Цитаты из книг автора «Марина Ахмедова»

Наташа старалась наступать в след идущего впереди. Проводник ненадолго останавливался, ощупывал деревья, метки на коре которых были видны ему одному, осматривал кусты – эту ветку надломил он сам, ветер или кто-то другой? Странно, но птицы не пели. В лесу стояла тишина, и Наташе казалось, остановись она, зажмурься, и услышит, как лопаются почки на деревьях. Иногда в тишине оглушительно хрустела ветка под чьей-то ногой. Кое-где весна все же съела часть снега, и земля по обе стороны узкой тропинки чернела прогалинами. Увидев первые весенние цветы, Наташа остановилась. Едва пробившись из земли, они тянули к небу слабые головки. – Маленькие мои… хорошенькие мои… Она вдруг отчетливо, как никогда раньше, осознала, что земля под ее ногами – живая и хрупкая, как только что рожденные ею дети. – Нельзя тебя минами, нельзя, – шептала она. Расстояние между ней и идущим следом сокращалось, но она не могла оторвать ног от земли, уйти от этих новорожденных головок, оставить их в окружении свинца с пороховой начинкой. Она вынула из сумки фотоаппарат и сделала несколько кадров. Если цветам в этом лесу суждено скоро погибнуть, то она сохранит их на пленке, где они будут жить вечно.

снег. Покрывшийся сверху корочкой заледеневших снежинок, он был защищен от весенних лучей солнца густыми ветвями деревьев. Весна согнала зиму только с гор, и та кубарем скатилась сюда в узком русле звенящего ручейка и спряталась за почерневшими от сырости стволами деревьев.

Они разбились на длинную шеренгу, вошли в лес и пошли по узкой тропинке на безопасном друг от друга расстоянии. Войдя в лес, они оказались в зиме – здесь все еще лежал

– Мы уже взяли интервью у Дудаева, – похвасталась женщина. – Только у нас пленка закончилась, снять его не смогли. Ты говорила, у тебя есть пленка? – Так приходите вечером, я вам намотаю… – улыбнулась Наташа, она знала, что Дудаев до вечера в Ведено не задержится.

Отступила еще на шаг, под ногу попал осколок бетона. Споткнулась. Собаки медленно начали заходить со спины. Ускорила задний шаг. Нельзя им позволять оказаться за спиной. Наташа поднесла к лицу фотоаппарат. Собаки остановились. Не может быть! Нажала на кнопку, сработала вспышка. Прошла дальше. Собаки какое-то время не двигались, а потом снова ступили за ней. Снова поднесла фотоаппарат к лицу. Остановились. Они наелись человечины, но за месяцы войны успели четко усвоить – если человек подносит что-то к лицу и нажимает на кнопку, лучше не подходить. Она прошла несколько метров, пятясь назад, отпугивая собак вспышкой. Послышался шум подъезжающей машины. Она повернулась спиной к собакам и побежала на звук что было сил. И ей было все равно, кто сейчас едет по дороге – русские или чеченцы. Она выскочила наперерез БТРу. – Заберите меня, пожалуйста! Они меня сожрут! – закричала она. Машина остановилась. Из нее вышел русский военный в каске. – Что ж ты, дура, тут одна шастаешь?

Отступила на шаг. Нельзя поворачиваться к ним спиной. Нельзя бежать. Отходить мелкими шажками. Собаки снова принюхались и тонко завыли – предвкушали. Дворняги, нажравшиеся трупов и превратившиеся в людоедов. Наташа повела головой. Никого. Ее спасти мог только чудом появившийся на верхних этажах снайпер. Неужели на всей улице не найдется ни одного?

За спиной щелкнуло. Это был не лязг затвора. Наташа обернулась. Из кучи мусора, выгнув спины, выходила стая собак. Они нюхали воздух и мягко ступали подушечками лап по обломкам. Она попробовала их сосчитать – уже девять, и еще две показались из проемов уцелевшего фасада многоэтажки.

– Извини, я тебя сфотографирую… Кадр хороший… Посмотрев через объектив, она вздрогнула. У Иисуса были чеченские черты лица. Наверное, печатали в местной типографии, догадалась она.

Она шла по пыльной дороге, промятой гусеницами танков, осколки кирпича и бетона врезались ей в пятки. Ноги сами привели ее сюда. Наташа перелезла через груду битого камня. Вошла. Погладила обсыпавшуюся, объеденную снарядами стену. Постояла, здрав голову вверх и глядя на небо – купола больше не было. По небу плыли облака. Мирное небо… Глядя на него, невозможно было представить, что на земле война и каждый на ней живет сам по себе. Мир на небе. Война на земле. Иногда облака могут рассказать больше… Подняла с земли большой металлический крест с округлыми ушками, прислонила к стене. Крест был помят и заржавлен. Проволокой кто-то прикрутил к нему квадратную картонку. На ней голубело небо, расходились в стороны белые облака. Деревянный крест раскинулся по центру – лег на нарисованные облака. Рисованный Иисус распял руки, дважды прибитый к кресту – первому деревянному, и второму – ржавому, прислоненному Наташей к стене разрушенной церкви в городе Грозном. Она прижалась лицом к холодной ржавчине, заглянула в глаза Иисуса. – За что они тебя снова? – спросила она. – Нечестно, – сказала она. – Бог, – позвала его на ухо. – Ты меня хоть теперь слышишь? В церкви никого не было. Наташа долго смотрела на Иисуса Христа. Потом отошла от него на несколько метров.

– Я вас всех-всех прикрываю. Я большая. Меня на всех хватит. Я вас всех закрою и спасу… Автоматные очереди смолкли. Она лежала, раскинув руки, как курица крыльями обнимая детей, и напряженно вслушивалась в тишину. За окном хрустнуло стекло. Рядом с домом кто-то ходил. Хрустнуло еще раз. Послышались шаги, кто-то приближался. Дети прижались к ней так, будто хотели влезть в нее, спрятаться в ней самой. Хруст. Луиза тонко заскулила. – На… та…ша… – Это кошка, – тихо сказала она. – Кошка ходит. И собака. Спите. Закрывайте глазки. Захрустело у самого окна. Шаги стали отчетливей. Кто-то подошел к дому, и, казалось, сейчас этот кто-то заглядывал в окно, дышал на него испариной. Дети превратились в холодные неподвижные комочки. Перестали дышать, и сердца пятерых на кровати перестали биться, чтобы не выдать своего присутствия чужаку. – Блядь, – застучало в голове у Наташи. – Сейчас войдет и всех перестреляет. Блядь-блядь-блядь… Она уже представляла, как автоматная очередь вспарывает матрас, набитый овечьей шерстью, их мягкие руки и коленки. А потом перед глазами встали олени, одежды из шкуры и тяжелые черные волосы, разметавшиеся над костром. «Ты задашь ему свои вопросы…» «Там-там-там» – бубен. «Я сдерживаю снаряды… Снаряды сдерживаю»… Кто-то уходил. Шаги уносились дальше, и наконец наступила тишина.