Неопределенно мотаю головой – можно подумать, Валерка не сказал, что мне говорить нельзя, или не выложил тебе кучу медицинских подробностей, которых не поймет Олег, а ты можешь.

– Не трогай ее. И уезжай, – Олег разворачивает меня к своей машине и вкладывает в руку ключ: – Иди, Мари, садись, холодно, – я делаю несколько шагов, но слышу, как за моей спиной он говорит Денису: – Оставь ее в покое, неужели ты не понимаешь, что ей сейчас не до наших с тобой разборок? Она перепугана вусмерть, как ты не видишь-то? Я стараюсь ее как-то поддержать, но появляешься ты и все рушишь. Денис, в этот раз я не буду деликатничать, больше не могу смотреть, как она мучается. Не вынуждай меня идти на крайние меры, никому от этого хорошо не станет. Уезжай.

Я забираюсь в машину и вижу, как Денис, не сказав ни слова, садится за руль и выезжает с парковки.

Олег провожает «фольксваген» угрюмым взглядом, вздыхает и идет к своей машине.

– Ну, что, Мари, ко мне?

Киваю. Не хочу сейчас оказаться в пустой квартире, заняться нечем, значит, буду грызть себя и плакать.

– Тебе же есть, наверное, не все можно?

Вытаскиваю из сумки блокнот и ручку, быстро пишу «Олег, не заморачивайся, я есть не хочу совершенно», показываю ему, и он кивает:

– Ну, как скажешь. Если что – бульон сварим, рыба есть, – чуть разворачивается, ободряюще гладит меня по щеке: – Ничего, Мари, все хорошо. Все пройдет.

Снова беру блокнот, пишу «Не разговаривай со мной таким тоном, пожалуйста!», последнее слово подчеркиваю тремя линиями и показываю Олегу. Тот морщится:

– Каким тоном? Прекрати строить из себя кусок рельса, Мари. Я и так знаю, что ты сильная и все такое. Не перегибай.

Машу рукой и убираю блокнот в сумку – это бесполезно, а когда нет голоса, еще и довольно трудно, Олега словами-то не всегда убедишь, а уж эпистолярии мои ему вообще редко заходят. Ладно, помолчим, все равно нужно к этому привыкнуть.

У него дома пахнет цветами – уж запах хризантем я не спутаю ни с чем. Так и есть – в спальне с той стороны кровати, где сплю я, стоит огромный букет ярко-желтых шаровидных хризантем, я даже замираю на пороге, и Олег, шедший следом, натыкается на меня:

– Нравится? – киваю и чувствую, как он наклоняется и целует меня в макушку: – Значит, угодил.

Разворачиваюсь и, задрав голову, укоризненно смотрю ему в глаза, Олег смеется:

– Все-все, понял, прекратил. Идем руки мыть. Не знаю, как ты, но я голодный. Если не хочешь есть, просто посиди со мной, чаю попей.

Чаю я бы попила, во рту все время сохнет, но это побочные эффекты, врач предупредил, что так будет.

Вечер выходит тихий, семейный – валяемся, обнявшись, на диване, смотрим кино. Мне кажется, я уже забыла тот ужас, что испытала в его квартире весной. Ну, как можно бояться человека, который так нежно держит твою руку, убирает с лица упавшую прядь волос, протягивает чашку с остывшим чаем ровно в тот момент, когда ты начинаешь покашливать?

Мне кажется, такого со мной никогда не было – ну, может, только с Лялькой в самом начале отношений. Олег постоянен, стабилен, уравновешен, хорошо держит себя в руках, и эти руки не дрожат, что бы ни случилось. А главное – он умеет держать в этих руках меня и делает это так, что я уже давно считаю, будто сама все решила.

Он засыпает как-то неожиданно, я даже не сразу понимаю, что он спит – поворачиваю голову, а глаза Олега закрыты, дыхание ровное, мерное, лицо совсем расслабленное. Измучился, бедный, я-то знаю, как он принимает близко к сердцу все, что случается со мной. Во многом это причина того, что я стараюсь не обсуждать с ним своих проблем.

Разговаривать шепотом странно. Как будто все время что-то замышляешь и скрываешь от окружающих, даже от собеседников. В особенно сложных ситуациях все еще пользуюсь блокнотом и ручкой – напрягать связки нельзя, они и так еле дышат. Проблемы с рукой снова вынуждают обращаться к Денису, слава богу, что Олег делает это сам – не представляю себя просящей помощи у Дэна. Но у меня есть Олег…

Хожу в медицинский центр вечером, к закрытию – другого времени не оказалось. Это тоже сложно – в темноте вижу все хуже, приходится носить с собой очки. Вот же странно – я уже мало похожа внешне на прежнюю Мари, но это ничего не изменило в отношении ко мне что Олега, что Дениса, что Историка с Севером. Они все словно не замечают вот этого – «правый глаз фанерой заколочен, а левый глаз не видел ни фига» – как в народном творчестве. Ну, с Олегом все понятно, а вот остальные…

Я с удивлением во время последней вечеринки на даче у Дэна заметила, что Север стал подавать мне руку, если оказывается рядом, когда я встаю, открывать дверь, зажигать свет, если вдруг становится темно. Это меня потрясло – Север, пробитый дээсник, для которого нет слова «женщина», но есть слова «тушка» и «тело», определяющие его спутницу, вдруг с таким вниманием относится не просто к женщине – к чужой нижней. Олег, когда я пристала к нему с этим наблюдением, только плечами пожал, давая понять, что не собирается это обсуждать. Зато я представляю, в каких выражениях обсудила это Ира со всеми желающими… Да и черт с ней.

Пару раз приезжала Лера – просто так, попить кофе, повеселить меня разговорами, и я ей за это внезапно благодарна. Разговаривать сложно, но из любой ситуации можно как-то выйти. С Лялькой переписываемся – она звонит, я пишу ответы, с Олегом, если не рядом, то поступаем так же, если рядом – я шепчу, он смеется. С Лерой – наполовину разговор, наполовину эпистолярии, она находит это даже забавным. Я вижу, что она как-то успокоилась, что ли, обрела уверенность. С Лизой они продолжают встречаться, но не часто – Денис, почуяв неладное, контролирует Леру жестко. Но пока легенда у Леры непрошибаемая – Лиза сняла квартиру в моем подъезде, так что теперь у Лерки нет опасений наткнуться на вопрос Дениса о том, куда она ходит. Ко мне. Правда, я все-таки боюсь, что однажды он ее поймает, и тогда даже не рискну предположить, что будет. Но Лера, когда я ей об этом говорю, только отмахивается:

– Ой, да не поймает, куда ему? Ну, а если вдруг… там и решать будем.

– Если успеешь.

Она косится на меня недоверчиво:

– Вот терпеть не могу, Мари, когда ты не договариваешь что-то.

– Чего тут договаривать? Сама ведь знаешь – накажет он тебя так, что позавидуешь мертвым, вот и все.

Я варю кофе с лавандой, к которой в последнее время как-то странно пристрастилась, запах успокаивает и уравновешивает меня. Лера тянет носом:

– Внезапно… ты вроде с корицей любила?

– Да я и с перцем любила, и с гвоздикой. Дэн вообще все специи, что в доме есть, в джезву бросает – не знала?

– Мне он кофе не варит, – и в голосе ни обиды, ни злости, ни досады.

Она принимает его таким – грубым, жестким, невнимательным. С ней он – такой. Со мной был другим. Может, это действительно я его так изуродовала? Скорее всего… Мне он варил кофе, приносил в постель на блюдце, сидел и смотрел, как я пью, завернувшись в простыню и поджав ноги, как курю сигару – при нем я всегда курила сигары, потом, когда все полетело под откос, перестала. Зачем, господи, я все это помню до сих пор? Сколько в голове мусора…

Да и вообще, в последнее время вокруг стало слишком много триггеров, способных запустить во мне паническую атаку. Не замечала раньше, что ли, или просто не реагировала? Болезнь действительно ослабляет все, в том числе и волю. Даже мою. Сильнее всего доставляет музыка. Как назло, в нашей веселой компании примерно одинаковые вкусы. В разгар какой-нибудь вечеринки может зазвучать что-то, и Дэн тут же подольет маслица на дровишки – он отлично знает, как и чем меня можно вздернуть. И это происходит постоянно, словно он только и ждет момента, когда сможет уколоть меня побольнее. Сейчас, когда мне нельзя разговаривать, Денис тоже как-то поостыл, но до этого… Да вот взять хотя бы последнюю поездку вчетвером на дачу до отъезда Олега в Москву…