На светофоре вспыхивает жёлтый, автомобиль впереди продолжает стоять, а Каракурт, не сбавляя скорости, в последний момент перестраивается в левый ряд и поворачивает налево. Задние колёса заносит, одно долгое мгновение кажется, что машина сейчас вылетит на тротуар, но красавчик каким-то чудом её удерживает – и через пару секунд, вильнув задом, она продолжает свой путь по прямой.

Да, с автомобилем-то всё в порядке, но с моим желудком – нет. Рот наполняется слюной, кровь отливает от лица, я нащупываю ремень безопасности, кошу глазами на дверную ручку и бормочу:

– Останови… Каракурт…

Чёрт, слишком тихо. Чувствуя, как пищевод уже судорожно дёргает спазмом, выпаливаю из последних сил:

– Останови! Сейчас!

Каракурт резко виляет к обочине, выжимает тормоз – меня бросает вперёд, и просто чудо, что содержимое желудка не вылетело по инерции на лобовое стекло, – отщёлкивает мой ремень безопасности, и я, рванув дверь, высовываю голову наружу. В ту же секунду из меня в едином порыве выплёскиваются все бутерброды вместе с молочным коктейлем. Рот наполняет противная кислятина. Несколько раз сплёвываю, глубоко дышу. Вроде получше.

Вздрагиваю, потому что сзади в рёбра упирается что-то твёрдое, но затем вижу, что это бутылка воды от Шмеля.

– Спасибо…

Голос Каракурта замечательно спокоен – наводит на подозрение, что он привык к подобной реакции:

– Всё? Мы торопимся.

Прополоскав рот, возвращаюсь на своё место, закрываю дверцу – и в то же мгновение автомобиль срывается с места.

Пристёгивая ремень обратно, бормочу:

– Ну и вождение…

Шмель сзади наставительно говорит:

– Видишь, не я один недоволен.

– Можете ехать на такси, – тон красавчика равнодушный.

– Профсоюза на тебя нет.

Тем временем мы уже выехали из города. Дорога прямая, скорость почти не чувствуется, и тошнота прошла. Автомобилей мало, это успокаивает. Хотя я всё же напрягаюсь при виде чересчур быстро приближающегося бампера впередиидущей машины, но на последних метрах Каракурт выкручивает руль, выходя на обгон.

Вокруг то мелькает лес, то тянутся луга, покрытые белёсыми проплешинами снега. За городом холоднее, ведь здесь нет ни систем контроля воздуха, ни транспорта, ни заводов.

Неугомонный Шмель тычет меня пальцем в рёбра.

– Так что, Лета, у тебя есть страница где-нибудь?

– Хочешь в друзья добавиться? – тон Паука ровный.

Да он и в целом производит впечатление очень спокойного человека, что располагает. Люблю спокойных. Наверное, это из категории «противоположности притягиваются». Хотя вряд ли хоть кого-то из лагеря этих восхитительных спокойных людей притянет нервозная девица с дрожащими от страха руками и кучей задвигов.

Шмель фыркает:

– Может, и добавлюсь. А если будешь хорошо себя вести – и тебе адресок подкину. Так что?

– Отец запрещал, но кое-где были. Анонимные. Просто читала подписки. А сейчас редко захожу. Надоело. Всё одно и то же.

Проклятье, и зачем я рассказываю это перед компанией незнакомцев? Вечно как будто оправдываюсь.

– Я думал, школьники без этого жить не могут.

Невольно смотрю в зеркало, но Шмеля там по-прежнему не видно, а его коллега отвернулся к окну.

– Вообще-то я не школьница.

– Ну извини, на годик ошибся.

– Мне двадцать три.

Шмель порывается что-то сказать, но его прерывает Каракурт:

– Хорош пиздеть. Ты схемы посмотрел?

– О, крутой бо-осс? – Шмель манерно тянет гласные. – А не боишься, что она папуле нажалуется на твой лексикон?

Честно говоря, от вульгарной речи Каракурта и вправду хочется поморщиться – мы вообще-то брудершафта не пили, чтобы он при мне так выражался, – но я терплю, всем видом изображая, что мы полностью на равных, такие пустяки меня не смущают, и вообще, со мной можно вести дела.

– Она сказала, что уже взрослая, – Каракурт смотрит на меня. – Лучше расскажи, что за модель робота под органикой. Вес – если придётся его нести. Класс защиты брони. Батарея, оружие – в первую очередь всё, что может взорваться.

Мысли мечутся в голове. Отец сказал, что этим людям можно доверять, но до какой степени? Есть ли гарантия, что они не воспользуются любыми данными для шантажа или доноса за вознаграждение? Нужно быть осторожнее.

Хотя и без осторожности – я просто ничего не знаю. Пытаюсь вспомнить, что Син рассказывал о себе в первый вечер у Дэна. Форсированная органика, вроде шестнадцатая… А уровень защиты? Джанки потом начал сыпать какими-то «десятками», у меня вообще все цифры перепутались. Насчёт веса… Помню только, что Син весит больше прототипа, потому что плотность материала выше. А точную цифру он, может, и не называл.

– Э-э-э, модель… Индивидуальная, – жалко блею, осознавая, что отделаться недомолвками и враньём вряд ли получится.

Шмель сзади подсказывает:

– Ну, что он умеет? Встроенное оружие? Холодное, огнестрел, электрика? Магазин – стандартный, расширенный?

Я открываю было рот и тут же закрываю обратно. Мысль о встроенном оружии даже не приходила мне в голову.

Шмель раздражённо хлопает ладонью по дверце машины.

– Докатились! Даже не знают, с чем трахаются!

Голос-в-голове жизнерадостно выпаливает: Ну-ка, скажи этим наглецам, что ты с ним не трахаешься! Ты же приличная девушка, скромная и порядочная. А, нет, подождите-ка… О-ой, как нело-овко! Ну, тогда, может, расскажешь им милую историю вашей любви? Как думаешь, поверят?

И я чувствую себя настолько униженной, что даже не могу возразить.

Голос-в-голове противно хихикает: Потому что я прав. Я всегда прав, малышка. Ох, какая же ты дура…

Горло прихватывает спазмом слёз, так что я говорю тише, чем хотелось бы:

– Он не использовал оружия при мне. Характеристик не знаю.

Каракурт поворачивает ко мне лицо. Учитывая скорость, с которой мы несёмся по шоссе, это пугает.

– Название модели хотя бы помнишь? Примерно? Хоть что-нибудь?

Очень хочется попросить его смотреть на дорогу, но я терплю. Ещё обидится.

– Робот… попал ко мне не совсем легально.

Голос Каракурта становится вкрадчивым:

– Насколько «не совсем»?

Ладно, что уже скрывать! Решившись, набираю полную грудь воздуха.

– Совсем нелегально. Он в армейском розыске. Потому и нужно забрать его оттуда, – машу на дорогу впереди.

Машина резко виляет к обочине и останавливается – ремень безопасности впивается мне в грудь, выбивая воздух, и остаётся лишь порадоваться, что мой желудок уже пуст, – а Каракурт поворачивается ко мне и, вперив давящий взгляд, размеренно рычит:

– Он ворованный?

Съёжившись от этого угрожающего тона, я лишь испуганно хлопаю глазами. В одно мгновение всё очарование красоты Каракурта растаяло, потому что, когда человек выглядит так, словно хочет тебя ударить, степень его привлекательности интересует меньше всего.

– Отвечай. Это боевой андроид которому не сменили прошивку на «мирную»?!

Не придумав ничего умнее, я киваю, и Каракурт, глядя мне в глаза, выдаёт замысловатую тираду, суть которой – если коротко и цензурно – сводится к тому, что он знает много дамочек с придурью, но настолько придурошную видит впервые. И ставит точку:

– Я аннулирую заказ. Условия не соответствуют оговорённым.

– Чё?.. – потрясённо пищу я.

– Хуй через плечо, – отвечает Каракурт своим звучным, прекрасно поставленным голосом. – Это армейский андроид, которого захватили и держат в клетке, – у него гарантированно включился боевой режим. Сейчас к нему опасно приближаться. Очень может быть, что именно поэтому его держат за бронированной дверью. А ты, – он тычет в меня указательным пальцем, – не записана его владелицей в прошивке. Это значит, что твой робот убьёт тебя без тени сомнения, как и любого из нас. Я в это не полезу ни за какие деньги.

– У него нет прошивки! – пискаю изо всех сил.

Каракурт смотрит на меня хуже, чем с недоверием, – с подозрением, что мой уровень умственного развития не дотягивает даже до школьницы.

– Как может у робота не быть прошивки? А что есть?

– Он экспериментальный! Без алгоритмов. У него… – лихорадочно вспоминаю формулировки. – Самообучающаяся система.

В отличие от нас с Каракуртом, голос Паука совершенно спокоен, как будто мы тут погоду обсуждаем.

– Ты действительно занималась с ним сексом?

Хочется возмутиться с чувством собственного достоинства, но… Понятно, что я на их территории, у них преимущество и в численности, и в степени крутизны, а главное – я полностью завишу от их желания выполнить этот заказ. Остаётся лишь ответить. Хотя я всё равно пытаюсь брыкаться:

– Какое это имеет отношение?..

– Хочу прояснить детали. Насколько этот боевой андроид «экспериментальный».

– Да, – я раздражённо утыкаю взгляд на бардачок.

– Я ж сказал, – довольно тянет Шмель. – Это очевидно. Зачем ещё тратиться на обтяжку органикой?

Обсуждение Сина как «вещи», с которой я трахалась, и то, что я тоже вынуждена говорить о нём в таком ключе, настолько унизительно и стыдно, что мне уже не до осторожности. Окончательно раздавленная, ляпаю:

– Я не обтягивала, он такой и был.

Я не смотрю на них, поэтому не знаю, почему в салоне повисла тишина.

Через некоторое время Паук продолжает тем же спокойным тоном:

– Как долго он у тебя был?

– Полтора месяца.

– И где ты его держала?

– В квартире. В смысле, у себя.

– Что насчёт общественных мест?

– Да! – стараюсь держать уверенный тон. – Мы были на улице, чтобы проверить… В общем, разговаривали с полицией. И с другими людьми. Всё было нормально.

– То есть он – даже без замены армейской прошивки – вёл себя мирно? Подчинялся командам?

– Да!

Ага, особенно если учесть, что я никаких команд ему не отдавала. Ну и ладно, буду врать до последнего.

Каракурт переводит взгляд между мужчинами сзади.

– Паук, а ты с какой целью интересуешься?

– Я уже мысленно потратил оплату.

– Тебе интересно сдохнуть? Всё это не гарантирует его безопасности сейчас.

Я вклиниваюсь:

– Гарантирует! Я гарантирую, что у него нет боевого режима – такого… – взмахиваю рукой на Каракурта. – Там… всё сложнее. В смысле, он может действовать по ситуации. А сейчас ситуация такова, что мы хотим ему помочь – ну, в смысле, – так что он будет действовать нормально.

Паук кивает Каракурту на меня.

– Видишь? Не будь таким пессимистом. Плюс по тарифу максимальной сложности этот заказ становится ещё интереснее.

Шмель подключается оживлённо:

– Я тоже не против глянуть на армейские эксперименты – естественно, как и сказал коллега, за соответствующую оплату. Любопытно, куда идёт прогресс.

Каракурт бурчит:

– Мне – нет.

Шмель хмыкает снисходительно.

– Ой, да все знают, что ты врушка-завирушка.

С заднего сиденья раздаются дружные смешки, и я смотрю на Каракурта, недовольно поджавшего губы. Уж не значит ли это, что у него стоит контроль эмоций?

– Ну что? – Паук поднимает вверх указательный палец и смотрит на Шмеля. Тот тоже поднимает ладонь. – Давай, командир.

Каракурт, демонстративно закатив глаза, озвучивает скучающим тоном:

– Наше общее мнение таково, что мы по-прежнему заинтересованы в этом заказе. Однако всплывшие детали требуют совсем другой оплаты – по тарифу максимальной сложности.

– Хорошо, – с опаской говорю я. – И сколько это?

– Пять тысяч каждому. Итого пятнадцать.

Все внутренности падают в пятки. Не уверена, сколько осталось на счёте после того, как я отдала им восемь, но вряд ли больше десяти. А отец, понятно, не согласится.

– Это окончательно?.. – оглядываю мужчин, надеясь на чудо.

Но на их лицах, конечно, непоколебимая уверенность. Естественно, ведь они продают свои услуги за деньги. Нет денег – нет услуг. И только что я – сама, никто за язык не тянул – лишила Сина возможности спасения. Как можно быть настолько идиоткой?

Вот теперь точно, я больше не могу. Отвернувшись к шоссе – которое ведёт вперёд, к дому Марка Силана, но что теперь в этом толку, – я закрываю лицо ладонями и чувствую, что всё кончено. Всё. Как было в той песне? «Это конец, мой друг». От этого воспоминания подступают слёзы.

Но вдруг Голос-в-голове говорит: Сейф.

Сейф с оригиналами документов, компрометирующих отца. Вообще-то я не собиралась как-либо его использовать, никогда. Хотя я и копии не собиралась использовать, но смотрите, как всё обернулось. А сейф – это лишь успокоительное средство, для осознания, что у меня есть некоторая власть над отцом и над жизнью. Он бы стоял себе закрытый, а после моей смерти затерялся окончательно.

Но теперь я всерьёз обдумываю возможность обнародовать его существование.

Голос Каракурта:

– Видимо, это значит «нет».

И я решаюсь. Отнимаю руки от лица. Смотрю на пустынное шоссе впереди. И говорю:

– Мне нужно позвонить.

Выхожу из машины. Холод набрасывается со всех сторон, забирается под тонкую водолазку, и я только сейчас осознаю, что на мне нет куртки, – так торопилась за наёмниками, что забыла её в прихожей.

Недолго думая, спрыгиваю с обочины шоссе на землю и отхожу подальше от автомобиля. Впереди расстилается пустынное поле, тут и там прихваченное изморозью, вдалеке видна тонкая полоска деревьев. Низко над горизонтом замерло солнце, окутанное мутной дымкой. Непривычная тишина вокруг.

Все мышцы напряжены – и от холода, и от переполняющих эмоций. Набираю номер.

– Алетейя, сигнала о завершении не было. Не стоит отвлекать меня по пустякам.

Язык словно отнялся. Кое-как собравшись с духом, заставляю себя выговорить:

– Они хотят увеличения оплаты. Пять тысяч каждому.

Молчание в ответ. Но я уже дошла до такого предела, что даже не страшно. Просто жду ответа.

Наконец раздаётся голос – спокойный, медленный, словно уставший.

– Как предсказуемо. Почему твоё вмешательство всегда приносит проблемы?

Но я не буду отвлекаться на чувство вины. Сейчас не до того.

– Каков твой ответ?

– Мм, то есть это я должен оплатить? Ты завела сомнительного питомца, не обеспечила никакой безопасности в связи с этим, теперь ты, очевидно, мило поболтала с нашими друзьями… И рассчитываешь, что я буду платить за каждое твоё действие?

– Ты тоже заинтересован в результате.

– Вообще-то нет. Думаю, мы найдём другой вариант.

– Нет! Я сказала, мне нужен этот.

– Алетейя. Теперь, после твоего вмешательства, это невозможно. У меня нет такой суммы.

Щелчок знаменует собой конец разговора.

Дрожа от холода, я смотрю на расстилающееся впереди пространство: далеко впереди белёсое поле переходит в белёсые облака, а чуть выше висит маленькое мутно-белое солнце. Зимнее, не дающее ни единого согревающего луча.

Набираю номер снова.

– У меня есть ещё одно предложение. Те документы, о которых мы говорили раньше, – копии. Я отдам сейф с оригиналами, но он стоит дороже. Пять тысяч каждому из них.

Мой голос будто принадлежит не мне, я слушаю его со стороны, удивляясь, что стою посреди загородного поля и торгуюсь с городским судьёй за сейф, о существовании которого он никогда не должен был узнать.

После паузы отец спокойно говорит:

– Есть что-нибудь ещё, что может меня заинтересовать?

– Нет. Это всё.

– Тогда жду полные данные по этому сейфу. Переведу аванс, когда получу содержимое. Если оно соответствует описанию. И, как я сказал ранее, дальше ты сама за себя.

– Договорились.

От холода меня уже бьёт крупной дрожью, и набирать цифры замёрзшими пальцами непросто. Медленно возвращаюсь к машине, печатая на ходу, попутно стараясь не подвернуть ногу на неровной земле.

Наконец-то бухнувшись на прогретое сиденье, выговариваю, всё ещё продолжая стучать зубами:

– Скоро переведёт аванс.

Шмель и Паук довольно переглядываются, а Каракурт благодарно склоняет голову.

Однако мы продолжаем стоять. Изредка мимо проносятся автомобили. Некоторые – назад к Бергену, другие – вперёд, куда и я хотела бы направиться как можно скорее, но мы стоим. Все молчат. Каракурт задумчиво смотрит вперёд, левой рукой поглаживает подбородок, а правой – барабанит по рулю.

– Может… – нерешительно подаю голос. – Всё же поедем? Он заплатит, просто нужно время, но мы можем хотя бы подъехать ближе.

Мужчины переглядываются, затем Каракурт переключает передачу, втапливает газ, и мы продолжаем путь. Слава богам!