Тепло душевных сил

Владимир Дегоев, профессор, директор Центра кавказских исследований МГИМО – Университет МИД России

Как много может дать художник историку. Я узнавал о феномене Ибрагимовой всё больше и больше. И всякий раз поражался неиссякаемости её дарований. Когда уже казалось, что мне известно обо всех её подвижнических ипостасях – писатель, врач, учёный, экспериментатор, общественный деятель, – неожиданно попался на глаза томик стихов Мариам.

Открыл наугад. Стихотворение о Сергее Есенине написано как бы в подражание поэту – чувственно, трогательно, раздольно. Что называется, по-есенински.

Подумалось: откуда это изумительное стилистическое чутьё, откуда у дагестанской горянки это тончайшее понимание русской души? Да всё оттуда же – от Бога!

Праведное слово

Александр Мосинцев, член Союза писателей России

Поэзия – своеобразный ключ Мариам Ибрагимовой к пристрастиям, взглядам и поступкам человека, волей судеб оказавшегося на водоразделе взаимоотношений русских и горцев, когда больно за каждую сторону.

И поэтому она пишет:

 
…Кавказ я люблю как Отчизну,
Россию – как русскую мать.
 

Родина моя

Не рвусь я в страны сказочных чудес…

 
Не рвусь я в страны сказочных чудес
По трассам и заезженным дорогам…
Тропой люблю ходить в дремучий лес,
К долинам рек, к хребтам, глядящим строго,
Где всё понятно, просто, без прикрас,
Наполнено величьем первозданным,
Где обретала мир душа не раз
И легче в сердце заживали раны.
 

Дагестан

 
Вечер тихо веял ветерком прохладным,
Над ущельем горным сизый полз туман.
 
 
На тебя, впервые глянув взором жадным,
Поняла, как дорог ты мне, Дагестан.
 
 
Полные величья серенькие сакли
Потонули в дымке тёмно-голубой.
 
 
Катятся слезами дождевые капли,
Будто небо в грусти плачет надо мной.
 
 
Всё слабее слышен дремлющей стихии
С детских лет знакомый, первобытный гул.
 
 
Позади остались, сердцу дорогие,
И отца могила, и родной аул.
 
 
Стелется дороги резаная лента,
Что ведёт в степные дальние края.
 
 
Весело иль скучно жить я буду где-то…
По тебе тоскую, Родина моя.
 

Россия

Сергею Есенину

 
Валом вздыбленных волн промелькали
Цепи гор пред вагонным окном,
Незнакомые русские дали
Потянулись сплошным полотном.
 
 
Голубые, зелёные, синие,
Перелески, озёра, луга,
Серебристым покрытые инеем,
Разодетые пышно в снега.
 
 
Здесь теряется ширь необъятная
Сизой дымкой одетых полей.
Здесь рождалась печаль непонятная
В двадцать лет у вихрастых парней,
 
 
Что воспел с удивительной силою,
С вдохновеньем взглянув на Оку,
Паренёк из села Константинова
На холмистом крутом берегу.
 
 
Край берёз босоногих чудесный.
Гляну в степь – замирает душа,
Будто слышу ямщицкие песни,
Что певали в пути, не спеша.
 
 
Будто снова под стоны гитары
Слёзно льётся покорная грусть.
Иль под свист в самогонном угаре
Расходилась кабацкая Русь.
 
 
Нет, друзья, это пьяная вьюга
Ворвалась, завывая тоской,
К проводам, словно к струнам упругим,
Прикасаясь дрожащей рукой.
 
 
На лету бело-заячью шапку
Чуть не сбила со старого пня.
Запорошенных листьев охапку,
Как задира, швырнула в меня.
 
 
Непутёвая злюка ты, право!
Что насупила грозную бровь?
Иль по-вражьи тебе не по нраву
Беспокойная русская новь?
 
 
Лиходейка, что мечешься в злости?
Осадить бы настырность твою.
Ты сама ведь незваная гостья
В этом, мною любимом краю.
 
 
Не вопи, мы спешим не на тризну…
Иль, безродной, тебе не понять,
Что Кавказ я люблю как Отчизну,
А Россию – как русскую мать.
 

Михаилу Лермонтову

 
Ашуг, не признанный двором,
Отверженный монархом странник,
Когда явился к нам изгнанник,
Его встречал, как отчий дом, Кавказ.
 
 
Перед седым хребтом Кавказа
Предстал он с думою печальной,
Не как приблудный, не случайный,
А найденный достойный сын.
 
 
Нет, не страшил его Чиркей
В суровых дебрях Дагестана —
Любил он в непокорном стане
Лихую удаль узденей.
 
 
Мог на него поднять булат
Мюрид – защитник имамата…
С отвагой русского солдата
И сам он умереть был рад.
 
 
Но разве мог подвергнуть злу
Всё, что, воспев, овеял славой?
За это сам орёл двуглавый
Вонзил в него железный клюв.
 
 
Когда мы думаем о нём,
То утешает мысль нередко,
Что не легла та смерть на предков
Братоубийственным пятном.
 
 
Его в аулах наших чтут,
Как близкого по духу, нраву,
И сыном гор его по праву
Собратьев истинных зовут.
 

Кровь земли

 
Друзья мои, пусть льётся кровь земли
Потоком струй в серебряные чаши.
Чтоб вновь, вскипев в застывших жилах наших,
Огнём священным душу обожгли.
 
 
Пусть эта ночь не дарит сладкий стон
В разливах чувств взволнованных, как море.
Утонет пусть годин тяжёлых горе,
Когда бокалы издадут свой звон…
 
 
Пусть в каждом сердце пенится вино,
Смывая накипь где-то скрытой грусти…
Пусть в жизни вашей вечно будет густо
И пусть до ста всем жить вам суждено!
 
 
Пусть кровь земли, как кровь семьи, роднит
Поборников добра и за порогом.
За дружбу выпьем! Только понемногу,
Чтоб нам разумно радость встреч продлить.
 

Горы Лакские

 
Кто сказал вам, что беден мой край,
Будит грусть наготою бесплодной?
Для меня он – невиданный рай,
Жизнь, оазис в пустыне безводной.
 
 
Горы лакские сердцу близки,
В их теснинах не дышится тяжко!
Говорят, здесь живут бедняки…
Но душа у них вся нараспашку.
 
 
Не беда, что покрыты хребты
Жидкой проседью старческой плеши…
С буйной юностью с их высоты
Ручейки белогривые плещут.
 
 
Бьют ключи средь зелёных ковров:
Тот, кто выпьет живительной влаги,
Сразу станет не только здоров,
Но и полон орлиной отваги!
 

Мама

 
Одну тебя боготворить могу
И до небес превозносить упрямо.
Я постоянно у тебя в долгу,
И ты мой долг всё умножаешь, мама.
 

Сыну

 
Твой дед ничем не знаменитый горец,
В сраженьях – воин, а в труде – кустарь.
Невинному не причинял он горя,
Был с малым – мал, со старым – стар.
 
 
Мой сын, прошу, и ты, живя на свете,
Будь человеком, другом и отцом,
Чтоб за тебя не стыдно было детям,
Чтоб людям смело мог смотреть в лицо.
 

Наш дом

 
Под густою липой старый дом наш
Неказистым кажется на вид.
Приютившись над рекою скромно,
Словно гриб, он много лет стоит.
 
 
И нет в нём окошка с мезонином,
И нет простора в комнатке моей,
Нет под белым мрамором камина,
И нет согретых паром батарей.
 
 
Обдаёт меня теплом зимою,
В уголке заметная едва,
Мазаная печка с духовою,
Где трещат так весело дрова.
 
 
Ароматом вишен и сирени
Дышит в мае садик во дворе.
А какие разливные трели
Под окошком слышны на заре!
 
 
И ничуть не жаль, что в этом доме
Годы мои лучшие пройдут…
Не всегда я нахожу в хоромах
Радость, вдохновенье и уют.
 

Есть женщины…

 
Есть женщины, особенные есть!
Гордиться ими вправе человечество.
Они хранят достоинство и честь,
Как преданные воины – Отечество.
 
 
Те, что способны, с лучшими в ряду,
Прославить труд
Неслыханным умением…
Которые нигде не подведут —
Таких в разведку брали без сомнения.
 
 
Есть женщины,
Что любят только раз.
Довольствуясь устоями семейными,
Не выставляют людям напоказ
Суму невзгод и чувства сокровенные.
 
 
Есть женщины седые с дней войны,
Не согнутые гнётом одиночества.
Они священной памяти верны
И сохранили детям в память
     отчество…
 
 
Есть женщины!
     Когда встречаешь их,
С почтением
     невольно клонишь голову!
 

Град Петра

 
Как юность, ты красив, далёкий город,
В тумане и в просторах синевы.
У стен твоих течёт с величьем гордым
Кровь голубая царственной Невы.
 
 
Ты, как музей, прославленный веками,
Стоишь, одетый в мрамор и гранит,
И думается мне: твой каждый камень
О чём-то память бережно хранит.
 
 
С времён петровских воля человека
В тебе ковалась силою ума.
И как тома большой библиотеки
Твои дворцы, соборы и дома.
 
 
Когда, рассеяв мрак тревожной ночи,
Взошла твоя желанная заря,
Ты дал Отчизне сотни новых зодчих,
В огне рождённых бурей Октября.
 
 
Переживая муки обречённых,
В огне и тьме кромешной грозных дней,
Ты устоял, как крепость, осаждённый
Потомками тевтонских дикарей.
 
 
Храня уклад обычаев старинных,
Гостеприимством славится Кавказ,
Но град Петра стократ гостеприимней,
Брал в добровольный плен меня не раз.
 
 
Как старожилам, стал и мне ты близким,
Хотя к горам привязана душой.
И мой поклон, почтительный и низкий,
Прими, как дар моей любви большой!
 

«В горах Андалала…»

 
В горах Андалала в раздумье глубоком
Поэт Дагестана
бродил одиноко…
И вдруг, обагрённая тихим закатом,
У тропки извилистой, на высоте,
Пред ним – вековая могила солдата
И надпись по-русски
на серой плите:
 
 
«Не выбил у смерти стальную косу
Наш друг незабвенный. Покой его праху!
Чужбина… Никто не уронит слезу.
Никто у могилы не снимет папаху…»
 
 
Поэта слова обожгли, точно пламень,
Сняв шапку, с укором взглянул он на камень
И молвил:
– О люди! О, как вы не правы!
К чему отголосок недоброй молвы?
Дела наших предков суровы и громки,
Но их без вражды вспоминают потомки,
И с русскими рядом в лихие годины
Сражались кумыки, аварцы, лезгины…
 
 
За правду, за волю – и в сёдлах, и в танке.
Степные просторы хранят их останки.
На братских могилах недавние даты…
А надписи этой не верьте, солдаты!
Поэт, выражая желанье народа,
Добавил три слова:
«Мир, дружба… Свобода».
Как искра булата, упала скупая
В резьбу того камня слезинка мужская…
 

Друзьям

 
Пусть недруги в схватках
Нам ранят сердца,
Друзья, наберёмся терпенья!
 
 
     Как звонкий булат,
     Устояв до конца,
     Убьём их холодным презреньем.
 
 
          Серебряным пеплом
          Мятежных страстей
          Залечим душевные раны.
 
 
               Врагов не бывает
               У слабых людей,
               Покорных бичу и тиранам.
 
 
                    Не будем завидовать
                    Тем, кто живёт
                    Без веры, тревог и сомнений.
 
 
                         Безмерно униженным
                         Кажется тот,
                         Кто предан при жизни забвенью!