Стены комнаты в выцветших серовато-блеклых обоях. В центре комнаты стоит деревянный обшарпанный небольшой круглый стол с двумя стульями, рядом со столом – небольшая железная печка. От печи труба уходит в боковое низкое окно в правой стене комнаты. Здесь же у стены стоит умывальник для рук, под ним стоит ведро с крышкой и оловянной кружкой на ней. В другом углу этой же стены в небольшой нише стоит громоздкий деревянный сундук. У стены слева от тахты рядом с вешалкой – старый двухстворчатый платяной шкаф. Напротив тахты за столом и печкой – невысокий, местами с облупленной полировкой сервант. Внутри него за потускневшим граненым в бронзовых металлических прожилках стеклом на полках стоят хрустальные бокалы и вазы, фарфоровые тарелки разной величины и супница, разные фигурки с пастухами и пастушками из фарфора, изображающие пасторальные сценки. Сверху на серванте по центру стоят массивные бронзовые большие часы. Стрелки часов не ходят, они показывают время пятнадцать минут шестого. Рядом по обе стороны от часов стоят фотографии в рамках. На одной из них изображена стройная молодая женщина благородной внешности в шляпе со страусовыми перьями, с белым закрытым зонтом в руке на фоне старинного дворца и пальм. В углу под фотографией написано: «Гагры, 1934 год». На другой фотографии изображена группа молодых гимназистов. На переднем плане в центре сидит зрелый мужчина интеллигентной внешности в пенсне на носу. На его коленях сидит забавная девчушка лет трех с большими бантами на голове. На фотографии в углу написано: «Тифлис. Нерсесяновская духовная гимназия, август, 1917 год».

Чуть поодаль от последней фотографии на стене над сервантом висит рамка с каким-то документом. Подойдя ближе, можно увидеть, что это потертая по краям и поблекшая бумага под стеклом – диплом, датированный 1934 годом, выданный Мариам Дарбинян за успешное окончание Лазаревского института восточных языков в Москве.

Бабушка Мариам, сидя на тахте, начинает разбирать свой бумажник, перетасовывает какие-то бумажки, что-то кладет обратно в бумажник, другие стягивает резинкой. Потом встает, подходит к серванту. Она приподнимается на носочки, аккуратно придерживает одной рукой рамку с дипломом, другой осторожно снимает его с гвоздя.

Старый двор. Предрассветное утро. С перекинутым через плечо узлом, с холщовыми большими сумками в руках, кряхтя, заходит во двор косматый мужчина большого роста. На его голове кепка с козырьком. Он проходит через двор, тяжело ступая по дорожке, подходит к дому, устало опускается на скамью перед дверью. Кладет на землю сумки, опускает с плеча узел на скамью.

Дверь открывается, наружу выходит Кима, окутанная в плед. Второпях она шпильками убирает и закрепляет растрепанные волосы на голове.

Она смотрит с сочувствием на мужчину, спрашивает:

– Господи, как же ты такую тяжесть один дотащил, Арто?

Арто сурово возражает:

– А что ты мне прикажешь делать? Снова срывать Тиграна с учебы? Или Гагика брать? Мелкий же еще. Да и в дорогу одному до деревни и обратно дешевле выходит.

Кима со вздохом говорит:

– Да, ты прав. Я тебя еще вчера ждала, вся изнервничалась.

Арто снимает кепку, протирает рукой покрытый испариной лоб, устало произносит:

– Рейсовый автобус сломался. Сосед твоей матери, Ваник, выручил. Довез до центрального рынка меня. Ты же знаешь, он там своей картошкой и луком торгует. От рынка я шел пешком.

Кима берет узел со скамьи, говорит участливо:

– Посиди ты, отдохни пока, я сама всё потихоньку занесу.

Вечер. В углу просторной комнаты горит печка, бросая веселые блики огоньков на стены. Большой обеденный стол освещен керосиновой лампой, стоящей по центру. На столе много соленостей, большая тарелка пшенной каши, хлеб в форме кирпича и кувшин, заполненный до краев молоком.

За столом сидят Арто, его сыновья – Тигран и Гагик. У стены в деревянной кроватке посапывает малыш. Укрыв ребенка шалью поверх одеяльца, Кима садится за стол.

Гагик возбужденно смотрит на еду, бодро спрашивает:

– Маа, это всё нам бабушка из деревни прислала?

Кима отвечает:

– Да, сынок, – в сердцах восклицает: – Вот и живи в наше время в городе. Без деревни пропадешь.

Арто режет хлеб ножом на большие куски:

– Ну-ка, Гагик, сбегай, позови нашу старушку-соседку, чего она там не идет?

Гагик ерзает на стуле, недовольным тоном возражает:

– Почему это снова я, а не Тигран?

Старший брат дает подзатыльник Гагику, говорит смеясь:

– Да потому что, ты младший!

Гагик хнычет. Мать привлекает мальчика к себе, целует его в лоб. Сердито смотрит на старшего сына:

– Сто раз говорила тебе, Тигран, не распускай руки на брата!

Отец обводит сыновей грозным взглядом, командует:

– Ну, хватит! Иди за бабушкой, Гагик!

Гагик послушно встает, понуро идет к двери, выходит.

За столом все молча приступают к еде.

Вскоре дверь открывается. Гагик вбегает в комнату, плюхается на стул:

– Бабушка Мариам лежит на тахте и говорит, что ей очень плохо.

Кима быстро встает из-за стола, говорит:

– Господи, простыла, небось. Пойду-ка сама, проведаю ее.

Гагик радостно садится за стол, с жадностью начинает уплетать кашу.

Кима берет пустую миску со стола, накладывает кашу. Идет к буфету, перебирает какие-то банки, вынимает банку с красной этикеткой «Говядина тушеная», открывает ее открывалкой. Подходит обратно с банкой тушенки к столу, ножом отрезает большой кусок мяса, кладет его в миску с кашей. В этот момент раздается крик проснувшегося младенца. Мать ставит миску на стол, подбегает к малышу. Раскачивает его в кроватке. Малыш не успокаивается. Кима берет на руки плачущего младенца, восклицает:

– Гагик, ну-ка отнеси еду бабушке Мариам!

Гагик строит недовольную мину, не шевелится.

Кима, укачивая ребенка на руках, строго говорит:

– Кому сказала? Возьми тарелку с ложкой и кусок хлеба. Скажи бабушке, что я позже навещу ее.

Гагик, не успевший доесть кашу, с хмурым выражением лица встает, берет еду, выходит.

В комнате бабушки Мариам темно и холодно. У тахты на подоконнике с раздвинутыми занавесками тлеет маленький огарок свечи, еле освещая место, где лежит пожилая женщина. Рядом с изголовьем стоит стул с пустой чашкой.

Гагик проворно подходит к тахте, садится на край. Бабушка Мариам громко храпит во сне. Мальчик смотрит то на старушку, то на миску с едой. Потом ложкой отрезает кусок тушенки, отправляет себе в рот. Быстро прожевав и проглотив мясо, Гагик смотрит на бабушку. Тормошит ее за плечи:

– Просыпайся, бабушка Мариам!

Та с трудом открывает глаза. Гагик протягивает ей миску с едой.

Старая женщина сильно кашляет, с трудом произносит:

– Не могу, детка. Дай мне воды, – протягивает пустую чашку, стоящую на стуле.

Гагик встает, идет к ведру, стоящему под умывальником, берет оловянную кружку с ведра, приподняв крышку, черпает воду из ведра. Переливает воду из кружки в чашку, протягивает пить бабушке Мариам. Бабушка приподнимается на правом локте, с жадностью пьет воду из рук Гагика. С трудом произносит:

– Спасибо, сынок! – бессильно откидывается на подушку, закрывает глаза.

Гагик, ставит чашку на стул, садится на тахту, торопливо съедает последний кусочек тушенки, заедая куском деревенского хлеба. Тревожно раздается храп с присвистом пожилой женщины.

Мальчик на цыпочках выходит из комнаты старушки, с миской и ложкой в руках заходит в себе домой. В комнате тихо. Малыш мирно посапывает в кроватке.

Гагик ставит миску на стол, объявляет:

– Мам, она отказалась от каши, только тушенки захотела и хлеба пожевала.

Мать убирает со стола грязную посуду:

– И то хорошо. Спасибо, сынок! Я позже проведаю бабо.

Кима наливает чай мужу и сыновьям, говорит:

– Арто, у нас дрова заканчиваются. И бабушке Мариам там холодно.

Муж, сделав большой глоток чая, задумавшись, говорит:

– Сегодня ночью сходим с Тиграном в парк.

– А можно хоть раз мне не ходить? – с хмурым лицом произносит Тигран.

Мать, с изумлением уставившись на сына, говорит:

– Как это не ходить? А кому еще идти, Гагику?

Гагик с фырканьем отпивает чай, бодро говорит:

– Мам, я с отцом пойду!

Отец невозмутимым тоном обращается к Тиграну:

– Сынок, я не справлюсь без тебя.

– Как тебе не стыдно? – говорит Кима с укором старшему сыну.

Тигран понуро опускает голову, невнятно что-то бормочет.

Гагик беспокойно дрыгая ногами, кричит:

– Ну, папа, возьми меня с собой! Пусть брат к ребятам из соседнего двора на ночевку пойдет.

Отец молча встает со стола, обращается к жене:

– Разбуди меня и Тиграна в полночь, – строгим тоном добавляет: – А сейчас марш всем спать.

Гагик корчит недовольную гримасу, протяжно вполголоса произносит:

– Нууу, как всегда.

Кима раскладывает на полу два больших полотенца. Поддевает железным прутом в печи два кирпича, вытаскивает их из золы. Кладет на одно из полотенец, заворачивает их.

Берет сверток, протягивает Тиграну со словами:

– Клади кирпичи, пока они горячие в постель под матрац. И хорошенечко укутайся в одеяло. Я позже разбужу тебя, сынок.

Кима вытаскивает новые два кирпича, кладет на полотенце, сворачивает их, дает Гагику.

Гагик послушно берет сверток, говорит:

– Мам, меня тоже буди, когда отец вернется.

Мать целует сына в лоб, с улыбкой отвечает:

– Хорошо, сынок. А теперь спать иди.

Мальчики уходят в смежную комнату, скрываются там. Слышна их возня и невнятные обрывки разговора.

Поздний вечер. Комната бабушки Мариам. Рядом с тахтой, на которой лежит пожилая женщина, на стуле стоит керосиновая лампа. Она освещает бледное лицо женщины.

Кима заботливо накрывает толстым пледом бабушку, протирает с лица пот платком, говорит ей:

– Бабушка, ты только не умирай! Дотяни хотя бы до весны! Может тогда выкарабкаешься!

Старушка хрипло покашливает, с трудом произносит:

– Спасибо, доченька. Дай Бог!

Кима говорит:

– Ну, я пойду, бабо Мариам. А то скоро Арто с сыном придут с дровами. Утром я приду, печку твою затоплю. Спокойной ночи!

Погруженная во тьму улица. Только в некоторых окнах мелькают неровные огоньки от свеч и керосиновых ламп.

Впереди отца идет Тигран. В одной руке у него фонарь, в другой он несет большую картонную коробку. Пучок света от его фонаря выхватывает отдельные фрагменты улицы Свердлова. Из окон некоторых домов торчат печные трубы.

Отец идет сзади. Одной рукой он придерживает охапку веток. Под мышками другой руки зажимает широкие доски. Отец и сын заходят в арку между домами.

Во дворе отец останавливается, говорит:

– Сынок, выключи здесь фонарь. Иначе всех соседей перебудишь.

Тигран выключает фонарь. Двор погружается во мрак. Тут же появляется слабый мигающий свет, идущий из глубины двора.

Кима открывает дверь, выходит на порог их дома. В руках она держит керосиновую лампу.

Арто и Тигран подходят к дому. Кима помогает мужу и сыну уложить охапки веток и досок у стенки дома. Сев на корточки, она говорит заговорщически, понизив голос:

– Доски от скамейки, небось. Надо бы счистить краску, иначе задохнемся от вони.

Арто утвердительно кивает головой, садится на скамейку, говорит:

– Вот пусть завтра Тигран с Гагиком соскоблят краску, потом я поколю их.

Арто тыльной стороной руки протирает со лба пот, гневно восклицает:

– До чего же довели нас, сволочи! Родной город грабим!

Он смачно плюет на землю.