Мы с Кешей и не мечтали, что наша сказка станет для развлекательного центра такой дорогостоящей былью. Еще мы только приближались к нему, сияющему огнями, со своей версией «Пещеры», а уже взволнованно обсуждали, сколько сотен долларов нам попробовать попросить.

Вдруг слышим, за спиной старческий голос:

– Куда путь держите, паломники? По спинам вижу, что божьи люди.

Я обернулась.

– Ой! – Нищий всплеснул руками. – Ну точно – сестра!.. А какую веру исповедуете? Я отец Иоанн – Внутреннее Прозрение Божьей Матери.

Мы сразу поняли, что денег нам сегодня не дадут.

Главное, договаривались на тридцать страниц, а получились – с эскизами – все шестьдесят.

– Персонажи зажили своей жизнью, ничего не поделаешь, – начал объяснять Кеша директору ЗАО «Волшебная страна» Вите Зимоглядову.

Это был молодой человек в шикарном костюме с полностью непроницаемым лицом. Не улыбнуться нам с Кешей значит забыть, что ты носишь почетное звание человека. Хотя наш мальчик объяснял, что люди богатые, красивые, благополучные, как правило, не имеют чувства юмора. Поскольку оно им без надобности. Но в первый момент мы прямо онемели. К тому же у него без конца звонил мобильный телефон. Витя отвечал ледяным голосом:

– Этот вопрос мы вполне можем решить по телефону, и нам не обязательно смотреть друг другу в глаза.

Или:

– В двенадцать – в клубе «Распутин».

Мы присели в арабском ресторанчике, Витя угостил нас чаем и попросил принести кальян. А мы с Кешей никогда не курили кальян. Кеша вообще не умеет курить, я-то хоть умею. В общем, мы накурились кальяна, Кеша закашлялся.

– Как у вас с деньгами? – спрашивает Витя. – Не горит?

– Да нет, – я ответила беззаботно.

– А у самой дымок уже вьется, – пошутил Кеша.

– Вот вам тысяча долларов, – строго сказал Витя. – Пишите расписку.

Ручки у него не оказалось, он оставил в офисе. У нас с Кешей тоже не было ручки.

– Минуточку, – сказал Кеша, убежал, и его долго-долго не было.

Мы сидели с Витей молча, прикрыв глаза, как два бедуина в пустыне, и курили кальян. Между нами лежала пачка денег, но мы понимали оба, что это пыль. Мысленным взором мы обозревали песчаные волны под синью небес. Вдали в знойной дымке угадывались Голубые горы, там медленно плыл караван на фоне закатного солнца за краем земли. Весь этот шум торговых рядов сияющего огнями базара был миражом, призрачной фата-морганой. Реальностью казались только Время, Песок и Ветер. И одинокий бархан, за которым Сумасшедший Доктор распиливал кого-то на части.

Витя стал посматривать на часы.

Тут примчался Кеша, весь взмыленный. Оказывается, он стремглав кинулся в магазин «Ручка. ru» напротив арабского ресторана – все ведь в одном здании. А там самая дешевая ручка – семьсот рублей. Только в страшном сне Кеше могло привидеться, что он покупает такую дорогую ручку. Но не возвращаться же с пустыми руками! Тогда он обежал всю «Волшебную страну» и нашел – толстый красный фломастер за двести рублей.

– Что ж, все правильно, – сказал Кеша, пересчитав гонорар. – Без обмана. Главное, своевременно. А то, знаете, некоторые: «Через неделю…», «Через месяц…» А там и через год!..

И он протянул Вите огненную расписку, начертанную краплаком, как Фауст – Мефистофелю.

– Хорошее начало! – радовался Кеша. – Так мы с тобой быстро накопим. И на квартиру, и на машину!.. Теперь нам главное – приумножить то, что у нас есть.

Из арабского ресторана мы перекочевали в блинную, взяли блинчиков с шоколадом, кофе с мороженым, снова заказали чаю.

– Вы сахар в чай не кладите! – командовал Кеша. – Положите рядом. Но не слишком далеко!

Наелись, напились, смотрим – кукуруза в початках. Взяли кукурузу попробовать. Довольные, пошли дальше мерить твидовые пиджаки, манто, меховые муфты…

– Сейчас тебе купим норковую шубу и бриллиантовое колье, – говорил Кеша, – мне шляпу, кожаное пальто, итальянские ботинки. Идем – вся тысяча на нас надета. А навстречу Зимоглядов. И мы ему едва кивнем!

– Или он приходит в «Распутин», – я говорю, – а мы уже там – деньгами сорим.

Нам встретилась Тася и предложила бесплатно прокатиться на аттракционе «Бешеный диван». Мы с Кешей сели, а диван как начал скакать вверх-вниз, вверх-вниз, мы стали кричать, болтать ногами, меня чуть не стошнило несколько раз.

Серафим был в восторге, когда мы рассказали о своих успехах. К тому же мы ему принесли в подарок вакуумный матрац. А то он со своим режимом экономии уже спал на газетах и газетами укрывался.

– Как бы он не превратился в газетную иллюстрацию, – забеспокоился Кеша.

– А нельзя и меня пристроить в Тасин развлекательный центр: на аккордеоне играть перед киносеансами? – радовался Фима. – А Маргариту – в ночное варьете?

– Ты мне прислала копченую сардельку, – кричит Рита из кухни. – Я положила ее у себя в комнате и нюхала как цветок.

– Я сегодня Рите цветы подарил, – с гордостью сообщил Фима. – Нашел на дороге и подарил.

А во время трапезы Рита вынесла торжественно и водрузила на обеденный стол рулон туалетной бумаги.

– Что вы этим хотите сказать, Маргарита Степановна? – тревожно спросил Кеша.

– Что туалетная бумага – вещь очень многогранная, ею и губы можно вытереть после обеда! – заявила Рита.

Мальчик тоже закатал рукава, но не сразу нашел себе дело по душе.

Я уже говорила, он с прохладцей учился в школе, поначалу в нашей, дворовой, 1597-й, со своим приятелем Багратиком. Оба звезд с неба не хватали, но и нареканий особых не было, когда отец Багратика, гордый Гурген, внезапно получил известие, что это самая замухрышистая школа во всей Москве. В смятении чувств мы перевели детей в другую школу, за несколько кварталов от нашей, собственно, в такую же обыкновенную, но там был танцевальный кружок.

– У меня у знакомых, – сказал Гурген, – сын в тюрьме сидит. Вот он среди заключенных организовал конкурс художественной самодеятельности. А у кого никаких способностей – перетягивали канат. За это ему основательно скостили срок! Всегда хорошо быть немного человеком искусства!.. – заключил он.

Забыв о том, что вселенная эфемерна и являет собой иллюзию, мы устремились к перемене мест.

Танцевать наши сыновья категорически отказались, да им и некогда было – когда им танцевать? Учились во вторую смену, в автобусе так бока намнут, что учеба на ум не идет, то они прозевают автобус, то проедут мимо своей остановки, мы их давай провожать, туда и обратно, чуть с ума не сошли.

Мальчик прекратил делать уроки, мотивируя тем, что в школе сильно чахнет здоровье. И все лежал на диване – сочинял стихотворение:

 
Я портфельчик свой сожгу,
Лягу и тихонечко посплю…
 

Учительница говорит: «А вы их поближе к дому переведите, они на автобусе ездить устают, очень плохо учатся».

Стали обратно переводить. В нашу 1597-ю. Директор, седой человечек с усталым лицом:

– А! Танцоры вернулись!

Теперь мы уже, попивая на кухне чаек, следили за их продвижением к школе. Как они выкатятся утром из подъезда, поминутно тормозят, прячутся за гаражами, разжигают костер, копаются в помойке, всеми возможными способами отклоняются от курса. А грозный Гурген из окошка десятого этажа рокочет в рупор:

– Баграт! Куда??? Что встал? Лево руля! Право руля! Вперед до полного!.. Полный!!!

– Еще не родился человек, который придумал бы, как повысить нашу с Багратом успеваемость, – качал головой наш мудрый мальчик.

Им пригрозили, что переведут в отстающий класс. Какое-то новое веяние: «А» – стал математический, «Б» – гуманитарный, «В» – коммерческий, а остальные – «трудовики».

– Пусть моего сына переведут в «трудовики», – сурово говорил Кеша. – И относятся к нему, как к умственно отсталому. Может быть, тогда вокруг него будет гуманнее атмосфера…

Короче, только мы принялись получать образование по месту жительства, вздохнули с облегчением, внезапно Багратик снова покидает нашу школу и поступает в какой-то фантастический лицей, где, как он сообщил, учат – на армянских священников.

Он стал звонить нам, рассказывать, как там здорово, есть бассейн с вышкой! Чай бесплатно дают с сухарями, всего семь человек в классе, учителя к детям обращаются на «вы», и вообще, этим летом, если Баграт правильно понял, они, скорее всего, отправятся в кругосветное путешествие на автобусе, который им подарят шведы.

Мальчик закачался, когда это услышал.

– Ребята, – сказал он нам с Кешей. – Я тоже хочу стать армянским священником.

– Не понимаю, – удивлялся Кеша, – как можно с детства мечтать стать священником? Ладно, пожарным, артистом, парикмахером или прославленным зодчим. Это понятно… В священники – так мне казалось – идут с возрастом, вкусив плоды с древа жизни и познания. Особенно в армянские!..

– А некоторые – священниками рождаются! – я возразила упрямо.

Я была счастлива, что мой мальчик намеревается выше поднять светильник и наслаждаться светом обретенного всеведения.

– Один человек сто лет проживет, а это его первое рождение, – говорю. – Он первый раз пришел на Землю и за сто лет ничего не понял. А другому пока что десять, но это его сотое рождение. Может, он своими ушами когда-то слышал проповеди Иисуса, или Будды, или Заратустры, его душа постигла Истину, и он явился благословить ею человечество.

На что мальчик заметил:

– А вдруг он все это время – то каторжником был, то сидел в психбольнице?

Хотя обучение там было платное, а ездить – на другой конец Москвы, наш сын пять раз переписывал диктант. В конце концов за волю к победе его допустили на окончательное собеседование, где так прямо и спросили, без обиняков: есть ли Бог?

Он ответил:

– Есть. Но не в том смысле, в каком вы думаете.

Постепенно обнаружилось, что необязательно становиться именно армянским священником. Можно любым другим – католическим, православным; можно протестантом, пятидесятником, даже адвентистом седьмого дня.

Нас пригласили на День открытых дверей. Гостей радушно встречал отец Мефодий, инициатор создания лицея, учитель Закона Божьего. Все на него нарадоваться не могли – такой он жовиальный, первым из преподавателей побежал накачиваться в тренажерный зал, первым нырнул в бассейн с вышки и, говорят, много времени с учителем физкультуры проводит в бане!

Рыжебородый, в черной рясе, он выступил с обличительной речью, что мы потеряли свой язык, свои национальные одежды, уже никто не помнит, кто как был одет в старину! А этот галстук пионерский… Отец Мефодий даже не нашел слов, чтоб выразить свое строгое отношение к этому атрибуту.

– Ну ладно, – он махнул рукой, – нам предстоит праздничный обед, поэтому я буду краток. Тот человек, который дал стакан воды во славу Христа, – учтется на небесах! А уж то, что делают наши спонсоры – это и еще больше!..

Тут в класс влетел золотокрылый регент:

– Дорогие мои! Упаси вас Бог от штампов! Никаких повторов, никаких реприз! Только импровизация. Так вот – я хочу представиться нашим гостям. Роль моя – быть регентом. Можете себе представить – сегодня, в День открытых дверей, я сказал такую фразу: «Знаете ли вы, господин директор, существует суждение, что весь мир держится молитвами святых. Так вот, я присоединяю к этому хору свою молитву – и, может быть, и моей молитвой держится окружающее, – повел я руками вокруг…» Быть христианином нелегко, – продолжал он, – и вот как мы это делаем: первая задача – избежать всякой обезлички. Худо будет, если я всех детей стану заставлять петь какую-то одну песню – скажу, допустим: ребята, нам велено петь «Царю Небесный». Ну-ка, заведите… Увидите, какие будут кислые физиономии. Нет, нужно так коснуться души ребенка, чтобы ему самому захотелось петь. Ну что? Хотите «Царю Небесный»? Или хотите «Божия Милость»? Когда вы поете, давайте дыхание свое! Ми-фа-соль…

И – мы с Кешей обомлели – хор ангелов запел, а среди них наш мальчик.

– Обратите внимание, какая возникла аура тишины, – произнес регент, когда смолкли божественные звуки. – Раньше это называлось благодатью.

Истинную благодать испытали все, когда из Норвегии в подарок лицею от норвежских пятидесятников пришел огромный автобус, полный подарков, консервов, соленой рыбы, а посередине в проходе были навалены гора башмаков, рубашек со штанами, рыбацких шляп и настоящая рыболовная сеть для ловли сельди!

– Возьмите бабушкам, родителям, сейчас ведь не купишь ничего! – подбадривал детей отец Мефодий.

Наш мальчик притащил ботинки военные корейские сорок третий размер – нам до них еще всем расти и расти, штормовку непродуваемую – косая сажень в плечах из пьесы Ибсена и приволок эту самую рыбацкую сеть!

А макарон нанес, а соуса к спагетти! Такая селедка замечательная! Мы прямо пир устроили, когда он пришел.

У них были наполеоновские планы – на этом вот автобусе отправиться в Германию, Румынию, Польшу, во Францию, в Норвегию… Но они только успели сплавать на русский Север посмотреть Валаамовы острова.

Дальше дело застопорилось. Начались интриги, связанные с отцом Мефодием. Какие-то поползли слухи, будто наш учитель Закона Божьего не смог дать отпор соблазнам моря житейского. Шальные деньги спонсоров ему вскружили голову, что ли, он ел, пил и веселился как король, частенько наведывался в игорные дома и другие мало подходящие для его сана заведения.

Кеша с ним однажды беседовал на философско-религиозные темы, так просто, поинтересовался, что это такое Божий Закон, имеет ли он отношение к космическому порядку?

– Закон Божий – священное писание и священное предание, – пророкотал отец Мефодий. – А космический или не космический порядок, – он глубоко задумался и почесал затылок, – разумеется, космический!

Когда всем лицеем стали готовиться принять таинство святого крещения от отца Мефодия, и родителям учеников тоже предложили окреститься за небольшой взнос, Кеша снова спросил:

– А чем отличается крещеный от некрещеного?

– Тем и отличается, ха-ха-ха! – так и покатился со смеху отец Мефодий.

Кеша задумался, следует ли ему креститься или нет, но если это нужно в педагогических целях, выразил согласие: все – так все!

Но пока готовили купель, сдавали взносы, в прессе вышла скандальная публикация, в которой обнародовали яростное и даже исступленное устремление отца Мефодия к материальным благам. А ведь предупреждал тот, кто окружил нас вечной тайной творения: мир – это мост, ходи по нему, но не строй на нем дома…

Подмочили, испортили репутацию отцу Мефодию и всему лицею. Возможно, по злому навету – известно, что средства массовой информации любят выставить святое в мизерном виде. Уж больно отец наш Мефодий сиял, как комета Хейла-Боппа. Однако сообщалось, что Мефодий был не Мефодием, а Савелием, жил по поддельному паспорту, в Тульской области его разыскивали за мошенничество… А норвежский автобус, Закон Божий и песнопения были для отвода глаз от его греховных деяний. И православная епархия не встала на защиту, не оградила хоругвями от порочащих публикаций пастыря малых сих.

Поэтому в разгар журналистского расследования, не испытывая судьбу, не надеясь на Бога, отец Мефодий скрылся в далекую Австралию, прихватив с собой учителя физкультуры, который, по слухам, тоже отличался склонностью к эпикурейству. Лицей закрыли на карантин и налоговую проверку, воспитанников отпустили на каникулы.

Пока были каникулы, пропал автобус и объявили в розыск главного спонсора. Учебное заведение больше не открыли, и надежды, что кто-то из учеников станет священником, не оправдались.

Мальчик опять неделями валялся на диване, сочиняя песенку:

 
О, время всеобщего бедлама!..
 

Правда, он поинтересовался, как там дела с их лицеем. Кеша ответил лаконично:

– Отец Мефодий дискредитировал себя.

– А что это значит?

– Значит, оскандалился, – ответил Кеша.

Ах, ангелы небесных воинств… Оградите нас кровом крыл невещественныя вашия славы!.. Кеша отправился на прогулку с собакой, вернулся потрясенный:

– Я пришел туда, где всегда покупал газеты – а там киоск раскуроченный, стекла разбиты. Я пошел в магазин, где хлеб покупал, а его уже нет…

Я:

– Ты – к женщине, которую любил еще вчера, а она на столе со свечой на груди в кругу плачущих внуков и правнуков!..

Мы кинулись устраивать мальчика в районный гуманитарный лицей. Все-таки он сочинял стихи, а поэзия – это великая алхимия, преображение бытия. Чего стоит хотя бы его стихотворение, начинающееся строкой:

 
Я не люблю, когда мне не дают…
 

Или небольшая поэма под названием «Яйца подали в отставку».

Мне страстно хотелось, чтобы на этом поприще он обрел великую славу и тайну, стал мастером медитации, сказителем преданий. Однако на собеседовании мальчик сразил их наповал тем, что из могучего океана русской литературы знал исключительно о существовании «Слова о полку Игореве», «Задонщины», а главное, пространные поучения и жития святых старцев – назубок. Все остальное он почерпывал из наших воскресных бесед за обедом:

– Внешне мне нравится Дантес, – например, заявляла нам Рита, – а внутренне – Пушкин.

– А мне внешне нравится Островский, – признавался Кеша. – А внутренне Гоголь.

Если при этом диалоге присутствовал Кешин приятель Борька Мордухович, он мог надменно произнести:

– А Достоевский внутренне был какой-то козел!

Мальчик все это запомнил и выдал по полной программе.

– Он у вас Маугли! – сказала заведующая учебной частью.

Хорошо, лицей был наполовину филологическим, наполовину художественным. Так что последние несколько лет у нас мальчик учился на живописца.

Кеша обрадовался, начал звать сына в неведомые дали, раздвигать горизонты, донимать разговорами об искусстве… Иной раз он заходился и топал ногами:

– Даже белый лист бумаги, – кричал, – больше похож на слона, чем нарисованный тобой слон!!!

Зато учитель по композиции Гена Соколов, когда бывал недоволен мальчиком, заявлял, что тот рисует так же плохо, как папа.

Тем не менее, окончив школу, он пошел и сдал вступительные экзамены в МГПИ имени Крупской на все-все пятерки. А после каждого экзамена возвращался и сообщал:

– Опять с отличием!

И Кеша ему что-нибудь за это обязательно покупал: пиво, ботинки «Док Мартенс», майку с черепом, какой-нибудь аксессуар из металлической символики сатаниста (было время, мальчик живо интересовался этой тематикой. «Сатанисты, – он нам объяснял, – это ребята, которые все время сидят и произносят: «бз-ззз…» – так они балансируют в себе злые силы!»), или кассету с песнями Гришнака, который прославился тем, что отправил на тот свет своего лучшего друга Иеронимуса, тоже музыканта:

 
Жесткие осквернительные звуки
больше не достигают нас,
их просто уносит ветер.
Неужели все?
Прощай, Иеронимус!
Снег остановлен.
Представление окончено,
Опустите занавес.
 

– Не знаю. – Я говорила благожелательно, чтобы не нарываться на скандал. – Мне как-то ближе заря просветления человеческой цивилизации!

И слышала в ответ:

– К чему требовать, Маруся, чтобы после понедельника сразу наступило воскресенье?

Впрочем, я была на седьмом небе от счастья. Наконец я почувствовала себя матерью пятерочника. И когда мы ожидали с Кешей победы и торжества, оказалось, что в МГПИ десятибалльная система оценок.

Больше мальчик не захотел сдавать никаких экзаменов.

– Но почему??? – вопрошала я, стеная и посыпая голову пеплом.

– Просто я не желаю, – он отвечал, – чтобы на меня смотрели придирчиво!..

И объявил, что станет композитором. Слава Аллаху, все же удалось его пристроить кое-куда, где за небольшую плату он выучился на специалиста настолько широкого профиля, что может работать теперь кем угодно – от космонавта до архивариуса.

С помощью Фимы ему даже удалось защитить диссертацию на тему «Роль пропаганды при тоталитарном режиме».