– Увы, графиня, – после минутной паузы продолжил граф Лунин, – я не смогу утолить ваше любопытство. И не по невнимательности. Напротив, я всегда до мельчайшей подробности могу описать то или иное место. Но в тот момент мое внимание привлекла не красота убранства опочивальни, которую я все равно не смог бы оценить по достоинству из-за густого дыма, а раздосадованное… нет, скорее, негодующее лицо Императора. Государь стоял посреди комнаты, держа в руках ларец своей жены. Он знал любовь своей супруги к украшениям и хотел спасти хотя бы их. Но… ларец был пуст.

– Вот видите! – обведя гостей торжествующим взглядом, воскликнула Наталья Андреевна. – Что я вам говорила? Я, как всегда, права. Простолюдинам нельзя доверять. Jamais!¹⁷

– Графиня, простите мне дерзость, но позволю себе не согласиться с вами, – мягким тоном возразил граф Лунин.

– Но, Иван Дмитриевич, голубчик, вы только что подтвердили мои слова! – возмущенно запротестовала Наталья Андреевна. На ее хорошеньком личике появилось выражение крайнего недовольства.

– Я лишь сказал, что ларец с драгоценностями Ее Величества оказался пуст, и только.

Гости зашумели.

– Милостивые государи! Может быть, дадим Ивану Дмитриевичу завершить рассказ? – предложил граф Акусин. Слушатели одобрительно закивали головами в знак согласия.

– Bien… Итак, Император стоял посреди комнаты и молчал. Я подошел к нему и, слегка поклонившись, проговорил: «Ваше Императорское Величество! Огонь в любой момент может отрезать нас от выхода. Прошу вас… надо поспешить!» Но Государь как будто не слышал меня. «Как горько, граф, осознавать… Как жаль Россию… Ладно уж кто-нибудь из чужих бы украл, так нет… воруют даже самые преданные люди!» … В этот самый момент загорелись портьеры опочивальни. Не медля ни секунды, я (сознаюсь, это было очень дерзко с моей стороны) взял Императора, продолжавшего все еще пребывать в задумчивости, за локоть и торопливо повел из комнаты… К тому моменту, когда прибыли несколько городских пожарных частей, большая часть дворца была объята пламенем. Огонь неостановимо продвигался от зала к залу, заливая их алым зловещим светом. Сквозь гарь и дым мы пробирались к выходу. Со всех сторон раздавался грохот падающих позолоченных люстр, вычерненных дерзким огнем, и мраморных колонн, раскалывающихся на части от сильного жара… Когда стало ясно, что дворец не спасти, Государь принял единственно правильное, на мой взгляд, решение: «Отзовите солдат! Пусть спасут хотя бы Эрмитаж». «Слушаюсь», – отрапортовал я и немедля передал приказ начальнику дворцовой пожарной службы. В этот момент к нам присоединился министр двора князь Волконский. В растрепанном виде он нимало не был похож на педантичного, всегда одетого с иголочки, подтянутого «князя НЕТ», как его прозвали при дворе. «Но, Ваше Величество, – его слова тонули среди грохота, треска и крика. – Разумно ли это? Во дворце еще много вещей, которые необходимо спасти!» Император хмуро поглядел на него. «Если не спасем еще и Эрмитаж, то что будут вспоминать наши потомки? Вы думаете, наши великие победы? Нет, отнюдь. Они будут помнить наши позорные и досадные поражения». Затем он оглянулся и пристально посмотрел на стоящую поодаль многотысячную толпу, которая молча, с замиранием сердца смотрела, как адский огонь поглощает некогда величественное здание и как навсегда уносится в небытие частица русской истории… «Пустите народ во дворец!» – последовал приказ Государя. «Что? – переспросил Петр Михайлович, изумленно посмотрев на Императора. – Я не ослышался? Вы хотите, чтобы всех этих… людей пустили во дворец? Но зачем? Я не понимаю вас!» Государь помолчал, а потом повернулся к князю и в упор посмотрел на него. «Пусть каждый хоть что-нибудь вынесет», – последовал ответ Государя. Удивлению князя Волконского не было предела. Он отозвал меня в сторону и принялся убеждать: «Граф, голубчик, но хоть вы повлияйте на Государя и отговорите его от этой глупой затеи. Это безумие! По мне, так уж пусть лучше горит, чем достанется этому сброду». «Петр Михайлович, – откликнулся я, стараясь говорить как можно громче. – Я не вправе что-либо советовать Его Величеству. Как и вы, я лишь солдат и не обсуждаю приказы». «Но, граф…» – князь Волконский предпринял еще одну попытку уговорить меня повлиять на Императора. Я лишь отрицательно покачал головой. Видя, что уговоры не действуют, князь самолично подошел к стоявшему, как мраморное изваяние, Государю и горестно вскричал: «Но ведь растащат все!» «Пусть так. Не отдавать же все огню… Такова, видимо, воля Господа», – мрачно заметил император и, тяжело вздохнув, пошел прочь от дворца к ожидавшей его карете.

– Как? Император отдал дворец на разорение этим вандалам? – воскликнул в изумлении князь Безбородский. – Какой абсурд! Император не мог так поступить!

– Никифор Андреевич, уже второй раз за вечер вы изволите усомниться в правоте моих слов. Не хотите ли вы этим обвинить меня во лжи? – граф Лунин с вызовом посмотрел на князя.

– Конечно же нет, граф, – ошеломленный неожиданным выпадом со стороны Ивана Дмитриевича, возразил князь. – Но вы рассказываете нам тут о таких странных вещах, что в первый момент трудно не усомниться. В любом случае я приношу свои искренние извинения, если мое неподдельное изумление задело вас.

– И тем не менее это истинная правда, – взяв себя в руки благодаря своевременно брошенному умоляющему взгляду Натальи Андреевны, ответил граф. – Я прекрасно понимаю ваше недоверие, и поверьте, вы не одиноки в подобных суждениях. Но даю вам слово чести, что в моем рассказе нет и доли вымысла…

– И что же произошло потом, граф? – спросила юная графиня, оправившаяся от смущения.

– Прошло немало времени, пока толпа, собравшаяся на площади перед дворцом, поняла, чего от нее хотят. Но когда люди поняли, над площадью раздался такой оглушительный рев, что мне показалось, будто даже огонь на несколько секунд замер от неожиданности и втянул языки пламени во дворец. С криками народ ринулся в пылающее здание. На князя Волконского было жалко смотреть. На побледневшем, не лишенном еще привлекательности лице с благородными чертами отразилась вся боль и множество сомнений, терзавших его душу. Этот человек-кремень, прошедший через множество сражений и не выказавший страха, стоял перед Зимним дворцом со слезами на глазах, с ужасом представляя, какой урон понесло и еще понесет вверенное ему хозяйство. Тем временем, когда одни люди, следуя друг за другом, вбегали во дворец, другие, обливаясь потом от нестерпимого жара, выскакивали из него. Они тяжело дышали, задыхались от кашля, вызванного едким дымом, но все ж таки каждый из них держал что-нибудь в руках. Куча вещей с пожарища росла на Дворцовой площади с каждой минутой. Между снующими туда-сюда людьми бегал главный дворцовый лакей Федор, горестно размахивал руками и причитал: «Братцы, не подведите… братцы, только не воровать… ради Христа, только не воровать… православные!» Мимо меня пробежал крепкого вида мужик, который держал в руках огромную вазу. Осторожно поставив ее на снег, он вытер пот рукавом тулупа и хмуро ответил: «Чаво кричишь? Аки¹⁸ не бессловесные. Ужо в безгодие¹⁹ батюшку нашего не бросим… Нешто можно?» Сказав это, мужик вновь бросился во дворец… К шести утра следующего дня пламя охватило всё здание…

– Помню, помню, – в задумчивости проговорил престарелый дядюшка графини. – Я как раз ввечеру того дня остановился на станции, чтобы лошадей сменить. А было это верстах в двадцати от Петербурга. Так со стороны столицы такое зарево было, что нам, грешным, показалось, что земля разверзлась.

– Увы, так оно и было. Андрей Васильевич Жуковский в своих воспоминаниях сравнил пожар в Зимнем с извержением вулкана. Более точные слова подобрать было бы трудно, – согласился с пожилым господином граф Лунин.

– Но все же удалось сохранить хотя бы часть имущества, или все было безвозвратно потеряно и разграблено чернью? – осведомилась Наталья Андреевна.

– Не смею больше томить вас и мучить недомолвками, милостивые господа, – с улыбкой ответил Иван Дмитриевич. – Несмотря на то, что пожар, как я уже говорил, бушевал два дня, князь Волконский, непревзойденный в своей педантичности, уже наутро принимал отчеты от вверенных ему людей, скрупулезно проверяя каждую буковку. Но когда он просмотрел и проверил отчеты, реестры и бумаги одной из служб, его удивлению не было предела… Из горящего дворца удалось вынести и спасти ВСЕ значившееся за ней имущество! C’est la pure vérité!²⁰ Не поверив своим глазам, князь вызвал главного дворцового лакея и допросил того по всей строгости: «Ты уверен? Так, значит, ничего не пропало?» Тот опустил глаза и виноватым голосом ответил: «Как не пропало, Ваше Сиятельство, пропало… Эх-хе, окаянные!». «Так что пропало? Не молчи!» – приказал Петр Михайлович, рассердившись на бестолкового Федора. «Фужер да тарелка, – смущенно ответил дворцовый лакей. − Эх, православные, православные… не серчайте, но не уследил». Князь оторопело глядел на лакея. «И только? Почем знаешь? Прикинул, небось, на глазок, а мне сказки сказываешь?» «Никак нет, Ваш…ство», – пролепетал лакей и испуганно заморгал глазами. «Хм-м-м… тарелка», – князь Волконский презрительно фыркнул. Но когда Петр Михайлович проверил отчеты и других служб, оказалось, что действительно, во время пожара было вынесено все, даже то разбитое Государем зеркало. Простые люди ценой собственной жизни спасали царское имущество и аккуратно складывали на площади перед дворцом.

– Я поражена! – изумленно воскликнула Наталья Андреевна. – Как такое возможно? Вы, верно, подшутили над нами, граф!

– Ну вот, теперь и вы, дорогая графиня, ставите под сомнение мои слова, – с укором проронил Иван Дмитриевич.

– А как же драгоценности Ее Величества? – спросил князь Безбородский, пытаясь застать графа врасплох.

– Их спасла камер-фрау Ее Величества и самолично отвезла Императрице во дворец Императора, где после пожара и поселилась царская семья.

– Да-а-а, – протянул граф Акусин. – Непостижима русская душа. Лезть в огонь, задыхаться, рисковать жизнью − и во имя чего? Если бы ради наживы, – все было бы понятно. А тут… ничего не взять! Непостижимо!

– Как ничего? – встрепенулась графиня, не любившая проигрывать. – А фужер и тарелка?

– Матушка моя, – произнес ее дядюшка, причмокивая, как обычно, губами, – это такая мелочь. В конце концов, они просто могли разбиться в суете. Ныне никто уже этого не узнает.

– Вы ошибаетесь, сударь, – любезно ответил граф Лунин и лукавым взглядом поглядел на графиню. – Фужер оказался целехоньким. И уверен, по сей день украшает царский стол.

– Как? Откуда? – со всех сторон послышались удивленные восклицания. – Неужели и он нашелся?

– Совершенно верно, – с невозмутимым видом подтвердил Иван Дмитриевич. – Да и фужер был украден вовсе не мужиком, как предположили вы и князь Волконский. Его украл солдат гвардии, желая немного поживиться, а также рассчитаться по карточным долгам. Это выяснилось через несколько дней, когда в полицейскую часть те самые неотесанные и невежественные мужики приволокли побитого ими солдата.

– А как же они узнали, что фужер находится у него?

– Не имея возможности заплатить за вино в кабаке, гвардеец там же пытался продать фужер за бесценок. Но никто, увидав царский вензель, не осмеливался его купить. «С пожарища-то вещь, окаянный. И как рука поднялась, рожа твоя бесстыжая?» Мужики не стали церемониться с ним и, основательно поколотив, отволокли в участок.

– Никогда бы не подумала, что простолюдинам свойственно такое качество, как благородство, – пожав безупречными плечами, произнесла графиня.

– Ну, благородство, вероятно, не совсем то качество, которое побуждало людей идти на жертвы, – вмешался в беседу граф Акусин. – Я предполагаю (и смею заметить, что согласен в этом с князем), все дело в непостижимости русского характера, русской души, в русском сострадании, испытываемом людьми к тем, кто попал в беду. Ведь что говорить, все мы под Богом ходим…

– А тарелка? Ее все же украли? Она так и не нашлась? – оживилось юное создание. Все повернулись к графу и вопросительно посмотрели на него.

– Почему не нашлась? Нашлась. И причем там, где ее и не искали…

– Иван Дмитриевич, голубчик, ну уж не томите нас бесконечными загадками, – взмолилась Наталья Андреевна.

– Еще несколько месяцев она была у всех под самым носом, – лукаво обведя присутствующих взглядом, закончил свой рассказ граф Лунин. – Под снегом на Дворцовой площади…