Глава 2. При Императорском дворе

Очередной приезд в Петербург Ованес подгадал прямо к перемене царствования. С царицей Елизаветой, часто хворавшей, сделалось плохо, да так, что она и не оправилась.

На племянника ее, Петра Федоровича, мало кто возлагал надежды. Молодой государь, воспитанный в чуждом России духе, был крайне непопулярен. Недовольство им росло как на дрожжах, особенно в гвардейской среде. Ованес подружился с молодыми русскими гвардейцами, дерзкими и решительными.

Их заводила, красавиц Григорий Орлов, иногда занимал у богатейшего купеческого отпрыска кругленькие суммы и весело уверял: «Верну непременно!» И действительно возвращал с очередного карточного выигрыша. Не то чтобы Григорий очень нуждался, все-таки его покойный отец, новгородский губернатор, был человеком небедным. Но как сохранить в целости батюшкино наследство в вихре столичной гвардейской жизни? К тому же всего их, Орловых, пять братьев. Попробуй тут напасись…

Ованесу нравился Орлов. Да и все его любили – добрый, простодушный, доверчивый, душа нараспашку. При этом – умный и даровитый. Искренне подружившись с Григорием, дальновидный Лазарев присоединял к дружбе и некоторые расчеты. Он знал, что к Орлову – необычайному красавцу, преданному своему рыцарю благоволит новая императрица…

Представленный ко двору еще при прежней царице, Ованес общался и с Екатериной, женой наследника Престола. Прикладывался к ручке – при этом удалось перекинуться несколькими фразами. Они в полной мере раскрыли перед ним ум молодой женщины, ее осведомленность о положении угнетенных закавказских народов.

Екатерина умела, не прилагая почти никаких усилий, вызвать к себе сочувствие и сострадание. Все знали, что великая княгиня в немилости у царицы Елизаветы, что ее жизнь уже много лет состоит из сплошных унижений. Но Екатерина Алексеевна знала себе цену.

В те минуты короткого общения Ованес не избежал искушения дерзновенно глянуть прямо в голубые глаза великой княгини. Екатерина ответила таким же прямым взглядом.

– Ваш отец оказал Престолу Российскому большие услуги в отношениях с Персией, – прозвучал ее глубокий, обволакивающий голос. – И я знаю, что и вы идете по стопам родителя, унаследовав его дарования. Искренне желаю видеть вас своим другом, Иван Лазаревич.

Последние слова прозвучали приглушенно и грустно. Очевидно – она нуждалась в сторонниках.

И вот теперь эта обаятельная женщина как никогда близка к Престолу. Ревностные ее приверженцы строили планы свержения Петра Третьего. Ованес об этом знал, хотя сам не посещал тайные собрания. Но одобрял их. Отношения семьи Лазаревых с Екатериной обещали стать приятными и взаимовыгодными.

Все ожидали переворота, но произошел он неожиданно и стихийно. Без труда был арестован император Петр Федорович, и в Казанском соборе полки присягнули новой государыне. Все надеялись на перемены к лучшему.

Пришел наконец счастливый день и для Ованеса. Порывистый, вдохновенный Григорий Орлов ворвался к нему, едва не стащил с постели.

– Вставай, Иван Лазаревич, готовься. Сегодня быть тебе на приеме у государыни. Царица желает видеть тебя.

Ованес перекрестился.

– Слава Богу!

В дар Екатерине он приготовил драгоценную, в каменьях, табакерку с овальным портретом Петра Первого. Государыня приняла подарок благосклонно и намек поняла: Петр благоволил к армянам, и от его духовной преемницы Ованес ожидал того же.

– Я желаю найти в лице господ Лазаревых деятельных и преданных сотрудников.

Чуткий Ованес уловил настроение Екатерины – ей, как и раньше, по-человечески нужны друзья. Она старается не выказывать настоящих чувств, но ей тревожно, не по себе. Смерть супруга, бывшего императора, заключенного в Ропше, единодушно признали следствием убийства.

«А ведь слухи эти ни на чем не основаны, – подумалось Ованесу. – Слаб здоровьем был молодой государь, а такие события кого угодно вгонят в гроб, если где-то в теле есть слабина. Удар, может, с ним приключился, или что другое…»

– Поделюсь с вами тревогами своими. Казна у нас истощена, и так мало людей! – откровенничала Екатерина. – Как ни прискорбно, смертность среди народа растет. Умирают, чаще всего, еще во младенчестве. Многое надо разрешить прежде, чем позволить иностранным державам втянуть нас в военные действия. Дадут ли нам на это время? Вот о чем я спрашиваю себя с тревогой.

И Ованес ответил искренне, но так, как она и хотела, радуясь единодушию и зарождающейся дружбе:

– Многие мои соотечественники, спасаясь от гнета иноверцев, с охотой водворятся в России, где смогут найти милость и покровительство мудрейшей государыни. Нужно, Ваше Величество, лишь ваше высочайшее одобрение. Армянский народ трудолюбивый и благодарный. Когда понадобится, он встанет под русские знамена. Что же касается истощения казенных средств, то есть много способов к их приумножению…

Проговорили они еще долго и расстались очень довольными друг другом. У Екатерины было чутье на людей. Она давно уже поняла, что Лазарев сердечно предан ей.

Ованес, как и хотел, окончательно поселился в Петербурге. Императрица часто призывала его, советовалась по вопросам ближневосточной политики. Обсуждали искусство, углублялись в философию. Желая порадовать Ее Величество, Лазарев приобретал через связи с купцами Джульфийской компании замечательные драгоценности. Вскоре он уже числился придворным ювелиром.

Глава 3. Воля и неволя

Время очень быстро летело для Ованеса. Иногда, оглядываясь назад, он изумлялся – неужели годы промчались со дня его приезда в Астрахань с отцом? Потом была Москва, затем он впервые ступил на фряновскую землю. И все это – словно вчера… Неужели ему уже за тридцать?

Пришла пора жениться. Отец подобрал любимому сыну в невесты юную армянку, прекрасную лицом и кроткую нравом – Екатерину Мирзаханову.

…Из барской коляски, остановившейся у фряновского дома Лазаревых, лихо выпрыгнул сияющий Ованес, бережно помог сойти на землю хрупкому черноглазому созданию – юной своей супруге. Екатерина Ивановна впервые приехала во Фряново и оглядывалась по сторонам с видимым любопытством. Вид с горки восхитил ее: чудесный лес вокруг – старинный хозяин этих мест, милостиво уступил немного земли крестьянским полям и избенкам.

Ованес в очередной раз поморщился при взгляде на господский дом. Одноэтажный деревянный, он имел вид временного жилища и совсем не отвечал вкусам Ивана Лазаревича. Воображение уже давно рисовало русскую усадьбу, особняк с мезонином, парк, спускающийся к реке… И обязательно – оранжереи. В них для супруги его, Екатерины Ивановны, насадят фруктовые сады и экзотические цветы…

Но пока что юная Катерина по-детски радовалась поднесенному крестьянами хлебу-соли, еще сильнее восхитило ее лукошко душистой земляники. А пройдя в дом, молоденькая барыня попала в обустроенный для нее мужем оазис. Пестрели яркой красотой цветы, не встречающиеся на русской земле. Раскинули широкие листья пальмы. Курились благовония. Изобильные восточные сладости ожидали, когда Екатерина Ивановна пожелает ими полакомиться…

В честь молодой госпожи в селе был объявлен праздник, прекращены работы, устроены гулянья с базаром. У господ отмечали праздник по-своему. Вся большая семья была в сборе, приехали и Мирзахановы. От имени Катерины отец Ованеса через приказчика раздал фабричным подарки и разрешил денек отдохнуть.

Но вот праздник закончился, вновь заработали станки. А потом едва ли не всю ночь, отрывая время у сна, приписанные к фабрике крестьяне обрабатывали землю. Фабричные работницы спешно улаживали хозяйственные дела.

Ованес самостоятельно осмотрел фабрику и остался недоволен. Решил поговорить с отцом.

– Мы, отец, не ради прибыли стараемся, расширяя фабричное дело, – горячо доказывал он. – Уже и государыня Екатерина закупает у нас ткани, хвалит их. Изделия наши за границу идут. Надо так дело поставить, чтобы как можно больше было отдачи от фабричных. Не может мужик быть и хлебопашцем, и рабочим. И то, и другое дело будут страдать, а мужик – озлобляться. Меры нужны. Да и на управляющего мне давеча люди жалобу приносили…

– Жалобы подобные рви, не читая, – отрезал Лазарь Назарович. – А что до новшеств в хозяйствовании… Вот передам я фабрику тебе, Ованес, тогда и распоряжайся, как хочешь.

Ованес понял, что лучше этот вопрос с отцом пока что не затрагивать. Раздосадованный, оседлал арабского жеребца, горячего, под стать хозяину, и поскакал в лес с ружьем. Не столько пострелять ему хотелось, сколько разогнать кровь, ощутить дыхание свободного леса, почувствовать волю вольную.

Помогло. Немного остыв, Ованес спешился. Глубоко вдыхая чистый воздух, побрел усыпанными хвоей тропами, ведя коня под уздцы. Вскоре могучие сосны слегка расступились, и Лазарев вышел на пеструю поляну с ярко-красными вкраплениями земляники.

Там крестьянка собирала в лукошко травы и коренья. Голова ее была по-бабьи повязана платком. Увидев барина, она поднялась и поклонилась – степенно, без подобострастия. Но ее девчоночье лицо, бледное и напряженное, не вязалось с женской плавностью движений, с тихим спокойствием всего облика. Темно-серые глаза, из тех, что на иконах пишут, казались слишком уж большими на этом худом лице. А все же, вопреки всему, горела в них жажда жизни.

– Как зовут тебя? – негромко спросил Лазарев.

– Анна Подъячева.

Зрачки ее сверкнули искоркой, когда Ованес подошел ближе. Может быть, и залюбовалась бы Анна чернооким красавцем, не будь он барин, не будь она мужняя жена. А так – отвела взгляд и ничем себя не выдала.

Лазарев долго расспрашивал крепостную о ее житье-бытье, о муже, о родне. Почти разозлился на себя, что не может придумать других тем для разговора – вроде бы и по одной земле ходят, но такими разными тропинками…

В конце концов, со странной глухой болью в сердце, Ованес просто сказал:

– Бог в помощь тебе, Анна.

– И вас, барин, храни Господь.

Он развернулся и ушел с поляны.

«Подъячева, – мысленно повторял фамилию. – Надо запомнить. Может, пригодится…»

А сам невольно ловил себя на том, что представляет Анну в пышном платье, причесанной по последней моде, в одной из оранжерей, о которых он так мечтал. И рисовалось в воображении, как вдумчиво смотрит она на диковинные цветы, мечтательно подносит к лицу полураскрытый бутон… Да, этому облику пошло бы такое обрамление. Еще чуть-чуть – и даже поставил бы он в грезах Анну на место Катерины, да вовремя спохватился.

«Пустое, – отогнал Ованес нелепые мечтания, стараясь запереть сердце от ненужных мыслей и чувств. – У нее свой путь, у меня – свой».

Выбравшись вновь на хорошую дорогу, молодой Лазарев вновь пустил коня вскачь.

«Все мы в неволе, – думал Ованес. – Для кого-то она жестока, а кто-то и не замечает ее вовсе. Но мы все подвластны судьбе, все рабы сторонних обстоятельств, кто-то больше, кто-то меньше. Мужики наши… что ж, такова их доля. Мы знатны и богаты, а все же никто жизнь не подчинит всем своим желаниям. Одно нам, грешным, дерзновение – Бога просить с молитвой. А там… как Господь даст…»

В 1768 году Екатерина Ивановна родила здорового крепкого мальчика. Сына назвали Арутюн, по-русски – Артемий. Ованес был бесконечно счастлив. Он вдвойне ласковей стал обращаться с женой, рождение сына связало их как ничто другое.