Способ использования терминов «виртуальный», «виртуализированный», «виртуализация» в предлагаемом вниманию читателя тексте, очевидно, отличается от привычного словоупотребления. Это, конечно, касается не только этих слов. Но часть терминов, появившихся в первом варианте книги и в статьях, из которых этот вариант состоит, уже вошли в обиход настолько, что не предполагают ни ссылок, ни объяснений. Однако, выбор термина “виртуализация” и использования его для обозначения интересующего нас процесса вызывает вопросы. Поэтому недостаточно констатировать, что более удобного и подходящего слова просто не нашлось. Нужно еще и объяснить выбор.
Слово – это “живой”, функционирующий инструмент общения людей. Оно живет только в процессе его употребления, когда в нем и через него выражается общественно значимое представление, необходимое для деятельности человека. При помощи языка человек выражает способ деятельности с тем, что обозначается словами, или какую-то отдельную сторону этого способа (последнее характерно для однозначно определенных терминов, равных самим себе в процессе работы с ними). Тогда слово является, собственно, словом, связанным со своим значением, а не просто чисто материальным процессом колебания звуков, или сплетением начертаний, является непосредственным бытием идеального для нас. Речь идет о деятельности материальных существ в материальном мире, совместно производящих свою жизнь, – об общественном производстве. Оно и порождает, и имеет свой собственный идеальный план, выражающийся с помощью слов и языка как такового, понятого максимально широко, и не только при помощи его. Деятельность человека в материальном мире вызывает к жизни язык и даже выделяет внутри себя особую работу со словами. Однако, оторванные от своей основы, такие манипуляции, не будут идеальной деятельностью, то есть деятельностью с идеальным образом предмета.
При всей очевидности этого положения, связывание смысла со словом вне той общественной реальности, той культуры, где оно функционирует и наполняется смыслом, к сожалению, встречается еще в гуманитарных науках. В качестве такого рода казуса можно рассматривать то, как некоторые интерпретаторы терминов «виртуальный» и «виртуализация» ищут в античности истоки современного понятия виртуализации. Их взоры устремлены на корни «virtus» и «virt», характерные для слов, которые означали «возможный», «потенциальный» и даже «сила», «доблесть», «добродетель». В том же духе происходит обращение к более поздним трактатам, где встречается прилагательное «виртуальный». В частности, происходит отсылка к работе Фомы Аквинского, который употребил этот термин как синоним «потенциального»: «Ввиду этого следует признать, что в человеке не присутствует никакой иной субстанциональной формы, помимо одной только субстанциональной души, и что последняя, коль скоро она виртуально содержит в себе душу чувственную и душу вегетативную, равным образом содержит в себе формы низшего порядка и исполняет самостоятельно и одна все те функции, которые в иных вещах исполняются менее совершенными формами» [1]. Встречаются также указания на то, что в аналогичном значении данный термин использовался в работах Дунса Скота и Николая Кузанского.
Продемонстрированное выше обращение к истории слов может представлять лингвистический интерес, но не представляет никакого интереса для нашего исследования. Отсылки к теоретическим поискам Аквинского, Скота и Кузанского, когда речь идет о современной виртуализации, то есть к тому словоупотреблению, которое существовало тогда, когда не было не только современной виртуализации, но и предпосылок для нее, представляется нам нелепицей. История развития языка показывает нам, что слова постоянно меняют свое значение. Для новых явлений употребляются старые, оказавшиеся «под рукой», пригодные по ряду смысловых ассоциаций и внутренней форме слова. Первоначальное значение утрачивается, старый смысл заменяется новым. Л. С. Выготский в книге «Психология искусства» [2] указывает на то, что слово «мышь» когда-то означало «вор», и только со временем эти звуки стали обозначением мыши. Однако биолога, который изучение мыши начал бы с исследования происхождения названия этого животного, и уж тем более с апеллирования к его первоначальному смыслу, справедливо сочли бы сумасшедшим.
Современное употребление термина “виртуализация” пришло в социальные науки вовсе не из философии, а из технической сферы. Именно в технической сфере прочно закрепился этот термин и было сформировано современное понятие виртуального и виртуализации, которое имеет место там, где процесс воспроизводится на качественно новой основе, продолжается в этом воспроизведении и оказывает обратное влияние на свою основу. Как связаны техническое понятие виртуализации и понятие виртуализации социально-экономических процессов, на разработку которого и направлена наша работа, показал Миколай Загорский в рецензии на первую книгу о виртуализации [3]. Здесь же хотелось бы обратить внимание на то, что эти понятия, скорее, фиксируют схожие тенденции в развитии техники и в социальных процессах.
Хотелось бы только дополнить эти соображения некоторыми замечаниями. Это касается использования термина “виртуальная реальность”. В 1970-х годах в Массачусетском технологическом университете это словосочетание было введено в обиход для обозначения сконструированных при помощи компьютера трехмерных искусственных моделей реальности, создающих эффект присутствия в них. Этот эффект первоначально использовался в целях обучения в военной области в качестве тренажера для пилотов и т. и. Позднее эффект стал неотъемлемой частью развлекательных технологий: компьютерные игры, виртуальные экскурсии и т. д. Термин широко распространился благодаря маркетинговому ходу Жарона Ланье. Он использовал словосочетание “виртуальная реальность” как название нового класса продуктов, создаваемых при помощи компьютерных технологий. В таком значении это словосочетание стало частью массовой культуры. Соответственно, «виртуальность» и «виртуализация» в ряде случаев также стали восприниматься как производные от него – как на бытовом уровне, так и в социальных науках.
В самом узком смысле виртуализацию и виртуальность связывают исключительно с компьютерными технологиями и произведенными при помощи технологий эффектами. Далее шло расширение значения термина. Слова «виртуализация» и «виртуальная реальность» связывались не только с “компьютерной” реальностью, а с массовыми коммуникациями и масс-медиа в целом. Виртуализацию как особенность постмодерного общества, характеризующегося массовыми коммуникациями, рассматривали А. Бюль, М. Паэтау, М. Вэнстейм, А. Крокер.
Однако ряду авторов в социальных науках масс-медийная и «компьютерная» трактовка виртуальности и виртуальной реальности показалась слишком узкой и недостаточной. Они расширяют понятие виртуальности таким образом, что под него подпадает любая знаковая и символическая реальность, включая язык, а также любой идеальный образ и “система” образов – все, что относится к идеальному. Опираясь на такого рода понимание, например, А. Я. Флиер утверждает следующее: «Виртуальная реальность ведет свой генезис отнюдь не от компьютера и даже не от схоластической философии, а из самих глубин первобытности от начала символической деятельности человека, с создания системы симулякров, лишь условно и конвенционально обозначающих предметы и события слов, рисунков, лепных и резных изображений» [4]. В этом утверждении Флиер очень четко выразил суть одного из направлений в современном употреблении интересующей нас терминологии.
Такое широкое употребление терминов «виртуальное» и «виртуализация» обессмысливает их, сводя к уже созданным и разработанным в культуре вообще и в философии в частности, понятиям «идеальное» и «символическое». Это не проясняет специфику собственно виртуального и виртуализированного в современном обществе по отношению к идеальному как таковому, характерному для любого общества, а скорее, создает излишнюю тавтологичность. Слово здесь не служит для прояснения сути дела, а скорее затемняет ее.
Этого как раз мы и пытались избежать. Как подчеркнул в упомянутой выше рецензии Миколай Загорский: “Отношение ideele к виртуализации сложнее. Везде мы имеем дело с отрывом продукта деятельности от своей основы. Виртуализация явно подчеркивает не только противоположение продукта условиям своего возникновения (в этом нет ничего специфически капиталистического), но именно то, что продукт «желает» породить как свою основу то, что не предполагает его воспроизведения («передовые формы производства отсталости»). Именно эта логическая проблематика, которую Марина Бурик умещает в категории общественной виртуализации, никогда не была связана с категорией ideele. В то же время очевидно, что виртуализация как категория снимает ideele, а потому и может с последней путаться” [3].
Другое значимое направление в расширении употребления терминов “виртуальная реальность”, “виртуальный” и “виртуализированный” описывает А. Иванов. В своей брошюре «Виртуализация общества» он констатирует следующее: «Но не менее впечатляет тенденция расширительного, метафорического использования понятия “виртуальная реальность”. С его помощью в настоящее время обозначаются многие новые экономические, политические, культурные феномены, не связанные непосредственно с компьютеризацией, но обнаруживающие сходство логики человеческой деятельности с логикой виртуальной реальности. Сущностный принцип этой логики – замещение реальных вещей и поступков образами – симуляциями. Такого рода замещение можно наблюдать практически во всех сферах жизни современного человека, и это дает основание для целостного описания социокультурных изменений рубежа XX–XXI вв. как процесса/процессов виртуализации общества» [5]. К представителям этой традиции, на наш взгляд, относится и сам Иванов. В этом смысле акцентируется не знаковый, а симуляционный момент в оттенках значений. В таком контексте термин «виртуальная реальность» становится синонимом симулированной реальности. Это происходит вне зависимости от того, обозначается ли знаково-симулированная реальность, или как знаково, так и посредством других процессов. Это употребление тесно связано с концепцией симуляции Ж. Бодрияра. Симуляция, по Бодрияру, символична и возможна через символы, однако сама она – не символическая реальность, хоть и осуществляется через символы. В этом понимании симуляция предполагает разрыв символов и символизируемого содержания, и именно благодаря этому разрыву становится важнейшим моментом воспроизводства как содержания, так и символов как некоторой реальности вне содержания.
В такой трактовке терминов точно так же, как и в употреблении понятия «виртуального» в «компьютерном» и масс-медийном значении, а также в значении, отождествляющем виртуальное с идеальным и с символическим, сохраняется общий момент оторванности и дистанцированности виртуального от того, что составляет его основу. Этот оттенок значения наиболее ценен для нас. Благодаря ему слова “виртуальный” и “виртуализированный”, “виртуализация” и стали наиболее подходящими и были выбраны. Основываясь на общем моменте, характерном для всего спектра значений, мы посчитали возможным дальнейшее смещение акцентов именно на этот отрыв. Он более рельефно подчеркнут в техническом понятии виртуализации как абстракции средств воспроизведения некоторого процесса, при помощи которого процесс воспроизводится на качественно иной основе. Само смещение акцентов в науках об обществе позволяет передать необходимый нам смысл и делает возможным употребление термина «виртуализация» для обозначения предмета нашего исследования.
Следует отметить, что в том значении, в котором употребляется слово «виртуализация» в настоящей работе, оно не встречается у других авторов. Настоящая работа с разработками других авторов, употребляющих термин “виртуализация”, может не пересекаться вообще. При этом различные моменты того, что обозначается здесь этим словом, исследовались авторами, которые не пользовались им. Процесс общественной виртуализации начался тогда, когда технической виртуализации и соответствующего ей технического термина еще не было.
Для того чтобы избежать дальнейшей путаницы и превратных трактовок, мы считаем нужным еще раз обозначить здесь, что мы имеем в виду под «виртуализацией». Итак, виртуализация как социо-исторический процесс заключается в том, что капитал как общественное отношение в своем становлении ведет к выходу производства за пределы товарности, и этот выход остается в ее рамках, являясь условием того, чтобы товарное производство и воспроизводство капитала вообще было возможным. Общественные отношения в этой системе производства отрываются от своей капиталистической основы, но именно в этом отрыве и через этот отрыв эта основа воспроизводится. Этот процесс и является предметом нашего исследования.
1. Аквинский, Ф. Сумма Теологии / Ф. Аквинский. – URL: https:// azbyka.ru/otechnik/konfessii/summa-teologii-tom-1/ (дата обращения: 12.12.2021).
2. Выготский, Л. С. Психология искусства / Л. С. Выготский. – Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. – 480 с. – URL: https://www. marxists.org/russkij7vygotsky/art/psichologia-iskusstva.pdf (дата обращения: 12.12.2021).
3. Загорский, М. Заметки по книге Марины Бурик «Человек и экономика в виртуализированном мире» / М. Загорский. – URL: http://spinoza.in/theory/zametki-po-knige-mariny-burik-chelovek-i-e-konomika-v-virtualizovannom-mire-chast-pervaya.html (дата обращения: 12.12.2021).
4. Флиер, А. Я. Культура как виртуальная реальность / А. Я. Флиер. – URL: http://ifapcom.ru/files/Monitoring/flier_cult_ virt_reality.pdf (дата обращения: 12.12.2021).
5. Иванов, А. Виртуализация общества / А. Иванов. – СПб.:
Петербургское Востоковедение, 2000. – 96 с. ISBN 5-85803-154-4. – URL: https://thelib.ru/books/ivanov_andrey/
virtualizaciya_obschestva-read.html (дата обращения: 12.21.2021).
О проекте
О подписке