После ужина прошли в большую гостиную. Роман Вильегоров с Ольгой Никитичной уселись за небольшой столик, чтобы перекинуться в дурака. Саша, забившись в уголок дивана, лихорадочно листала книгу на французском.
Отец Василий и Софи вполголоса беседовали, стоя у высокого занавешенного окна.
– Я вот, Софья Михайловна, потолковать с вами хотел, – хмуря густые брови, говорил священник. – Излить, так сказать, душу. Тоска у меня на сердце… не понимаю, что такое с дочкой творится.
Софья тоже не понимала. Странный дар – чувствовать во всем окружающем, в том числе и в людях, любые проявления сверхъестественного – не мог в ней просто так… поломаться. До сих пор Софи не ошибалась. Сама она не обладала ни малейшими способностями к колдовству, к волхвованию. Не была и «затронутой Запредельем», как называют потомков людей и необычных существ. И все же… При любом соприкосновении с магией обостряются все чувства, начинает растекаться с кровью по венам что-то жгучее, острое, будоражащее…
И вот сейчас Софи ощущала нечто странное, исходящее от Саши. Как будто колдовское, чего раньше не было. Что же это? Непонимание нервировало. И еще – когда все встали из-за стола и батюшка прочел благодарственную молитву, юная поповна даже не перекрестилась.
И очень обидна была ее неприкрытая неприязнь. Софи вспоминала, как впервые приехала с мужем в Снегиревку – двенадцатилетняя Саша тогда хвостиком ходила за ней. В последние два года девушки и вовсе сдружились. Саша всегда задавала интересные вопросы и умела внимательно выслушивать ответы. Софья, у которой не было ни сестер, ни кузин, все сильнее привязывалась к юной поповне. Но никогда она не чувствовала в ней ни капли чего-то, выходящего за человеческие пределы возможного. Никакой магии, даже намека… никаких колдовских проявлений. Так что же произошло теперь?
Невольно припомнилось все, что Софи узнала сегодня от Петра Полянина и от тетушки Ольги. Опять странности с юной девушкой. Совпадение?
Софья вновь бросила быстрый взгляд на младшую подругу.
– Да, Саша выглядит нездоровой. Похудела…
– Так вообще кожа и кости! И глаза стали такие… бедовые. Как в горячке, Господи, помилуй. И нрав испортился, – тяжело вздохнул священник. – Капризничает, постов не соблюдает. А главное – службы пропускать начала. Упрямица такая, никаких речей не слушает.
Саша то ли что-то расслышала, то ли почувствовала, что говорят о ней. Оторвалась от книги, в упор посмотрела на отца. Ее темные глаза и правда блестели как в лихорадке, и на худощавом бледном лице в обрамлении пепельных волос это выглядело даже жутковато. В хрупкой фигуре подруги, обтянутой закрытым жемчужно-серым платьем, Софье виделась какая-то ломкость.
Поповна перевела взгляд на хозяйку дома. Несколько мгновений ее «бедовые» глаза воевали с ясными глазами Софьи. Потом Саша отвернулась.
– Мне кажется, – Софи осторожно подбирала слова, желая успокоить отца Василия, – на самом деле не все так страшно.
– Как же не страшно? – удивился батюшка. – Губит же неразумное дитя тело и душу.
– Вера – та обитель, в которую всегда можно вернуться, – Софи озвучивала то, о чем задумывалась уже не раз. – Но чем сильнее к ней подгонять, тем дольше будет обратный путь. В народе не зря говорят – невольник не богомольник.
«Мне другое страшно…»
Действительно, в том, что Саша могла отвратиться от веры, не было ничего необычного. Время такое, да и возраст… Можно было даже списать на влияние Вильегорова. Если бы не это тревожное, пугающее ощущение, что молоденькой девушкой овладевает одержимость. И храм Сашу просто… пугает.
– Все-таки что-то здесь не так…
– Что не так? – священник посмотрел на Софью с испугом.
– А, простите, – она встрепенулась. – Это я просто… Поговорю с Сашей прямо сейчас.
– Вот уж будьте так добры, Софья Михайловна! Премного благодарен, да хранит вас Бог. Сашенька всегда любила вас и уважала. Надеюсь, послушает.
– Сейчас она не будет никого слушать. Но я все-таки попробую.
– Саша никогда не была послушной девочкой. Без матери-то понятно, няньки разбаловали. Да и я сам, чего греха таить. А все-таки она девушка добрая и сердечная. Вот только если кого-то невзлюбит, так это навсегда. Помню, еще махонькой она была, когда госпоже Поляниной не понравилось, что дочка моя в Великий пост слишком ярко одета. Выговорила мне. Сашенька тогда огрызнулась, заступилась за отца. А потом заплакала… И не смог я ее наказать-то, рука не поднялась, а с тех пор всегда хмурится, когда слышит имя этой барыни. А та больше в наш приход ни ногой.
– Какое безумие – обидеться на ребенка! – возмутилась Софи. – Барыня Полянина – она бабушкой приходится Петру Петровичу, нынешнему помещику Приозерного?
– Все верно. Бабушкой по отцу.
– Госпоже Поляниной меня супруг представлял, а с внуком я как раз сегодня познакомилась. – Софи немного поколебалась, ей не хотелось вовлекать в сплетни такого человека, как отец Василий, но все же спросила: – Может быть, вы слышали, батюшка, что-то такое говорят про расторжение его помолвки…
– Болтают люди, да. Дескать, отказать такому человеку – надо ума лишиться. А я вот думаю, не постаралась ли тут как раз она – бабушка Мавра Андреевна… Если невеста внука ей не понравилась… Впрочем, это уж сплетни и домыслы, удержу-ка я лучше свой грешный язык. Да вы Романа Захарьевича порасспросите. Он доктор, во многие дома вхож. Отец его покойный, Захар Степаныч, тоже врач, дружбу водил с Маврой Андреевной.
– Вот как? Не знала. Впрочем, не было причин допытываться. Я слышала, что с невестой господина Полянина связывают еще барышню Людмилу Сомову, а у нее свое несчастье.
– Ох, да какое несчастье! Упаси всех Господь. Очень жалко мне Людмилу Игнатьевну. Она наш храм любит, приезжает на службы, в гости заглядывает и всегда по-доброму общается с Сашенькой. А тут такое… Жених сам себя жизни лишил. Убил себя из пистолета.
– Но почему он это сделал?
– Кто ж теперь скажет… Говорят, никаких записок, ничего такого не нашли. Бесы хитры, человека так могут закрутить, что он не понимает, что творит.
– Похоронили Константина Сомова без отпевания?
– Ну, так уж заведено с самоубийцами, что поделать. Жалко только, что Людмила Игнатьевна вообще ничего мне не сказала. Я бы пришел, сам от себя помолился, Псалтирь бы почитал… Кто знает, а вдруг человек на голову болен стал, вот и начудил… Хотя, может, другого какого батюшку позвали, мне про то ничего неизвестно.
– Понимаю. Ну, простите меня за глупые расспросы.
– Не за что прощать, я всегда рад с вами перекинуться словечком, Софья Михайловна.
Они разошлись, священник принялся с любопытством следить за карточным сражением доктора и Ольги Никитичны, а Софи подошла к его дочери.
– Как тебе книга, Саша?
– Вроде занимательная, – ответила девушка. – Но сейчас трудно читать, отвлекают. Дадите мне ее домой?
– Конечно же. Пойдем, я тебе еще книги этого сочинителя покажу?
Саша пожала плечами, но послушно последовала за Софьей в ту малую гостиную, где несколькими часами ранее молодая хозяйка Снегиревки принимала интересных гостей.
– Располагайся, душа моя.
Софи указала на кресло, но поповна прошла к окну и присела на подоконник.
– Мне не нужно показывать книги, Софья Михайловна, – негромко, с вызовом произнесла она. – Вы ведь мне проповедь собираетесь прочитать, да? Но мой отец делает это лучше вас.
Эти слова неприятно удивили Софью.
– Вовсе я и не думала ничему тебя поучать. Просто захотелось поговорить. Спросить, могу ли я чем-то помочь.
– А для чего это вам, Софья Михайловна? – темные Сашины глаза тревожно заблестели, она нахмурилась. – Что вам до меня?
Софи приблизилась и осторожно положила ладонь на худое плечо девушки.
– Зачем ты так? Разве мы не подруги?
– Вам виднее.
– Саша…
– Нет, вы мне ничего плохого не сделали, Софи. Только не вы… Но вам ведь просто скучно? Захотели подругу, с которой можно по-французски поболтать, – обучили меня французскому. Нравится о литературе порассуждать – книги подсовываете. И что же дальше? Ведь вы обо мне – обо мне самой! – ничего не знаете. Да оно и к лучшему. И я откровенничать с вами не стану. И ни с кем не стану.
– Но как же так…
– Не стоит.
– Что-то мрачное происходит в твоей жизни?
Девушка печально усмехнулась.
– В моей жизни? О чем вы, Софья Михайловна? Может, я уже толком и не живу…
Она соскользнула с подоконника, хотела уйти. Но вдруг не выдержала и застенчиво погладила подругу по щеке.
– Вы всегда хорошо ко мне относились, Софи. Не делали различий между нами, хотя вы барыня, а я дочь сельского попа. Но нам не по пути. Простите меня, пожалуйста.
– Подожди, ведь это из-за…
Но Саша, не дослушав, поспешно вышла из комнаты. Софи молча последовала за ней.
Остаток вечера прошел довольно вяло. Когда Ольга Никитична задремала в кресле, слушая рассказы отца Василия об истории здешних мест, как передавал ее народ, гости засобирались домой.
Александра так больше ничего и не сказала Софье и попрощалась с ней довольно сдержанно. Отец увез ее, а Роман Вильегоров и Софи еще стояли какое-то время на крыльце, провожая взглядом отъезжавшую коляску.
– Что-то неладное твориться с Сашей, – Софи нахмурилась.
– Она не совсем здорова, – рассеянно бросил Вильегоров.
– Что-то серьезное?
– Возможно, анемия. Бледная немочь, как говорят в народе. Больна, потому и злится.
– На вас тоже злится, Роман Захарьевич?
– На меня особенно… Но вы замерзли. Не лето же, и одна лишь шаль, какой бы теплой ни была, вас не согреет.
Софи машинально пригладила ладонью длинную шаль крупной вязки – подарок тетушки на именины.
– Мне не холодно. Скорее, внутри зябко. Слишком много вокруг непонятного. Странного, смутного… И как-то все внезапно.
– Узнали сегодня такое, что вас не порадовало, да?
– Верно. Поэтому и хочется во всем разобраться.
– Что же вы собираетесь делать?
– Нанести визит Ланиным. Да и с Людмилой Сомовой неплохо бы побеседовать. Возможно, она расскажет что-то важное о своей подруге и, может быть, о смерти жениха. Что-то в этом есть, не находите? Ланина от жениха отказалась, а у Сомовой он… застрелился. А тут еще и Сашенька…
– Но Сашенька-то не просватана.
– Пока нет. Но она… – Софи, поняв, что не о том она рассуждает вслух, осеклась.
– Что?
– Да нет, ничего, простите…
– Нет уж, Софья Михайловна, договаривайте.
– Правда, не стоит об этом.
– Хотели сказать, что эта девушка в меня безответно влюблена?
– Вам виднее, – уклончиво ответила Софи.
– Хорошо, и правда не будем об этом. И все же напрасно вы так тревожитесь. Это просто жизнь… она ведь разная.
Софья не ответила. Она принялась медленно спускаться вниз по деревянным ступеням крыльца, словно шла чему-то навстречу. Закатный оранжевый свет падал на ее рыжие кудри… и такого же цвета листья мягко ложились на камни подъездной дорожки.
– Роман Захарьевич… Я предчувствую, что будет еще немало странностей. Что-то вокруг сгущается… даже… вот прямо сейчас…
Неподалеку раздался звон разбитого стекла.
Софи остановилась и схватилась за перила. Ее приятиное лицо залила мертвенная бледность.
– Что с вами? – испугался Вильегоров.
А она чувствовала, как темнеет в глазах, как вливается в вены и вгрызается в сознание нечто чуждое, нечеловеческое… как морок растворяет все мысли… холодеет кровь… Картина перед глазами размылась, все изменилось в одну секунду. Особняк предстал обветшалым и мрачным, деревья – сумрачно-темными, их листва сделалась красно-бурой… как застывающая кровь.
Софи упала бы, если бы Вильегоров ее не подхватил. Немного придя в себя, она крепко ухватила его за локоть, и они вдвоем вернулись в дом.
– Что с вами стряслось? Позвольте, я…
– Нет, ничего, не беспокойтесь. Это морок. Я же говорила – что-то нечисто, – Софи почти без сил опустилась в кресло. – Скоро пройдет.
– Если морок, то кто же его навел?
– Не представляю. Хотя кто-то тут был… я почувствовала.
– И вот так с вами всегда? Когда рядом случается волшебство, колдовство или какая-то чертовщина – вам становится настолько плохо?
– Нет… просто сейчас что-то очень уж сильно. Кстати, вы слышали? Перед этим стекло неподалеку разбилось.
– Что-то такое слышал. Это важно? Как же вы вообще с этим живете… потому и заперли себя в деревне? В Москве ведь немало странностей и жути. И вы постоянно должны были там испытывать потрясения. Недомогания, как минимум.
– Вы правы.
– Значит, дело не только в скорби по усопшему супругу?.. А он… как-то умел смягчать такое ваше состояние, правда? Нет, не говорите сейчас ничего. Позвольте сказать мне.
Роман повертел в руках шляпу, потом по привычке нервно пригладил волосы. И наконец выпалил:
– Выходите за меня замуж.
– Простите, но нет.
Этот краткий ответ явно неприятно поразил Вильегорова.
– Нет? Вот так просто «нет» – и ничего больше?
– Но больше ничего и не нужно говорить.
– А вы жестоки…
– Вы тоже. Знаете меня не первый год, Роман Захарьевич. И то, что я не стремлюсь ко второму замужеству, тоже вам известно.
– Но мне казалось, вы ко мне расположены.
Софи слегка покраснела, но, скорее, от досады.
– Именно поэтому тяжело вам отказывать. Вы мой друг.
– А разве этого мало? Я люблю вас – этого недостаточно? Вам ведь пылкой любви и не требуется для счастья. Жили же как-то с Александром…
– Что вы имеете в виду?
– Без любви. Он любил вас больше жизни, а вы со своей стороны вполне довольствовались дружеским чувством. Станете спорить?
Софи посмотрела Роману прямо в глаза.
– Не стану. Возможно, мое чувство к мужу ничем не напоминало наполненные пылкой страстью страницы модных романов. Но это была другая любовь. И в любом случае – Александр Снегирев был один. Простите, Роман Захарьевич… Вы мне его не замените.
– Хорошо. Тогда прошу простить, что побеспокоил.
Вильегоров постоял молча с полминуты, словно надеясь услышать еще хоть что-нибудь, но Софья упорно молчала. Тогда доктор отвесил ей глубокий поклон. Потом бросил последний взгляд – ей показалось даже, что в жгучих глазах мелькнули злые слезы – развернулся и вышел.
Наутро ни свет ни заря появился Петр Полянин, извинился на неурочный визит и объяснил, что дела требуют его срочного отъезда из Приозерного. Высокий добродушный красавец по-прежнему выглядел расстроенным, но при этом обратил внимание на болезненный вид Софи.
– Вы чем-то опечалены? – спросил он с искренней заботой. – Нет, я не стану бестактно соваться в ваши дела. Но вдруг смогу помочь? Располагайте мною!
Софья искренне улыбнулась в ответ.
– Спасибо, Петр Петрович, если понадобится помощь – непременно к вам обращусь.
Он задумчиво кивнул.
– А я… я, собственно… придумал причину, по которой вы можете нанести визит Елене Викентьевне хоть сейчас. Я давал ей одну миниатюру – сделать список… Леночка так прекрасно рисует! Вот, записку черкнул, чтобы она вернула портрет вам – для передачи мне… Раз уж все кончено, по ее мнению, и самому мне приходить к ней нельзя.
– Хороший предлог, – сказала Софи, принимая записку, – но кто на портрете? Если это вы…
– О, нет! Вы же понимаете, что я бы ни за что назад свой портрет не потребовал. На нем моя рано умершая мачеха. Красавица была и добрейшей души женщина. Звали Анна Львовна. Почему-то кроме этой миниатюры ни одного ее изображения у нас не сохранилось. Мне захотелось иметь копию портрета, вот я и отдал Леночке… Елене Викентьевне. А теперь чего уж…
– Не отчаивайтесь, – Софи снова улыбнулась, на этот раз ободряюще. – Мы не знаем, что ждет нас завтра, будем надеяться на лучшее.
– У вас доброе сердце.
– Не замечала этого за собой, но благодарю. И хочу задать еще один вопрос… ответьте, пожалуйста, начистоту.
– Да, Софья Михайловна?
– Как бабушка ваша, Мавра Андреевна, смотрела на вашу помолвку с Еленой Ланиной?
Полянин помрачнел и задумчиво покрутил густые черные усы.
– Не очень хорошо… Да что там – против была. Считала, что мне нужна невеста побогаче и знатной фамилии. Только бабушка вряд ли замешана в каких-то странностях. У нее тяжелый характер… и рука тяжелая. Но она не интриганка.
Софи подумала, что не стоит полагаться на знание людей Петра Полянина, но ничего не возразила. Лишь уверилась, что бабушку тоже не следует сбрасывать со счета. Они распрощались.
***
Софья вышла на крыльцо. Да, вот здесь она увидела вчера окружающее в искаженном, мрачном колдовском свете. И как раз перед этим донесся откуда-то справа легкий звон разбитого стекла… Софи медленно обошла весь дом, но никаких осколков не обнаружила. Неясный колдовской след, впрочем, ощущался до сих пор. Из всех, кто был на ужине, только у Саши что-то не то с «магическим фоном», как это называл покойный Александр Снегирев. Но отец Василий с дочерью уехали раньше… Вильегоров был с ней, с Софьей. Кроме того, ни с чем магическим он точно не связан. Тетушка Ольга? Она колдовства боится. Слуги? Возможно. Но при чем тут вообще стекло? Разбили сосуд, выпустили джинна из бутылки? Софи усмехнулась: сложно представить сказки Шехерезады, оживающие в маленьком поместье под Липичем.
Да и зачем все это? Случайность? Может быть. Хотели досадить, испугать? Тоже не исключено. И опять на ум пришла Саша, так резко изменившая их дружбе… Ладно, гадать нет смысла.
На всякий случай Софи, потратив уйму времени, снова тщательно осмотрела все вокруг дома. И невольно вздрогнула. В первый раз она проглядела, а сейчас… К ветвям пожелтевшего кустарника, примыкающего к фасаду особняка справа от крыльца, прилипли длинные черные шерстинки. И сразу вспомнился рассказ отца Василия и Саши о здоровущей черной собаке, которую прогнала колдовская рысь – арысь-поле…
Первое – такие вещи, как морок, не появляются сами собой, из ниоткуда. Второе – священнику с дочерью встретилась явно не простая собака. Может ли она быть призванным существом или оборотнем? Дар Софи распознавать магию был не без изъяна – если одно странное явление накладывалось на другое, то они сливались в ощущениях. Определить их природу было уже намного сложнее. Возможно, в данном случае морок заслонил собой даже присутствие колдовского существа…
О проекте
О подписке