– Олег… ну, серьезно…

Он смеется и выпускает меня из рук:

– Поспи еще, я пошутил.

– Обними меня, пожалуйста, – прошу я, потому что мне вдруг становится холодно и страшно без его рук.

– Ну, что ты, Мари? – Олег снова обхватывает меня обеими руками, крепко прижимает к себе, целует в макушку, за ухо, в шею… – Я же с тобой.

Мой мир мгновенно приходит в равновесие, словно бы в руках Олега заключена какая-то особенная сила, способная оградить меня от всего зла на свете.

Через две недели Олег в отъезде – командировка на Дальний Восток, я уже три дня одна. Осталось еще три – вечность. Осень в этом году странная какая-то, теплая, сухая совсем, конец октября, а дождей толком и не было еще. Но это даже хорошо – можно гулять, не опасаясь простудиться. С другой стороны, такие погодные катаклизмы притупляют внимание, ты расслабляешься и думаешь, что вот так все и будет – сухо, тепло, листики желтые ковром под ногами, красота… И в качестве сюрприза от природы получаешь ливень именно в тот день, когда едешь на работу, не берешь с собой зонт и надеваешь не кожаные кроссовки, а летние, матерчатые. Прекрасно… А еще ведь домой ехать через весь город. Конечно же, я не одна такая везучая, к дождю оказываются не готовы и люди, и коммунальные службы, поэтому на дорогах – ад, пробки, потоп, аварии…

Мое такси ломается аккурат посреди лужи, похожей больше на озеро Байкал, приходится выходить и трусить под дождем к остановке. Самое ужасное, что автобус приходит, но в нем тоже вода на полу – низкая подвеска, из луж все заливается в салон. В общем, несу домой немного водички в кроссовках…

Возле павильона во дворе припаркована машина Дениса, я стараюсь быстрее проскользнуть мимо, но не везет – он выходит с зажатой локтем пачкой сока, булкой хлеба в пакете и упаковкой печенья:

– Ты откуда это? Купалась, что ли?

– А не видно? Тренируюсь к заплыву на открытой воде.

– Садись-ка в машину.

– На фига? До подъезда тридцать метров.

– Садись, говорю, не спорь, мне поговорить надо, – он открывает дверку, кидает на заднее сиденье покупки и засовывает меня на переднее. – Сейчас к твоему подъезду перепаркуюсь. Домой ведь не пригласишь?

– Угадал, – киваю, ежась от холода, и Денис включает печку:

– Так тяжело зонт с собой взять?

– А он бы сильно ситуацию улучшил, что ли? Говори, чего хотел, и я пойду.

Денис паркует машину задом к крыльцу, закуривает, чуть приоткрыв окно, барабанит пальцами по оплетке руля и молчит.

– Содержательно.

– Да не язви ты, ну, что за человек… дай с мыслями собраться.

Я с трудом подавляю в себе желание сказать, что единственная мысль в его голове не нуждается в сборах, но понимаю, что на всякий случай говорить этого не стоит, потому прикусываю язык – в буквальном смысле.

– Вот скажи – неужели меня совершенно не за что любить? – вдруг спрашивает он, и я даже вздрагиваю:

– В смысле?

– Да вот в прямом. Вот просто любить, как это бывает у ванильных? Чтобы не оценивать по тому, как я плетью машу, например, или… ну, короче, если практики не брать в расчет?

– Это странный, конечно, вопрос, но… все заслуживают любви, и ты не исключение. Не понимаю только…

– Врешь ты все, Мари, – вдруг с горечью в голосе произносит Денис и отворачивается. По стеклу машины бегут капли – как слезы.

– Почему вру? Я, наверное, тебя любила – сначала. Ну, потому что как иначе? Как иначе можно позволить делать с собой то, что я позволяла тебе?

– Из-за любви, получается, спину под плеть подставляла? – кривится он, кусая нижнюю губу – всегда так делает, если злится и пытается это в себе удержать.

– Получается, что так. Знаешь, я иногда думаю, что ты во всем виноват. Не мы оба, как принято думать, а только ты, – я закуриваю, чуть приоткрыв окно. – Ты меня не перебивай сейчас, я, возможно, никогда больше этого не скажу. Ты совсем ведь с катушек поехал, тебе нужно было все дальше и дальше – в Д/с. А я не хотела и не могла, ну, не мое это все, ты-то должен был понять. Мы с тобой в Теме взрослели параллельно, рядом – но почему-то тебя тянуло в Д/с, а меня только в С/м. Мы бы все равно разошлись, Диня, рано или поздно. Может, так, как вышло, было даже лучше, легче – вроде как ты поступил согласно своим практикам, а я получила то, что нужно мне. И если бы ты не кинулся меня возвращать всеми способами, мы давно были бы счастливы и общались нормально, а не так, как теперь – как два волка, которые только и ждут, кто кому в горло вцепится.

– Ты всегда первая успеваешь, – не выдерживает он, и я морщусь:

– Ведь просила же… – Денис поднимает руки вверх, и я продолжаю: – Ты мог остановиться, у тебя куча возможностей была для этого. Я до сих пор не понимаю, чем я тебя так зацепила, что ты столько лет никак не можешь все это пережить, отпустить. Лерка ведь во многом лучше меня, неужели ты не видишь? И она тебя любит.

– А налево все равно заворачивает.

У меня по спине бегут неприятные мурашки – не хватало еще, чтобы Денис начал выяснять этот вопрос.

– Да никуда она не заворачивает, что ты зациклился на этом…

– Мне просто всегда было интересно – ну, почему нижние изменяют своим Верхним с бабами, а? Типа – с женщиной за измену не канает, что ли? И ведь кого ни возьми.

– Чушь какая-то…

– Ага! Ты в Москву от Олега бегала – к бабе. Лерка от меня бегает – к бабе. Ленка Историку изменила – с бабой…

– Ленка изменила?! Ты совсем больной, что ли? – потрясающее, конечно, лицемерие, никогда за ним такого не замечала. – Это же вы их тогда заставили. Вы оба – ты и Историк, и Север еще ввязался, как обычно!

Денис морщится:

– Ну, ты сама-то веришь в это «заставили»? Почему я тебя никогда не мог заставить? Потому что ты не хотела и не согласилась бы, если бы я даже тебя в кровищу запорол. А эти… Ирка вообще шлюха, ей, мне кажется, поровну – Лерка это была бы, кто-то другой, ты, например…

– О, вот тут бы она сопротивлялась, – не выдерживаю и захожусь хриплым смехом, вызывающим боль в горле. – Ира с большим энтузиазмом переспала бы с бомжами на помойке, чем со мной.

Денис хмыкает и качает головой:

– Здорово ты ей поперек горла застряла.

– Мне все равно.

– Не сомневаюсь. Ты вообще странная, Мари – тебя почти невозможно задеть чем-то.

– Не выдумывай. Уж ты-то точно знаешь, чем и как меня задеть.

– Перестань, – морщится он. – Знаешь, когда у меня в голове что-то повернулось? Летом, когда ты ко мне на день рождения приехала без Олега. Нет, даже чуть до этого – когда с Леркой вдвоем. Помнишь, мы на кровати еще с тобой лежали? Я тогда подумал – как я мог ее отпустить? И как мог потом… – он закрывает лицо рукой всего на пару минут, мне даже чудится в этом жесте что-то театральное, но, когда Денис убирает руку, я вижу, что воспоминания даются ему с трудом, вроде как даже с болью – почти как мне. – Не понимаю, Мари, почему ты меня не посадила. Ведь могла же – доказательства были, я никуда не скрылся, куда бы делся-то…

– Олег попросил. Честно скажу – я все эти годы мечтала о том, чтобы с тобой произошла какая-то гадость. Нет, не то, что со мной, не серьезная – а так, мелочь какая-то, но мне бы было легче. Хотя… Знаешь, я ведь и о том, что могу тебя посадить, тоже думала. Но Олег… и потом – вряд ли я смогла бы пройти через это третий раз, уже рассказывая в подробностях какому-то левому следаку, – меня передергивает, как от удара током. – Так что, скорее всего, даже не в Олеговой просьбе причина, а в том, что я старалась свою психику окончательно не развалить. Свою голову берегла, понимаешь? А ты и так будешь жить с тем, что сделал – раз постоянно об этом помнишь, значит, тебя оно тревожит. Ну, вот и живи.

– А ты? Как ты?

– А что я? Я привыкла. Меня давно нет.

– Лучше бы ты меня ударила… – бормочет он.

– Не знаю… ладно, пойду, дождь закончился, – берусь за ручку дверки.

– Ты звони, Мари, если что надо, – произносит Денис уже мне в спину. – Пока Олега нет…

– Вот именно. Пока Олега нет, ты снова крутишься рядом. Я не позвоню, ты знаешь это не хуже моего. Все, Диня, пока.

Захлопываю машину и иду к подъезду. Надо было, конечно, в ларек сходить, сигареты закончатся к вечеру, но пока Денис не уехал, не пойду. Я давно уже не верю этому его мягкому тону, извиняющимся интонациям в голосе, собачьему взгляду – прекрасно знаю, что в тот момент, когда я расслаблюсь и потеряю бдительность, его лицо словно по шву разойдется, и оттуда проглянет Чужой, направляющий ядовитую кислоту прямо в меня – так всегда бывает. И, собственно, он тут же подтверждает мою мысль – из открытого окна машины несется «Personal Jesus». Ну, что за сволочь…

В такие моменты я предпочитаю не оставаться дома, как будто мне там что-то угрожает, а потому наскоро скидываю в сумку какие-то мелочи и иду к Олегу. В его квартире я давно чувствую себя дома, хоть и не живу здесь. Но – тут все мое, даже запах. Я специально не меняю постельное белье, когда он уезжает, и делаю это только к тому моменту, как он должен вернуться. Зато все время, что его нет, я ощущаю его присутствие, просто погрузившись лицом в подушку, на которой обычно спит он. Да, легкая психопатия, но уж как есть…

До вечера занимаюсь уборкой, хотя Олег никогда на этом не настаивает и предпочитает клининговую службу – чтобы не нагружать меня. Но сегодня мне нужно чем-то занять руки и голову, чтобы не дать себе думать о том, что непременно выдернет меня из равновесия. Засыпаю, едва коснувшись подушки – так умоталась.

Утром, когда в двери поворачивается ключ, я вскакиваю и бегу в прихожую. Олег, увидев меня, бросает большой дорожный саквояж и кофр с костюмом, раскидывает в стороны руки:

– Мари моя… как хорошо, что ты здесь!

Я висну у него на шее, целую в щеку, чуть заросшую щетиной, глажу затылок под косой:

– Ты вернулся…

– А ты надеялась, что там останусь? – смеется он, сбрасывая ботинки и вместе со мной направляясь в ванную – Погоди, руки хоть вымою.

– Ты как добрался?

– Антон привез, я ему вчера позвонил.

– Устал?

Он закрывает воду, берет полотенце:

– Смотря для чего.

– Ой… ну, можно подумать, у меня только это и на уме, – обижаюсь я.

– Ладно, малыш, не сердись, я шучу. Нет, не устал, я же сплю в самолете, не то, что некоторые. А сегодня вообще один в бизнесе летел – хоть вдоль спи, хоть поперек.

– Завтракать будешь?

– Пока нет. Кофе сваришь?

Отправляюсь в кухню, варю кофе, пока Олег выбрасывает из саквояжа вещи в бельевую корзину и убирает в шкаф костюм.

– А что у тебя с лицом? – спрашивает он, садясь за барную стойку, пока я наливаю ему кофе.

– А что с ним?

– Мари…

– Ну, что? – я разворачиваюсь и смотрю ему в глаза. – Все в порядке со мной, не волнуйся.

– Что-то мне так не кажется, Мари. Подойди ко мне.

Я приближаюсь, останавливаюсь в шаге, но Олег протягивает руку и за пояс кимоно подтягивает меня к себе:

– В глаза смотри, – а сам кладет пальцы на запястье. К счастью, у меня всегда учащенный пульс, так что поймать меня на этом довольно трудно.

– Все?

– Почти. Сама расскажешь? Или мне у него спросить?

– А, боже мой… вчера разговаривали, жаловался на Лерку, что она от него налево бегает. Доказать, понятно, не может, но подозревает.

– И ты, разумеется, к этому приложила руку, хоть я и запретил?

Врать смысла нет, все равно узнает, будет хуже.

– Лизка снимает квартиру в моем подъезде.

– Не без твоего участия, да?

– Я только телефон дала. Какая разница, она все равно бы снимала где-то.

Олег сжимает запястье и тихо произносит:

– Ты понимаешь, что будет, если он узнает?

– Прибьет Лерку.

– Ошибаешься. Прибьет он тебя, а Лерку покалечит – не исключено, что и с Лизой вместе. Куда ты влезла?

– Да не влезала я! Олег, ну, клянусь – Лиза искала квартиру, а тут соседка с седьмого этажа, ну… какая разница? Она могла ее и по объявлению найти!

– Мари. Вся проблема в том, что ты считаешь Дениса недалеким, и в чем-то права. Но! В этой ситуации он, конечно же, поймет, что к чему. И придет ко мне.

– Пообещай ему, что накажешь меня – проблем-то, – фыркаю я.

– Ну-ка, не ёрничай! – негромко велит он, и у меня по спине бегут мурашки. – Я просил тебя не ввязываться в эту историю? Просил. Но кто я такой, правда?

Мне вдруг становится стыдно. Ну, что я, в самом деле, как маленькая… Я ведь обещала, что не полезу, но желание сделать гадость Денису, конечно, перевесило здравый смысл.

– Олег…

– Что? Я не прав?

– На все сто. Но…

– Мари, вот с этих твоих «но», как правило, начинаются все неприятности. Ты понимаешь, что поступаешь неправильно, и вот тут возникает очередное «но», заставляющее тебя не останавливаться, а переть дальше танком.

– Теперь-то что об этом говорить? Уже случилось.

– Я просто не понимаю… ну, ладно – Лера, она, может быть, пока не все про Дениса поняла, но ты-то! Ты, которая отлично знает, как мало ему нужно, чтобы потерять контроль над собой и натворить дичи какой-нибудь!

Я вдруг чувствую себя маленькой девочкой, которую распекает за проступок строгий отец, и эта аналогия меня раздражает.

– Все, хватит, пожалуйста. Я все поняла.

– Да ничего ты, как обычно, не поняла, – вздыхает Олег, – но теперь-то что уже… Ладно, разрулим как-нибудь.

Боженька наказывает тоже с выдумкой. Мое больное горло, вернее, больные связки, дают о себе знать поздней осенью. Но в этот раз все значительно хуже – у меня опять нарост справа, его нужно убирать, но фониатр неожиданно отправляет меня на биопсию и – опа! В материале обнаруживаются атипичные клетки. Ну, конечно – нельзя же безнаказанно гневить бога столько лет. После консилиума онколога, оториноларинголога и фониатра выносится решение облучать. Я двое суток бьюсь дома в истерике, никому ничего не объясняя. Мне страшно так, что даже перспектива остаться вообще без голоса сейчас почему-то не кажется такой уж пугающей. Облучение… а это значит, что к Новому году, скорее всего, я останусь еще и без волос. Прекрасная перспектива – лысая молчаливая баба с ямами вместо глаз. Ну, где там мои многочисленные завистницы? Ау, вы все еще хотите стать мной?

Но выбора у меня нет. Я зачем-то рассказала об этом Ляльке – ну, а кому еще… она вроде как сочувствует, но я понимаю, что все это – не более, чем дежурные фразы, вроде как проявления вежливости. Или я совсем запараноилась уже? Ну, неважно…. Олегу тоже приходится сказать – меня должен кто-то забрать из больницы. Говорить мне будет запрещено две недели, а дальше – как пойдет.

Ночь перед процедурой я провожу у него, лежу в кровати, уставившись в потолок, и никак не могу уснуть. Олег лежит рядом, его рука обнимает меня, и от нее исходит тепло и какая-то сила, заставляющая меня успокоиться немного.

– Спи, Мари, – негромко произносит он. – Все будет хорошо, я тебе обещаю.

– Ты что, радиолог? – мгновенно злюсь я. – Ты-то как можешь знать, как именно все будет, хорошо или так себе? Ты хоть понимаешь, что я, возможно, вообще смогу говорить только шепотом? Если смогу еще…

– Хватит, – обрезает он все так же негромко. – Мы с тобой через это уже проходили, опыт есть. Помолчишь, ничего не случится. И потом – ты даже пишешь матом быстрее, чем я иной раз вслух произношу, так что о чем тут печалиться? – я задираю голову вверх и вижу, как он улыбается в темноте. – Все, Мари, хватит разговаривать, давай спать.

Вся процедура как в тумане и как будто не со мной вообще. Потом лежу в отдельной палате, смотрю в потолок и прислушиваюсь к себе так, словно могу понять, сбудутся ли худшие прогнозы врачей, или мне повезет войти в тот невысокий процент людей, которые проскочили. На последнее, конечно, не особенно рассчитываю.

Олег приезжает к обеду, как-то умудряется пройти в отделение. Меньше всего я хотела бы сейчас видеть его – не могу смотреть, как он переживает. К счастью, я уже успела заново нанести макияж и не выгляжу совсем уж молью – никогда себе такого не позволяю, даже когда на «химии». Я, наверное, единственная, кто приезжает в диспансер с макияжем и прической, а не в растянутых спортивных костюмах и с дулькой из остатков волос на голове. Никого не осуждаю – но мне гораздо легче делать вид, что ничего не происходит, чем смириться и принять свое состояние, подчиниться ему. Я каждый день ломаю организм, заставляя его жить в нормальном режиме, а не в болезни, может, потому еще до сих пор жива.

Олег ни о чем не спрашивает, не произносит дежурных банальностей. Он просто кладет мне на колени новый блокнот и ручку и улыбается:

– Моя коллекция записок пополнится.

Я киваю – говорить нельзя вообще, это на две недели, потом, если все пойдет нормально, можно будет перейти на шепот, потом на тихую речь. Во весь голос не смогу разговаривать примерно до Нового года – это если связки отреагируют и не перестанут смыкаться, образуя звуки. Но может быть и наоборот…

Он проводит со мной весь день до вечера – привез книгу, читает негромко, устроившись на стуле рядом с кроватью. Домой меня не отпускают – постоянная тошнота и рвота заставляют врача оставить меня под наблюдением. Я в буквальном смысле выгоняю Олега, собравшегося ночевать со мной. Ночь провожу без сна, сидя на подоконнике и то и дело пулей улетая в крошечную душевую, где выворачиваюсь наизнанку. К утру уже совершенно невменяема от спазмов во всем организме, непрекращающейся тошноты и изматывающей рвоты. Нет, отсюда надо срочно сваливать, пока вообще цела. Выворачиваться наизнанку я могу и дома, в более комфортных условиях.

По вайберу приходит видео от Ляльки – вроде как в поддержку. Я проявила слабоволие, когда пожаловалась, рассказала о страхе остаться совсем без голоса, теперь, конечно, жалею, но уже ничего не отмотаешь. С Олегом обсуждать это не могу.

Когда разрешают уехать, наконец-то, мы спускаемся в холл, и Олег, развернув меня к себе лицом, заматывает шаль на моей шее и произносит, наклонившись к лицу:

– Ничего не изменится, Мари. Запомни – никогда ничего не изменится, что бы ни произошло. Я с тобой.

Хочется заплакать, но я заставляю себя этого не делать – ну, сколько можно, в самом-то деле?

На улице противно – весь день идет мокрый снег, который тает в ту же секунду, как касается земли. Такая погода очень располагает к депрессии… и к ней же располагает «фольксваген», припаркованный напротив машины Олега. Ну, этого-то кто сюда звал, господи, да за что же мне такое наказание-то на всю оставшуюся жизнь? Олег, смотрю, тоже недоволен, подходит к машине и стучит костяшкой пальца в стекло:

– Ты чего приехал?

Денис выходит из машины:

– Так Валерка позвонил, сказал. Я в травмпункте сегодня дежурю, тут рядом, вот заехал. Смотрю – машина твоя стоит, ну, думаю, значит, еще не уехали. Ты как, Мари?