, судя по всему, и педагогическим талантом, и сам рассказ – речь у Лины Георгиевны была на редкость правильной, даже немного литературной.

– Короче говоря, все эти годы жизнь шла своим чередом, без всяких, слава богу, потрясений. Разве что Верочка сдала на права, чтобы возить Борю в сад – поездки в электричке стали ему не по силам. А они оба очень, очень любят свой сад, все там обустроили своими руками! И вдруг…

Убаюканная плавно льющейся речью гостьи, Милица Андреевна вздрогнула от неожиданности.

– И вдруг у Верочки появился поклонник! – воскликнула Лина Георгиевна.

Милица Андреевна сообразила, что семья пережила немалое потрясение от вышеупомянутого события.

– А сколько лет Верочке? – невоспитанно поинтересовалась Милица Андреевна.

– Сорок три недавно исполнилось. Нет, ты не думай, я все понимаю, – заторопилась Лина Георгиевна. – Она у нас красавица, стройная, у нее глаза, брови… и волосы роскошные! А как она поет!

– Конечно, – поддакнула Милица Андреевна. – А кто он по профессии?

– А я не сказала? Он тоже пианист, учился вместе с Верочкой, только на два курса старше. У них много общего, и круг общения одинаковый. Вообще-то, они хорошая пара… Да, он совершенно непьющий!

– А что же тебя беспокоит?

Хозяйка дома вдруг стала опасаться, что в этой вполне банальной истории с престарелым отцом и сверхзаботливой тетушкой, которые из эгоистических соображений боятся расстаться с засидевшейся в невестах дочерью и племянницей, ей, Милице Андреевне, не найдется достойного места.

– Верочкин поклонник не поладил с твоим братом?

– Нет-нет, они с Борисом быстро нашли общий язык. Оказалось, что Вадим очень тонко чувствует живопись. И к Верочке прекрасно относится, очень романтично…

– Как его зовут? – перебила Милица Андреевна. – Это может оказаться важным, даже скорее всего…

– Его зовут Вадим. Так вот, они с Верочкой знакомы очень давно, его мама преподавала Верочке сольфеджио в музыкальной школе.

– Так в чем же дело? – вздохнула Милица Андреевна, теряя последнюю надежду.

– Ой, я так волнуюсь, что очень плохо объясняю, – заволновалась Лина Георгиевна. – И ведь всю дорогу в автобусе готовилась, все думала, как тебе получше все рассказать… Давай я лучше начну сначала.

– Давай, – уже без энтузиазма произнесла Милица Андреевна.

Как профессиональный читатель, изучивший за семь лет работы библиотечные фонды, она прекрасно знала, что пока в повествовании нет конфликта, действие развиваться не будет, а до сих пор все участники описываемых событий, люди порядочные и интеллигентные, продемонстрировали себя с самых лучших сторон и конфликтовать не собирались.

Лина Георгиевна допила остывший чай и приступила к рассказу:

– Вера познакомилась с Вадимом осенью прошлого года. То есть они вместе учились в консерватории, но потом много лет не виделись и не общались. А теперь… он увидел Верочку и влюбился.

– С первого взгляда. Бывает, – вздохнула Милица Андреевна и почему-то посмотрела в сторону.

– Да, – не заметив этого, тоже вздохнула Лина Георгиевна. – Очевидно, бывает. Хотя за столько лет никто… В общем, с того дня они с Верочкой стали общаться. И я сразу поняла, что у нее кто-то появился, потому что она изменилась, даже похорошела. Но Вера нам с Борей ничего про него не рассказывала. А вскоре пригласила нас на свой день рождения, и Вадима тоже. Он всех очаровал. Очень приятный и воспитанный. Мы отлично посидели, у меня получился, без преувеличения, вкуснейший пирог. Вера играла на фортепьяно, они с Вадимом пели дуэтом, это было так прекрасно и романтично! Еще мы играли в карты, дурачились, смеялись. Было весело, будто мы все много лет знакомы! Собственно, так оно и было, кроме Вадима, но он – как бы это выразиться? – пришелся ко двору. А потом… – Лина Георгиевна помолчала, справившись с волнением, и выпалила: – Когда все разошлись, Борис обнаружил, что пропала брошь.

– Дорогая брошь? – Милица Андреевна встрепенулась, как боевой конь, услышавший звук трубы.

– Да как сказать… – вздохнула Лина Георгиевна. – Недешевая, конечно. С бриллиантами. Не очень крупными, но все же. Хотя дело даже не в этом. Борис и Муза были женаты много лет, когда родилась Верочка. Они уже думали, что у них никогда не будет детей. А тут дочка, здоровенькая, хорошая. Борис был невероятно счастлив. И подарил жене брошь. Он сам рисовал эскиз, а делал ее знакомый ювелир. Получилась авторская вещь: золотая рыбка, украшенная бриллиантами. Очень красивая! Настоящее произведение искусства. Ее даже на выставки несколько раз у Музы брали, она всегда давала, почему нет? Очень любила эту брошь. И Верочка, когда выросла, часто надевала ее. И в тот вечер тоже. На ней было концертное платье из ткани глубокого синего цвета, и брошь смотрелась изумительно! А потом она пропала. То есть брошь. – От волнения речь Лины Георгиевны стала менее литературной.

– И вы подозреваете этого… знакомого вашей племянницы? – стараясь скрыть разочарование, спросила Милица Андреевна. – Вам надо немедленно обратиться в милицию.

– Да, мы именно его… То есть не мы… А как иначе? – забормотала Лина Георгиевна и, собравшись с духом, выпалила: – Вера отказывается его подозревать! Ка-те-го-рически!

– Ясно, – вздохнула Милица Андреевна. – Такое разочарование для любящей женщины! Полюбить мужчину и узнать, что он банальный вор. Не позавидуешь. А брошь не могла просто потеряться?

– Мы перерыли весь дом. Как только обнаружили пропажу, мы с Верой на четвереньках обползали всю квартиру, каждый сантиметр – и ничего!

– Может, брошь взял кто-то из подруг Веры? Она никого из них не подозревает?

– Нет! – с негодованием отмела версию Лина Георгиевна. – Они все трое знакомы много лет, с юности. Девочки много раз бывали в доме, видели и брошь, и другие вещи.

– А если кто-нибудь из них взял брошь на время, не предупредив?

– Это невозможно, – заявила Лина Георгиевна. – Брать чужие вещи без спроса не принято. Они обе – очень интеллигентные девочки из хороших семей.

– Значит, остается Вадим, – подвела итог Милица Андреевна, не зацикливаясь на возрасте девочек. – В конце концов, они едва знакомы, вы ничего про него не знаете. Я правильно тебя поняла?

– Совершенно верно! Мы ничего не знаем ни про его семью, ни про прошлое. Вероятно, у него материальные затруднения! Может, он вообще женат! – предположила самое страшное Лина Георгиевна. – Но Вера… Она в ужасном состоянии. Не верит, что ее любимый мог украсть брошь. Но и других вариантов не видит. Понимает, что они совершенно абсурдны. Она не может перестать с ним встречаться – и не может относиться к нему, как раньше. Вера постоянно плачет. Боря нервничает, он не понимает, из-за чего дочь не находит себе места. Мы же ему не сказали – это его убьет! Наша жизнь превратилась в кошмар. И так долго продолжаться не может. И черт бы с ней, с брошью, но это память о матери. Они оба страдают! Боря страшно переживает за Верочку.

– А Вера не сообщала Вадиму о пропаже броши? Может, следовало спросить его напрямую? – предложила Милица Андреевна.

– Нет! Она же верит в то, что Вадим не виноват. Старается верить. И боится его обидеть. Да и как спросишь? «Прости, ты не крал у нас фамильную брошь с бриллиантом?»

– Да, – задумчиво промолвила Милица Андреевна. – На этот вопрос вряд ли кто-то ответит утвердительно. Я так понимаю, что он не перестал ухаживать за Верой после того злополучного дня рождения?

– Нет, он ведет себя как прежде и очень нежен с Верочкой, – вздохнула Лина Георгиевна. – Вряд ли он вел бы себя так, если бы был… виноват в пропаже броши.

– Да, наверное, – задумчиво подтвердила Милица Андреевна. – Хотя, возможно, он просто умный человек и понимает, что прекрати он встречаться с Верой именно сейчас, это однозначно вызвало бы подозрения. А сколько ему лет?

– Он немного старше Веры. Лет сорок восемь.

– Не мальчик, – заметила Милица Андреевна.

– Разве это возраст для мужчины? – воскликнула Лина Георгиевна. – Это Верочка, как ни печально признавать, старая дева. А Вадим – довольно приятный внешне мужчина, очень обходительный. Воспитанный. Полагаю, он неплохо зарабатывает. Он мог бы найти себе жену или подругу моложе и красивее Веры, если уж на то пошло. Я боюсь думать об этом, но вдруг его привлекло то, что отец Веры – известный художник? И что у них большая квартира в центре города? Может, он рассчитывает жениться на наследнице?

– Тогда какой резон красть брошь, если он намерен получить все? Ведь Борис Георгиевич уже очень не молод и нездоров?

– Тогда я не знаю, – развела руками Лина Георгиевна.

– Да, история, – протянула Милица Андреевна.

Возникшая пауза заменила собой вопрос – а чего же вы от меня хотите? – который должна была бы задать хозяйка гостье. Но не задала, потому что, безусловно, была женщиной воспитанной и понимала, что подобный вопрос из уст хозяйки дома прозвучал бы невежливо. Но Лина Георгиевна тоже была женщиной воспитанной и прекрасно понимала, что не имеет права и дальше загадывать загадки, не объясняя цель своего визита. Поэтому она собралась с духом и виновато пробормотала:

– Вот я и подумала… Если бы ты согласилась… Милиция тут ни в чем не разберется. Начнут обыскивать, допрашивать. – Ее даже передернуло при этой мысли, и она умоляюще посмотрела на собеседницу. – В прошлый раз ты так блестяще…