В то утро все сразу погло пошло не по плану.
Измученная бессонной ночью и необъяснимой тревогой Ана не сразу поняла, что с ней происходит. А потом, когда все стало слишком очевидно, вызвала врача и стала собираться в больницу.
Дома, как назло, никого не было. Димитрис еще на рассвете убежал на работу, номер Алекса не отвечал.
По дороге в больницу ей стало совсем плохо, в этот раз все проходило гораздо тяжелее, чем в прошлые два, словно ребенок совсем не хотел появляться на свет. Ана слабо понимала, что с ней происходит, рядом бегали врачи, суетились медсестры, перед глазами сплошной пеленой стоял красный туман, но все мысли молодой матери были только о ребенке.
Наконец сильная боль прекратилась.
Ана услышала слабый писк, и ей на грудь положили маленькую сморщенную девочку, опять похожую на Алекса. Малышка недовольно кривила мордашку и тихо всхлипывала – ребенку очень не нравилось в этом неуютном чужом мире.
В этот же момент выключился свет, и все события стали происходить, как в замедленном кино.
Одновременно замерли врачи, застыли медсестры, остановились стрелки на больших часах, даже в капельнице перестали падать капли. Живыми в этом замершем вакууме остались только трое – Ана, маленькая девочка и здоровенное черное дерево, которое непонятно каким образом оказалось в родовой палате.
Дерево тянуло длинные корни прямо к ребенку, но Ана стала сбрасывать мерзкие отростки со своих ног.
– Убирайся, сволочь! Слышишь! Не отдам, не отдам! – она прижала девочку к себе, малышка даже перестала плакать.
Тогда дерево распахнуло огромную черную пасть и стало пожирать саму Ану… в последний момент она успела выбросить маленькую дочь из бездонного рта.
А затем темнота поглотила ее целиком.
Еще через полчаса к неспокойному отцу вышел врач.
По тихой шаркающей походке, по усталому взгляду, который медик старательно отводил в сторону, Алекс понял, что не услышит сейчас ничего хорошего.
А дальше все происходило очень странно: он четко слышал, о чем говорил профессор, вроде даже понимал, но не воспринимал эту информацию как реальность, которая имеет к нему какое-либо отношение.
Кому-то другому сказали, что ребенок родился и сразу же пережил клиническую смерть. Малышку удалось вернуть к жизни, сейчас она находится в инкубаторе, состояние стабильное.
Ану спасти не удалось.
Неожиданно началось сильное кровотечение, молодая мать потеряла сознание, необходимого запаса крови для обычных людей в больнице не оказалось, а кровь жителей Мо ей не подходила. Пока нашли донора, время было упущено…
Алекс не дослушал, оттолкнул врача и быстрым шагом направился в родовую в палату.
Но вокруг оказалось много, слишком много дверей, или у него в глазах начало двоиться… Алекс не знал, куда идти, помещение кружилось, как центрифуга на космической станции. Потрясенного отца догнал врач, участливо похлопал по спине и отвел в отдельный кабинет, где у стены стояла передвижная каталка, на которой кто-то лежал, закрытый белой простыней.
Медик осторожно приподнял ткань, и Алекс увидел Ану.
В тот момент ему показалось, что жена просто спит – никаких следов боли или страданий на ее лице не было. Только кожа очень бледная – такая же белая, как белое покрывало.
Алекс брал ее за руки, дотрагивался до лица, волос, даже целовал, но Ана все равно не просыпалась.
Потом он послушно шел за врачом по бесконечным коридорам, дал вколоть себе в плечо какой-то укол, молча смотрел на прозрачный инкубатор с маленьким распластанным тельцем, отстраненно понимая, что родилась девочка и ребенок очень похож на него. А ведь он обещал Ане, что третий малыш обязательно будет ее копией.
В больницу приехал Димитрис. Старик держался и не плакал, но потрясенно молчал и разом постарел лет на десять.
Алекс старался не думать о том, как вернется сегодня домой и скажет старшим детям, что их мама умерла. Он сам в это еще не верил.
Прошел месяц.
Алекс сидел на траве, прислонившись спиной к большой раскидистой липе, и невидящим взглядом смотрел перед собой на маленький серый камень… дата рождения, дата смерти, букет полевых цветов, видимо, старшая Мия принесла из долины.
На улице все еще шумел этот долгий бесконечный июнь. Повсюду росла ярко зеленая трава, легкий теплый ветерок шевелил свежие листья на деревьях, множество разных цветов тянули свои бутоны к солнцу, а над головой сияло летнее голубое небо.
Все это выглядело какой-то издевкой! Когда весь мир жил и радовался в полную силу, потеря любимого человека воспринималась еще острее. Ну не может она умереть, когда вокруг все такое живое, яркое, цветущее.
Месяц после похорон Алекс не запомнил и вообще жил не сейчас, не этим днем. Он словно застрял в прошлом, бесконечно проживая разные периоды жизни.
Когда шел мимо главной площади, то попадал в снежный декабрь.
Прямо в центре города росла большая ель – к Рождеству ее украшали разноцветными гирляндами и шарами. Вокруг раскинулся рынок, маленькие, словно игрушечные, домики, укрытые снежными шапками, уютно светились в темноте, горожане покупали там сувениры, глинтвейн и яблоки в красной глазури. Из кафе доносились запахи выпечки с корицей.
Рядом с Алексом шла румяная Ана, впереди бежали старшая дочь Мия с яблоком на палке и сын Майк, больше похожий на снежный сугроб. Они все тогда здорово извалялись в снегу. Сначала водили хоровод вокруг елки с другими жителями, потом играли в снежки, толкали друг друга на пустынной улице прямо в высокие снежные сугробы. Алекс, естественно, поддавался, когда они втроем валили его в снег… пришли домой совершенно мокрые.
Потом наваливалась жестокая реальность – на елке исчезали огни, площадь выглядела безжизненной. И самое тяжелое, что приходилось одному возвращаться в опустевший дом.
Когда Алекс открывал калитку и заходил в цветущий сад, то опять проваливался в прошлое, в тот день, когда взорвал Арктику и усталый возвращался на планету Мо в дом Димитриса.
Ана сидела на ступеньках деревянной веранды, обхватив колени руками, и ждала его. Алекс до сих пор помнил ее взгляд, кажется, она даже плакала. Помнил, как они вечером остались вдвоем, ее тонкий силуэт на фоне сумеречного окна, шум воды… как он осторожно ее целовал, боясь, что она снова его оттолкнет. Она не оттолкнула. И всю ночь потом до последней минуты он тоже хорошо помнил – она принадлежала только ему без всяких дурацких энергетиков К-18.
Иногда Алексу становилось совсем невыносимо и он не мог находиться дома, то приходил на кладбище. Сидел напротив могилы, смотрел в пустоту. Один раз даже плакал, первый раз в жизни… правда, легче от этого не стало.
Предусмотрительный Димитрис попрятал все оружие в доме – странный поступок, учитывая, что можно выйти за прозрачный купол, закрывающий город, без маски, уйти куда-нибудь далеко в лес и там тихо отбросить тапки от перенасыщения кислородом.
Однажды Алекс сорвался.
Ему казалось, что Ана дома, он слышит ее голос то в детской, то в саду. Он метался по комнатам, но нигде ее не находил.
Тогда Алекс не выдержал и решительным шагом направился к воротам за пределы купола с четким намерением уйти подальше в горы. По дороге выбросить маску, регулирующую подачу кислорода, сломать браслет и остаться на каменном склоне навсегда. Главное, чтобы его тело не нашли – еще одни дурацкие похороны безутешной семье ни к чему.
– Я не знаю, как без тебя. Не могу больше, – повторял он снова и снова, направляясь в горы.
Уже по дороге к реке его догнал маленький Майк. Схватил за руку и пошел рядом, как в обычные дни, когда они вдвоем гуляли в зеленой долине.
Потом сын тихо сказал:
– Папа, не уходи без меня.
Алекс словно очнулся.
Уйти и умереть в горах было бы отличным решением для него самого, но не для детей. И так подло бросить их в самый тяжелый момент он просто не имеет права.
В тот вечер они вместе с сыном гуляли до позднего вечера, пока из реки не стал выползать туман. Потом оба вернулись в пустой дом.
Майк сейчас очень напоминал самого Алекса – такой же молчаливый, рассудительный, слишком внимательный, мальчик очень по-взрослому вел себя, но, возможно, еще просто не осознал, что произошло. Алекс не брал ребенка на похороны, пусть запомнит маму живой.
Вечером на веранду вышла старшая дочь Мия, села рядом с Алексом, положила голову ему на плечо.
Нет, бросить детей он не может, просто не имеет права. Надо собраться, сцепив зубы дожить эту жизнь, отдать все долги.
Прежняя боль, когда Ана была не с ним, но жива, теперь казалась мелочью – так, небольшая царапина перед основным серьезным ранением.
Спал Алекс теперь в детской. На груди всю ночь лежало маленькое тельце – младшая дочка спала только так и ночами даже не просыпалась. Иногда под утро прибегал Майк и тоже ложился рядом – казалось, дети всеми силами пытаются удержать его в этой жизни и на этой дурацкой планете. Днем за ними смотрела дальняя родственница Димитриса, маленькая, сухонькая, похожая на хорька старушка, очень тихая и добрая.
Однажды вечером Алекс сидел один у старой липы и смотрел в пустоту. Не было сил идти домой после тяжелого рабочего дня.
В сумерках появился Димитрис. Старик очень сдал за этот месяц и как-то осиротел, потерялся, вечерами бродил по дому тихой тенью. Он сразу понял, что Алекс опять на кладбище, и пришел за ним.
– Пойдем. Ребята ждут, маленькую только уложили.
Оба уныло поволоклись по пустынной дороге.
В чужих домах зажигались огни, в воздухе пахло цветущими травами и рекой, стрекотали кузнечики, где-то кричали дети, слышался женский смех. Алекс опять провалился в воспоминания и шел по дороге вместе с Аной, мысленно разговаривал с ней, держал за руку.
У самой калитке ее силуэт растаял, и перед глазами остались только пустынная дорога и сгорбленный старик Димитрис.
Поздно вечером, когда дети уже спали, Димитрис притащил на веранду целый жбан домашнего вина в плетеной корзине. Его угостил сосед – хозяин своей винодельни.
Как ни странно, но похороны жены прошли совсем незаметно для окружающих. Дом Алекса стоял на отшибе в самом конце улицы, с соседями пересекались не часто. Из лаборатории Ана ушла за несколько месяцев до родов, а он про свою семейную жизнь никому не распространялся.
На похоронах присутствовали только старенький священник, Димитрис, старшая дочь Мия и сам Алекс. Несколько раз он встречал соседок и продавщиц из маленьких лавок. Но на вопросы, где супруга и почему не заходит, сухо отвечал, что у нее умер отец и она вынужденно уехала. Ну не смог он сказать, что жены больше нет, язык не поворачивался. Не хотел никому показывать свое горе – все эти сочувственные вздохи и соболезнования абсолютно чужих людей ему сейчас были не нужны.
Алекс пил вино и не пьянел, боль не притупилась ни на минуту.
На пару с Димитрисом они уговорили половину здоровенного кувшина. Сначала сидели молча, затем старик кинулся в воспоминания – ему тоже захотелось выговориться, излить горе, да и закосел от вина. Он вспоминал ремонт старого дома, успехи Мии в биологии, появление маленького Майка, множество мелких и незначительных деталей…
В какой-то момент Алекс не выдержал и сказал то, что терзало его все последние дни, видимо, тоже поднабрался:
– Я не смог ее выслушать про эти кошмары. Она все хотела рассказать, а я даже не слушал.
– Какие кошмары? – машинально спросил Димитрис, слабо соображая, о чем вообще разговор.
Седой пух стоял дыбом, левый глаз немного косил. Он всегда начинал косить, если дедок перебирал с выпивкой.
– Да какие-то ходячие деревья ей снились в последнее время.
Димитрис мгновенно протрезвел:
– И часто?
– Да почти каждую ночь. Иногда она даже кричала.
Ни слова не говоря, Димитрис вскочил и убежал в дом.
Алекс налил еще вина и залпом выпил полный стакан, боль все равно не отпускала, хоть утопись в этом вине.
Старик вернулся минут через двадцать и притащил толстую и довольно старую книгу. В доме в одной из комнат расположилась большая библиотека, Алекс любил там проводить время, особенно зимой. Почитать про планету Мо, про разные исторические события и неизвестные ему галактики. Иногда попадались очень старинные и интересные экземпляры, но именно этой книги он раньше не видел.
Димитрис спешно листал страницы, пока не нашел нужную. На ней был изображен рисунок, тоже очень старый и довольно неприятный.
В кровати сидела испуганная фигура, натянув одеяло до самого подбородка, над ней нависало огромное дерево – черные голые ветви оплели всю комнату и потолок. Длинные гибкие корни тянулись к шее несчастного, закручиваясь в узел, вроде удавки.
Если Ане снилось такое, то не удивительно, почему она кричала.
– Это она рассказывала? – старик ткнул пальцем в рисунок.
– Вроде да… только ее не душили, корни лезли к животу, она боялась за ребенка.
– Понятно… – протянул Димитрис.
Он выглядел расстроенным и озадаченным, опьянение прошло, как и не бывало.
– Похитители снов.
– Это что-то значит? – скорее машинально, чем с интересом спросил Алекс и захлопнул книгу с мерзкой картинкой.
– Это может значить, что она не совсем умерла – осторожно сказал Димитрис.
Видя сочувствующий взгляд Алекса, старик заворчал:
– И вот не надо так смотреть, с головой у меня все в порядке. Я сам бы не поверил, если бы лично не столкнулся. Правда, это было давно, но помню все, как вчера.
И Димитрис рассказал совсем уж странную историю.
Он тогда еще был молодым и задорным подростком, во всякие странности и приметы не верил – считал бабкиными преданиями. Его старшая сестра однажды пожаловалась на страшный сон – живое дерево-тень, которое пыталось ее задушить.
Димитрис пропустил рассказ мимо ушей, но парня удивила реакция матери и тогда еще живой бабки. В те времена их семья была очень большой и плодовитой, в доме жила целая толпа родственников. Так вот его родительницы сильно распереживались, потащили сестру к священнику, ночами стали дежурить у нее в комнате, в общем, вели себя очень странно.
И все равно не уберегли.
Буквально через неделю сестра умерла во сне, днем задремала у себя в комнате и больше не проснулась. Это была первая смерть в жизни Димитриса, и она произвела на мальчика сильное впечатление. Он постоянно терзал расспросами бабку, и та в конце концов дрогнула, отдала ему старую книгу и рассказала все, что знала сама.
Став старше, Димитрис дополнительно наводил справки, общался с немногими очевидцами и даже с тогда еще молодым священником из церкви, где венчали Алекса и Ану.
О проекте
О подписке