– Конкуренты? В чем? Думаете, есть кто-то, кто убил Жанночку, чтобы самому больше денег в фонд отдавать? Покажите мне такого человека, мне за всю жизнь не встречались. Жанночка бескорыстная, она всем помогала…

– Может быть, кого-то не устраивала деятельность фонда?

– Но не убивать же за это!

– Это да, это да, – пробормотал Паровозников. – А вот хозяин ваш, Валерий Иванович, – у него не могло быть каких-нибудь недоброжелателей?

Ирина только пожала плечами.

– А у вас их нет? Или вот у девушки? – кивнула она в сторону Лены. – Или у меня?

Паровозников промолчал. Лена видела, что разговор зашел в тупик. Домработница слишком привязана к семье, где работала, и никак не может поверить в то, что ее хозяева могли причинить кому-то неприятности. А молодую хозяйку она вообще боготворит. Сочтя свое дальнейшее присутствие здесь пустой тратой времени, Лена поднялась и вышла из кабинета.

Она позвонила экспертам: результата экспертизы еще нет. Ничего особенного, но немного расстроилась – казалось, что экспертиза поможет приблизиться к разгадке. Пришлось взять себя в руки и переключиться на другое дело.

Но ей помешали. Едва Лена разложила на столе материалы дела, как в дверь кабинета постучали и на пороге возник высокий мужчина лет тридцати пяти – сорока. Лена даже рот слегка приоткрыла – до того специфической внешностью обладал посетитель. Его светлые волнистые волосы лежали на плечах, лицо было суровым и каким-то каменным, но более красивого мужского лица ей не доводилось видеть уже давно. Ей не очень нравился такой типаж, но не признать того, что посетитель красив, Лена не могла. Чем-то он отдаленно напоминал Андрея Паровозникова, и это сходство ее удивило: почему-то казалось, что такой красавец в природе должен существовать в единственном экземпляре, чтобы не служить наказанием женскому роду.

– Здравствуйте, – громогласно сказал посетитель и остановился посреди кабинета. – Вы Елена Денисовна Крошина?

– Да.

– Тогда мне к вам, – он по-хозяйски подтянул ногой стул, предназначенный для посетителей, сел и представился: – Меня зовут Павел Голицын, я друг Жанны Стрелковой.

– Я вас не вызывала. – Вряд ли ей удалось скрыть удивление: в их заведение добровольно обычно никто не приходил.

– Я не стал дожидаться, пока вызовете. У меня есть кое-какая информация, возможно, она вам пригодится, – заявил Голицын.

– Информация – это хорошо. – Лена внимательно рассматривала посетителя. – Насколько хорошо вы знакомы с Жанной?

– Мы собирались пожениться.

Лена вспомнила, что на руке убитой Стрелковой видела довольно дорогое кольцо – такие обычно дарят, когда делают предложение.

– И заявление подали уже?

– Нет. Собирались после аукциона. Жанна хотела все дела закончить, подать заявление и поехать в предсвадебное путешествие. У всех это после свадьбы принято, а мы хотели заранее.

– Понятно. А ко мне вы по какому вопросу?

– Держу пари: вы сейчас сидите и размышляете, что мне может быть нужно, – вдруг сказал Голицын. – Скорее всего, думаете вы, у парня нет алиби, и он решил сыграть на опережение – явиться в прокуратуру и выложить все, что знает об… – тут он замялся, и Лена поняла, что говорить о любимой женщине в прошедшем времени, да еще с определением «убитая», ему не по силам.

– Вы почти угадали.

– Я не угадал, – со вздохом признался Голицын. – Просто это очень хорошо укладывается в стандартную схему детектива, Елена Денисовна.

Лена еще раз внимательно посмотрела на сидящего перед ней человека и вдруг вспомнила, откуда ей знакомо это лицо. Павел Голицын был известным автором детективов, и на одной из его презентаций Лена как раз была вместе с Никитой – тот снимал, а она увязалась за компанию.

– Как же я сразу не догадалась, – улыбнулась она. – Теперь вы сможете ввести в свои книги нового персонажа – недогадливого старшего следователя прокуратуры.

– Я, признаться, не надеялся, что вы достанете из стола мою книгу и броситесь за автографом, – улыбнулся в ответ Голицын. – И потом, по всему выходит, что я должен быть подозреваемым – как человек, наиболее близкий Жанне.

– Что, и мотив имеется?

– Вы серьезно?

– Вполне, – кивнула она.

– Я, Елена Денисовна, Жанну люблю… любил. Черт, как же это, оказывается, тяжело и больно, – пробормотал Голицын, сжимая кулаки. – Я два дня назад видел ее живой, мы были вместе весь день, я не хотел ее отпускать, просил, чтобы осталась ночевать у меня, как будто чувствовал… Знаете, Елена Денисовна, – вдруг возбужденно заговорил он, подавшись вперед, – я никогда в приметы не верил, в знаки. А в тот вечер… Мы сидели в гостиной, и в стекло вдруг ударился голубь – изо всех сил. Мне даже показалось, что он упал, но Жанна подошла к окну, посмотрела и сказала, что улетел. А у меня внутри все похолодело: это же, говорят, к известию о смерти. Но я даже представить не мог…

– Погодите, – остановила его Лена. – Значит, получается, что вы видели Жанну Стрелкову в последний раз за несколько часов до ее смерти?

– Получается, так. Она уехала от меня около двух часов ночи. Я уговаривал ее остаться, не хотел, чтобы она по дождю одна в машине. Но Жанна почему-то заупрямилась.

– А она часто у вас оставалась?

– Конечно. Мы ведь взрослые люди, собирались пожениться. Ее отец не возражал, только просил, чтобы Жанна всегда его предупреждала, если у меня ночует. Волновался. Он ее очень любил, пылинки сдувал. У Жанны не было матери, и он ее один воспитывал.

– Матери не было – в том смысле, что Стрелков не жил с женой?

– Нет. Она погибла, когда Жанне было около двух лет. Валерий Иванович не любил об этом вспоминать, поэтому подробностей я не знаю, как не знала их, кажется, и сама Жанна.

Лена, записывая, старалась по возможности следить за тем, как меняется выражение лица Голицына, но ничего, кроме тоски в глазах, не заметила. Писатель вполне натурально переживал гибель Жанны, и Лена почти не сомневалась в искренности его горя. Хотя в ее практике бывали случаи, когда убийца изображал страдания по своей жертве настолько натурально, что даже опытные сотрудники не сразу могли распознать актерскую игру. Но что-то в лице Павла заставляло Лену верить ему.

– Вы с Жанной давно вместе?

– Да, почти семь лет. Хотите, угадаю, о чем вы подумали?

– И о чем же?

– О том, что я приличная сволочь, раз за семь лет не сподобился жениться.

– Не угадали. Я подумала о том, что вы должны хорошо знать и саму Жанну, и ее отца, раз знакомы так долго. Что касается женитьбы… – Лена пожала плечами. – Бывает всякое.

– Вы правы. Жанна не хотела за меня замуж, – вздохнул Голицын. – Мне очень стыдно в этом признаваться, но она отказывала мне дважды.

– Странно. А причины?

– Будете смеяться. Она считала меня слишком красивым.

Лена с удивлением оторвалась от записей:

– В каком смысле?

– В прямом. Так и говорила: красивый муж – это наказание. А красивый и известный – наказание без права его обжаловать. – Чувствовалось, что, говоря все это, Голицын не шутит. В его голосе Лена расслышала скрытые боль и обиду.

– Но ведь Жанна, насколько мне удалось понять, была очень привлекательной женщиной. Откуда такие комплексы?

– Это не комплексы, это жизненная позиция. Ей всегда казалось, что моя внешность станет причиной проблем в семье. И поклонницы, конечно… Вы ведь понимаете, что зачастую читатели отождествляют автора с его героями и хотят какого-то соответствия, что ли. Тем более когда автор – мужчина, а основная его аудитория – женщины. Ведь не секрет, что как раз женщины у нас самая читающая часть населения, правда? Именно женщины посещают всякого рода встречи и презентации. И хотят видеть в авторе черты его героев, особенно героев ярких и харизматичных. А Жанна не хотела, чтобы наша жизнь стала историей для очередного романа. Я много езжу – торговля лицом иной раз необходима. Мне много пишут поклонницы, и я не скрывал этого от Жанны, врать не хотел. Словом, всякое такое. И только в этом году мне удалось убедить ее, что семейную жизнь я в свои романы не потащу.

Голицын умолк. Лена дописала последнюю фразу и подняла голову:

– А отец Жанны? Он как относился к происходящему?

– Валерий Иванович? Он меня очень долго не принимал. – Голицын откинулся на спинку стула. – Проверял все, присматривался, даже детектива нанял. В общем, я его могу понять: единственная дочь. Но было неприятно. Он умел так смотреть, что хотелось убежать. Но когда убедился, что ничего плохого я Жанне не сделаю, как-то отмяк, что ли. В последнее время вообще считал, что я ей уже муж, независимо от штампа.

– Иначе говоря, ваши отношения складывались нормально?

– Вполне.

– А вообще у них в доме много народа бывало?

– Много. Некоторые имена я даже называть не буду. – Голицын многозначительно выделил первое слово. – К Валерию Ивановичу обращались за помощью, если нужно было быстро и качественно починить машину или продать. И он помогал. А ему потом были благодарны.

– Деньги приносили?

– Этого я не знаю, – развел руками Голицын. – Как вы понимаете, не настолько я еще был в доверии, чтобы такие вещи со мной обсуждать. Собственно, – он вдруг бросил взгляд на часы, – у меня время на исходе. Я-то пришел вот зачем. Мне кажется, что в последнее время у Жанны что-то произошло, и об этом она ни с кем не говорила, даже со мной. Но я знаю, что она вела дневник. Много лет. Хранила где-то в доме, но где точно, не могу сказать. Мне кажется, если вы его найдете, сможете что-то узнать.

– Я подумаю об этом. Позвольте последний вопрос: а как вы поняли, что у Жанны что-то произошло?

– Она перестала улыбаться. Даже со мной. Жаловалась, что плохо спит ночью. Ей, кажется, даже снотворные препараты врач назначил, потому что она могла не спать по две-три ночи подряд, а потом очень страдала – перепады настроения, раздражительность, понимаете? А работа у нее все-таки с людьми, и в таком состоянии как-то негоже… Телефон врача я вам могу написать, вдруг пригодится.

Лена кивнула и протянула листок и ручку. Голицын быстро набросал несколько цифр и размашисто расписался внизу листка. И немедленно же смутился:

– Черт возьми, привычка. Простите, это машинально.

– Ничего, пусть будет. – Лена сунула листок в ежедневник. – Спасибо вам, Павел. Если понадобится, я вас вызову.

– Вы можете звонить мне в любое время. – Голицын аккуратно вытянул листок из ее ежедневника и добавил еще один номер. – Я к вашим услугам всегда, когда сочтете нужным.

– Больше не задерживаю, – сухо ответила Лена, почему-то решив, что писатель флиртует, но уже через минуту ей стало стыдно за эту мысль. Ни единого намека на флирт в его словах не было, только желание помочь.

Голицын попрощался и вышел из кабинета, а Лена еще долго смотрела на лежащий перед ней листок с двумя телефонами и витиеватой размашистой подписью.

К ее удивлению, Никита ждал возле здания прокуратуры. Такого никогда раньше не было. Сердце радостно забилось в предвкушении вечера, а может, и целой ночи вместе – если повезло с квартирой. Но лицо Никиты было хмурым и недовольным.

– Привет. – Она чмокнула его в щеку.

– Привет. Ты долго, я уже сорок минут здесь торчу.

– Но мы ведь не договаривались. Я не знала, что ты ждешь, иначе освободилась бы раньше, – начала оправдываться Лена.

– Ничего, не развалился, не сахарный, – буркнул Никита, выразительно глядя на свои мокрые кроссовки.

– Ты со съемки? – Она заметила у него на плече внушительный кофр с фотокамерами.

– Да, работал здесь недалеко, решил за тобой зайти.

– Куда пойдем?

– Я голодный с самого утра, ничего не успел – весь день на ногах и в запарке. Модель дура, явилась на час позже, заказчик весь извелся: студия дорогая. Ничего толком снять не смогли, она ревела постоянно, макияж дважды переделывали. – Кольцов в раздражении шагал в сторону ресторанчика итальянской кухни наискосок от здания прокуратуры.

Наблюдая за тем, как Никита располагается в кресле, как вальяжно берет из рук официанта карту меню, как лицо его становится чуть брезгливым, Лена вдруг подумала, что совершенно не знает, что творится внутри у этого человека. У него своя жизнь, которая идет параллельно, и он совсем не стремится ввести ее, Лену, в эту жизнь. А зачем, собственно? Он человек из богемного мира, натура тонкая и чувствительная, да еще дворянских кровей (хотя какие уж там, если вдуматься, дворяне в послереволюционной России). И она – со своими трупами среди ночи, эмоционально опустошающей работой и происхождением от сохи. Никита порой довольно обидно шутил по этому поводу, Лена старалась не слушать или пропускать мимо ушей, но иной раз становилось очень неприятно. Кольцов носился со своей прапрабабкой, вхожей в императорский дворец, как с писаной торбой, и поминал ее к месту и не очень. Лену это смешило, но вслух она благоразумно об этом не высказывалась, понимая, что Никите подобное не понравится.

– Ты что, ужинать не будешь? – услышала она и встрепенулась:

– Нет, я не голодная. Мы чаю с тортом попили недавно.

– А говорят, что у прокуроров работа тяжелая, – усмехнулся Никита, закрывая меню. – А ты вон тортики с чайком на рабочем месте.

Ссориться не хотелось, поэтому Лена, как обычно, промолчала. Такие вспышки недовольства у Никиты случались довольно часто. Люди вообще его раздражали, и даже поход в ресторан вечером после работы превращался для него скорее в повод излить желчь, чем приятно провести время. Лена уже не первый раз ловила себя на том, что становится своеобразным громоотводом: именно на нее Никита изливает недовольство окружающей действительностью.

Она заказала себе только кофе и сейчас наблюдала за тем, как он аккуратно режет на мелкие кусочки телячью отбивную. Удивительно, но даже сейчас его лицо не стало менее хмурым.

– У тебя все в порядке?

– Предпочитаю не обсуждать проблемы за едой.

И Лена снова умолкла, глядя на белоснежную пенку, обрамлявшую края ее кофейной чашки. Вечер явно не предвещал ничего приятного. Самое время бы встать и поехать домой. Никита, похоже, не настроен на романтику, а она настолько устала, что не хочет выслушивать его колкости.

Но она не встала и не ушла. Привычка поддерживать тех, кому плохо, в ситуации с Никитой всегда служила ей дурную службу. Но она не находила душевных сил для того, чтобы бросить его здесь одного, такого уставшего, промокшего и озлобленного.

– Может, поедем ко мне? – предложила она, когда он наконец отодвинул тарелку с приборами.

– Зачем? – удивился он. – Я снял квартиру.

– Прости, ты же не сказал.

– Теперь говорю, какая разница? Главное, что ключи у меня, и через двадцать минут я перестану видеть эти рожи. – Он неопределенным жестом обвел зал ресторана.

– Ты так и не сказал, все ли в порядке.

– Нет. Не в порядке. Не в порядке, но к тебе это не имеет отношения, успокойся, пожалуйста. Идем.

Он вложил в папку со счетом несколько купюр, поднял с пола кофр и протянул Лене руку. Она оперлась на нее, выбралась из-за стола и последовала за ним к выходу.

Квартира, которую Никита снял на сегодняшнюю ночь, оказалась довольно просторной и уютной, даже не скажешь, что ее сдают посуточно. Лена огляделась и подумала, что не прочь и сама такую иметь.

– Просторно, правда? Воздуха много. – Никита вышел на балкон.

– Да.

– Леночка, ты меня прости за сегодняшнее настроение, хорошо? – попросил Никита, возвращаясь в комнату и привлекая Лену к себе. – Съемка эта неудачная, погода дрянь, и вообще настроение не очень. Не смог сдержаться.

Он поцеловал Лену сперва в лоб, потом в щеки и наконец прикоснулся к ее губам. Она закрыла глаза. Близость с ним всегда оставляла ощущение счастья, это было, пожалуй, то немногое, что осталось неизменным с момента их знакомства. В остальном же Никита изменился. Или он таким и был, просто Лена, ослепленная его яркостью, не замечала этого. За год выработалась привычка, и теперь многие вещи не казались такими уж привлекательными, скорее раздражали, и она вынуждена была скрывать это раздражение, давить его в себе.

Сегодня Никита был удивительно нежен, наверное, на самом деле понял, что перебрал. Лена задремала, уютно устроившись у него под боком и обняв рукой за талию.

– Тебе дым не мешает?

– Нет. Вокруг меня курят все, – пробормотала Лена, не желая просыпаться.

– Когда у тебя отпуск? – вдруг спросил Никита.

– В сентябре. Долго еще.

– Да. Все лето одна тут торчать будешь.

– Почему одна?

– Я обычно летом уезжаю в Европу.

Лена повернула голову и посмотрела Никите в лицо:

– Но в прошлом году ты был здесь.

– Да, в прошлом был. Обстоятельства вынудили. Но в этом непременно уеду – Италия, Испания, Франция. Может, Греция – на Корфу не был никогда, очень хочу.

Лена вздохнула. Человек не обсуждает с ней планы на отдых, он ставит ее перед фактом – я уеду, и хоть трава не расти. И ее, Лены, в этих планах тоже нет. И вообще нет ни в каких его планах.

– А ты не хочешь, чтобы я поехала с тобой? – вдруг спросила она и едва не прикусила язык от собственной наглости.

Никита удивленно посмотрел на нее:

– А зачем? Я буду работать. Да и отпуск у тебя в сентябре, куда ты поедешь?

– Но я ведь могу взять пару недель за свой счет.

– Не понимаю зачем. Я не валяться туда еду, я работаю, снимаю. А ты что будешь делать?

– А что я делаю здесь?

– Здесь ты работаешь, живешь, с подругой встречаешься, наконец. А там все время будешь сидеть в номере отеля и упрекать меня, что я не уделяю тебе времени. А у меня этого времени просто не будет. Я уже сейчас заказов набрал, а к лету вообще их будет миллион.

– Никита, скажи хоть раз правду, – вскипела Лена. – Возьми и скажи правду: ты не хочешь, чтобы я ехала с тобой. Не хочешь! И дело не в работе. Дело в том, что я тебе не нужна нигде, кроме как вот в этой постели. Или в другой, какая разница? Нигде, кроме постели! Ты меня стесняешься, не знакомишь с друзьями – а мы уже больше года вместе!

На лице Никиты появилось почти брезгливое выражение:

– Лена, прекрати истерику. Никто тебя не стесняется. Что за глупости тебе в голову приходят?

Но Лена уже не слушала его – она одевалась, чтобы как можно скорее уйти отсюда, из этой такой прекрасной, но такой чужой квартиры.

Разбудил ее с утра звонок Паровозникова. Андрей был зол после ночного дежурства, а потому в выражениях не стеснялся:

– Крошина, начальство твое вообще с головой как? Не очень конфликтует?

– А что случилось? – Она с трудом продрала глаза, и голос со сна звучал хрипло.

– Ты заболела, что ли? Очень вовремя!

– Я здорова, а ты прекрати орать. Что случилось?

– Мне велено срочно ехать и искать в доме убитых Стрелковых какой-то дневник. Твоя идея?

– Идея не моя, но ее обязательно нужно проверить. Не понимаю только, почему ты не от меня об этом узнал.