Глава 8. Популярная девчонка

Ярослав

Я перепортил целую тонну бумаги, но смог вырезать всего пару приличных заготовок для аппликации – и те моя коза-надсмотрщица забраковала. Думаете, она сама пришла освободить меня с этой галеры? Чёрта с два! Я добрых полчаса прослонялся по ветхому мрачному дому в поисках Анастасии после того, как еле смог встать с лавки: нога затекла страшно – совсем перестал её чувствовать, а когда двинулся в путь, то еле удержался от воя. Такое ощущение было невыносимое, что хотелось её отпилить, чтобы перестать это чувствовать. Докторша, блин, спасательница! Так залечила порез, что пришлось конечность ампутировать. И ведь даже проведать не пришла, зараза… Кое-как ноге полегчало, и я отправился искать девчонку – кажется, ни одного угла не пропустил, даже под лестницы заглядывал. Потом обежал прогулочные площадки, заодно прихватив майку, которая так и висела на заборе, и тут наконец догадался спросить у проходившей мимо неопрятной матроны в сером халате. Она объяснила дорогу к нужной группе, и я, ещё немного поплутав, нашёл искомое. Разумеется, с порога выразил недовольство:

– Где, блин, тебя носит? Я там вечно, что ли, должен сидеть с этими твоими аппликациями?

Анастейша тяжело вздохнула:

– Я подумала, вам нужен покой…

– Ага, батя мне такой покой устроит, когда не обнаружит ни одной истории за целый день отработки…

Девчонка охнула и хлопнула себя ладошкой по лбу. Забыла! Вот идиотка.

Я опять набросился на неё с претензиями, но тут вдруг какой-то шкет в грязной майке и драных шортах подошёл ко мне вплотную и борзо так говорит:

– Эй, дядя, не обижай нашу Настю!

– А то что? – ухмыльнулся я.

– А то мы тебя выгоним и больше не пустим!

– Ага, ну попробуй… – я встал в стойку, как на тренировках по боксу (случился как-то у бати бзик меня в секцию отправить классе в седьмом, но эта пытка, к счастью, быстро закончилась).

Мальчишка не будь дураком – двинул меня своей убогой сандалькой прямо в забинтованную ногу. Я снова удержал вой – но в этот раз смог только сдавить его до глухого стона – и плюхнулся на стоявший рядом детский стульчик, который жалобно скрипнул подо мной.

– Да, парень, ты силён! – прошипел я сквозь зубы. – Знаешь, куда бить. Талант налицо…

Настя поспешно склонилась надо мной с перекошенным от страха личиком, потянулась тонкими пальцами к завязкам бинта.

– Всё норм! – сказал я хрипло. – Он не в рану попал, просто там отёк вокруг…

Не зная, что ещё сделать, она опять погладила мою коленку и подула на голень. Меня внезапно окатило мурашками, как из ведра. Чёрт, странно её прикосновения действуют! Такие осторожные, будто не рукой, а пёрышком гладит, а ощущение такое острое, словно меня через мясорубку прокручивают…

– Простите, Ярослав Дмитриевич, что оставила вас так надолго… Меня дети постоянно отвлекают: то одно, то другое… А вам, я подумала, одному интереснее… то есть, лучше… в том смысле, что отдохнуть в тишине…

– Хорош оправдываться! – строго прервал её я. – Давай сторис записывать. – И принялся раскладывать на коленях произведения своего неумелого искусства.

Настя, которая уже успела включить камеру, вдруг рассмеялась, прикрывая рот ладошкой.

– Это что?

– Заготовки твои для аппликаций, что непонятного?

– Ярослав Дмитриевич, да трёхлетки, для которых вы их делали, лучше бы вырезали…

– Ну ты капец безжалостная! Могла бы и поддержать начинающего… вырезальщика.

– Простите. Не хотела вас расстраивать, но это… боже, сколько бумаги испорчено…

– Да не парься, бумагу я завтра принесу. А вот, смотри, эти, вроде, получше, – и показал ей свою гордость.

– Хм… – Настя молча нахмурилась, явно опасаясь опять ляпнуть что-то нелицеприятное.

– Блин, Анастейша, да как ты… – Я повернулся к мальцу, каких несколько стояло возле нас, с любопытством присматривавшихся к принесённым мной артефактам: – Она всегда такая злая и беспощадная к людям?

Парнишка отрицательно покачал головой и промямлил:

– Настя очень доблая.

– Видимо, только к маленьким людям, – буркнул я и принялся безжалостно сминать результаты своего долгого и упорного труда.

– Подождите-подождите! – запищала девчонка. – А сторис?

Я махнул рукой:

– Какой смысл, если у меня ничего не вышло?

– Думаю, ваш отец не станет оценивать качество заготовок, а вот увидеть вас в деле пожелает. Анют, принеси ножницы, пожалуйста.

Крошечная девчушка с некрасивым личиком и короткими торчащими во все стороны волосами побежала куда-то к окну, а потом так же быстро вернулась и вручила мне древние ножницы с ручками, покрытыми облупленной зелёной краской. Пипец, как они живут тут… Я бы ни за что не стал ходить сюда по своей воле, просто потому что невыносимо на всё это смотреть. Нет, в Африке, конечно, хуже – голодают, но то уж совсем не моя проблема…

Я принялся нещадно кромсать и без того изрезанную бумагу, а Настя немного поснимала этот процесс под неумолчный гомон бегающих вокруг детей. Некоторые из них стали подбирать падающие у меня куски и подбрасывать вверх, пища восторженно:

– Снег! Снег!

Совсем скоро эту волну подхватили остальные, и уже через несколько секунд Насте пришлось прервать съёмку, чтобы остановить вакханалию, а остальным взрослым – бросить все дела и начать собирать ошмётки бумаги по всему помещению. После детей усадили на стульчики в полукруг, а меня – на табуретку напротив с книгой в руках. "Русские народные сказки" – сборник довольно жутких произведений, скажу я вам, полный диких нелогичных, а порой и жестоких историй. Конечно, современные фильмы про супергероев и пожёстче бывают, но они же не для детей…

Наконец мучительная сказка про лису, волка, зайца и дрозда закончилась, и дети, слушавшие довольно невнимательно, разбежались играть, а я пошёл искать Настю, которая успела куда-то смыться. К счастью, воспиталка подсказала, что она может быть в соседней группе, и оказалась права. Девчонка, как обычно, сидела облепленная детьми, и пыталась отвечать на вопросы и реплики, летевшие к ней со всех сторон. Пришлось подождать минут десять, пока эта куча-мала рассосётся, а Анастейша заметит моё присутствие.

– Мне кажется, или ты меня избегаешь? – спросил я, когда мы вышли в коридор вдвоём.

– Вам кажется, – быстро ответила она, а потом тут же добавила: – Или избегаю. Выберите любой вариант, который вам больше нравится.

Я нахмурился.

– Ты извини, если я иногда излишне наезжаю, просто забываю постоянно, что ты волонтёр и, в общем-то… Кстати, как так получилось, что ты здесь даже не работаешь, а меня назначили под твоё шефство?

Девчонка явно неискренне пожала плечами:

– Просто… они решили, это я виновата в серии обличительных статей в интернете про вас и вашего батюшку.

– А это не ты?

– Я совсем не хотела… вы же понимаете, что это абсурд: я бы ни за что не заварила кашу с подобными последствиями.

– Под последствиями ты подразумеваешь моё присутствие здесь.

– Да. Оно ни к чему, и всем приносит одни неудобства.

Чёрт побери, никак не пойму, отчего эти её слова так меня задевали! Я – неудобство? Я неприятен, и от меня хотят избавиться? И кто? Мелкая невзрачная девчонка… Да мне на шею втрое более взрачные вешаются, а тут… надо же, королевна! И какого-то дьявола непременно хотелось доказать необходимость моего присутствия здесь:

– А может, я перевоспитаюсь!

– Я трезво смотрю на свои педагогические таланты, а перевоспитание взрослых – это вообще задача не для учителя.

– А для кого?

– Ну… тюрьмы, например…

– Че-го?! Тюрьмы? За неправильную парковку?

– Раз вы так мало нарушили, то, может, вообще не стоит наказывать?

– Я тоже так думаю, но батя не спрашивает моего мнения.

Девчонка улыбнулась:

– Он строгий?

– По-разному бывает. Но эти статьи вывели его из себя, а так как нельзя наорать на всех горе-блогеров N-ска, то отцовский гнев излился на меня.

Я немного помолчал, и Настя уже качнулась, чтобы продолжить путь в группу, но мне почему-то не хотелось прерывать наш тет-а-тет, и я быстро выложил новый вопрос, который меня интересовал:

– Разве ты не участвовала в создании тех статей? А чьи фотки? И откуда они узнали, что случилось?

Настя вздохнула:

– Да, немного. Но я вовсе не собиралась раздувать целую бучу. Просто пожаловалась знакомым ребятам, а они вдруг – флаг в руки и на баррикады.

Пипец, это что получается, не только пацаны в детдоме, но полгорода готово за эту шмокодявку любого порвать? Даже властей не боятся! А ведь ни кожи ни рожи – обычная такая с виду…

Пока я ошарашенно размышлал о популярности своей надсмотрщицы, она нервно кусала губы:

– Только я вам никаких имён называть не буду, даже не просите! Эти ребята ни в чём не виноваты, они просто хотели обратить внимание общественности и устыдить нарушителей…

Я скептически усмехнулся:

– Да мы просто сгораем от стыда!

– Неужели совсем никакого эффекта? А эти исправительные работы? Вы действительно готовы выбрасывать на ветер по сто часов каждый месяц ради права нарушать ПДД?

– Ну я бы так не сказал, что на ветер – довольно интересный опыт…

Глава 9. Очаровательный квест

Ярослав

На следующий день я, как и обещал, припёр целую коробку бумаги для принтера. Нога моя была уже заклеена нормальным пластырем, поэтому, оттащив бумагу, куда указала Настя, я первым делом направился в подсобку Саныча.

– Куда это вы? – нахмурилась девчонка и даже ухватила меня за рукав футболки.

– Закончить начатое вчера, – пожал я плечами.

– Не надо вам туда ходить.

– Почему это?

– Я ведь вам уже объясняла: детский труд под запретом.

– Так я же не ребёнок. Мне 23 уже.

Настя пожала плечами:

– Для господина мэра вы навсегда останетесь ребёнком.

– Это он меня сюда и прислал! – напомнил я раздражённо. – И если хочешь почти дословную цитату, то пожалуйста: "Надеюсь, там тебя научат, что жизнь состоит не из одних удовольствий!" Так что не парься, всё норм.

Но шмокодявка так и не отпустила мой рукав и отрицательно покачала головой:

– Пожалуйста, Ярослав Дмитриевич, не ходите! – прозвучало почти жалобно.

– Да в чём дело-то?

– Мне… начальство запретило вас к Санычу пускать.

– Ты же здесь не работаешь!

– Но это не значит, что мне не могут запретить сюда приходить.

– Зачем им это?

– Из-за вас. Боятся, что вы тут… повредите себе что-нибудь, и Дмитрий Анатольевич… их накажет. Рублём или ещё как-то.

Я вздохнул и перехватил тонкую девичью ладошку:

– Ладно, веди меня к своему начальству.

– Зачем?

– Я… сам… с ними поговорю.

Я вдруг начал немного задыхаться, мне почти с трудом давались слова, потому что охватило дико странное ощущение от этого соединения наших рук. Ладошка у Насти была маленькая, почти как детская, мягкая, пальчики тонкие, и в то же время энергичные. В первую секунду они сжали мою кисть – или, точнее, попытались, потому что была она раза в два больше – видимо, по привычке обращения с детьми. Но сразу следом пальцы распрямились и попытались высвободиться из плена, вспомнив, что я вовсе не местный воспитанник, а вполне себе здоровый лоб, да ещё и неприятный этой козе. Ладно, признаю, вёл я себя при знакомстве не очень. Прямо скажем – как капризный отпрыск власть предержащего, но вот уже второй день подряд я стараюсь быть нормальным человеком, а эта шмокодявка всё равно нос воротит!

Я ещё чуть крепче сжал маленькую ладошку и повторил приказ:

– Веди!

Настя тяжело вздохнула, даже закатила глаза, но всё же двинулась в путь. Я шёл рядом, почему-то безобразно кайфуя от прикосновения к ней и старательно прятал улыбку.

– Ярослав Дмитриевич…

– Что, Анастейша?

– Вы могли бы отпустить мою руку?

– Зачем?

– Неловко. Мы ведь не маленькие дети, чтоб за ручку ходить.

– А я думал, тебя для этого ко мне приставили: чтобы присматривать и перевоспитывать, как мальчишку.

– Я уже говорила, что это не мой профиль.

– А какой твой?

– Максимум до восемнадцати. Вы для меня слишком старый.

– Так ты… школьный педагог, что ли?

– Учусь. На третий курс перешла.

– И что преподавать будешь?

– Русский и литературу.

– Я так и думал что-нибудь в этом роде. Гуманистка.

– Звучит как ругательство в ваших устах.

– Да я в восторге!

– Тогда, может быть, в честь восторга отпустите мою руку?

– Наоборот, от восторга хочется ещё крепче её сжимать.

Анастасия неожиданно резко затормозила, так что я чуть не ударился об её тощее тельце.

– Ярослав Дмитриевич! Я не знаю, что вы задумали, но вам это не поможет!

– В каком смысле? – мне вдруг стало ужасно весело. Даже интересно, что там придумала эта козявка для интерпретации моего поведения.

– В таком! Я ничего тут не решаю. И вообще, вас не держу…

– А я ничего не понимаю. О чём ты говоришь?

Настюха пожевала губы, то краснея, то бледнея, и вдруг выдала нечто совершенно замечательное:

– Если вы думаете, что своими штучками меня очаруете и я освобожу вас от работ, то сильно ошибаетесь! Я никогда не забудусь настолько, чтобы поверить в ваш ко мне интерес. Вы мне взаимно безразличны, и это никогда не изменится, а что касается исправительного срока, то, моя бы воля, я бы прямо сейчас вас домой отправила, но, к сожалению, тут все вопросы к инспектору Константину Георгиевичу.

Вот это прикол! Вот вообще не так я девушек очаровываю! Честно говоря, уже и не помню, когда в последний раз мне приходилось прилагать для этого хоть какие-то усилия. Обычно всё ограничивается фразой: "Эй, детка, иди-ка сюда!" А сейчас со мной творится нечто совершенно непонятное. И я уж точно не пытаюсь сознательно очаровать эту вредину – просто творю какую-то дичь, которая сама собой приходит в голову, а то и вовсе на уровне тела срабатывает. Но вслух произношу совсем другое:

– А почему ты согласилась?

Ручонку по-прежнему не отпускаю.

– На что? – удивлённо распахивает глазищи Настя. Они внезапно кажутся мне большими и такими глубокими, что при должной сноровке в них можно утонуть.

– Нянчиться со мной. Я понял, почему это на тебя повесили, но тебе-то это зачем, если я даже не приятен?

Её губы несколько раз дёрнулись, порываясь что-то сказать в своё оправдание, но потом она нахмурилась и ответила явно честно:

– Из страха.

– Вот уж не поверю! – ухмыльнулся я. – Ты самая бесстрашная девчонка из всех, кого я знаю!

Настя пожала плечами:

– Там, где я борюсь за действительно важные вещи или где мне нечего терять. А выбросить свою мечту на помойку – боюсь. Кто я против мэра и его команды?

– Что за мечта?

– Доучиться для начала…

– А потом?

– Делать мир лучше. Помогать людям.

Я её ненавижу. Потому что восхищаюсь. Не знаю, чего больше, но чувствовать себя хуже невзрачной девчонки, которая на три года младше, учится в педе и, судя по шмоткам, перебивается с хлеба на воду – это тяжело для психики.