Тот, не успев даже отвесить привычный комплимент дамам про розочки, изумленно пожал могучим плечом и неторопливо стал пробираться к столику Ани. Он уже почти подошел, когда она прилепила к уху телефон и громко затараторила:

– Да! Это я сдаю комнату… Родион Боянович, я вас умоляю, подождите одну минуточку, очень важно… Да-да, я не отключилась. Комната огромная, светлая, все удобства тут же… Я имею в виду не в комнате, но и не на улице… Обставлена исключительно: телевизор, телефон, на окне – традесканция… Нет-нет, ее поливать не надо, я сама…

Родион Папахин терпеливо торчал возле стола, нервно притоптывая ботинком, хотя и не уходил. Однако, судя по выражению лица, от своей престарелой тетушки к молоденькой квартиросъемщице он сбегать не торопился. И Аня поддала оборотов:

– Да нет, ну что вы! Я вовсе не хочу никакой платы, я сдаю комнату… исключительно из альтруистических порывов… Говорите – мужчина? М-м-м… Ну что вам сказать… конечно, постороннего мужчину впускать к себе я опасаюсь, но с ним не так боязно, и опять же грубая рабочая сила… А у вас никого знакомых нет? Вот мне бы знакомого мужчину… Хорошо, я подумаю и перезвоню…

Она «отключила» телефон и старательно покраснела:

– Родион Боянович, уж вы извините, но… Так, я что хотела… Тут вам передали корреспонденцию, просили вручить лично.

И она сунула в руки начальника совершенно никому не нужные блеклые газеты.

Папахин ничего не ответил, только медленно качнул головой, пристально шаря глазами по Аниной фигурке.

– А ты, Лиманова, профурсетка, – со злобным презрением перекривилась Наташка. – Это же надо – квартиру она сдает! И прямо насильно Папахину это в уши протрещала! Вот никакой совести! Во времена Тургенева за такое бы… да расстреляли бы, и все! А я… ох, похоже, со своей скромностью так и погибну…

– Наталья Даниловна! – рявкнула на нее Аня. – Попрошу не забываться, мы с вами не на рынке! Потрудитесь занять свое рабочее место!

Наташка с перепугу захлопала глазами, два раза судорожно всхлипнула и понеслась к своему столу, гулко топая каблуками.

Зиночка, то ли из солидарности с Натальей, а то ли так, чтобы себя обозначить, тоже судорожно всхлипнула, издала долгое «гы-ы-ы-ы» и полезла за платком.

– А вы не погорячились, Анечка? – осторожно спросила Лидия.

– Сегодня же зайду к психологу, – улыбнулась ей Аня. – Стала ужасно раздражаться, когда не соблюдают субординацию.

В этот день Папахин так и не созрел для переезда. И на следующий тоже. Аня даже всерьез взволновалась – услышал ли он, о чем она говорила «по телефону»? Но вот в пятницу вечером, когда директор оставил коллектив «Чуда» даже не в четыре часа, а в два, Родион Боянович отчего-то за ним не последовал. Он просидел в своем кабинете до конца рабочего дня, и только после того, как все сотрудники ровно без двух минут пять с чистой совестью потянулись к родным очагам, появился в дверях, наскоро попрощался с работниками и быстро удалился.

Аня уже мысленно попрощалась с ним до понедельника, однако на служебной стоянке, возле своей машины, она его увидела вновь. Родион Боянович топтался возле самой дверцы, нервно поглядывал по сторонам, дергал рукой, чтобы узнать время, и самым определенным образом кого-то ждал.

Ждал, как оказалось, ее.

– Я отпустил служебную машину, вы меня не подбросите? – вдруг спросил Папахин, старательно разглядывая кроны деревьев. И добавил: – Если вам не трудно.

– Совершенно не трудно, – наивно хлопала глазами она, втайне радуясь, что маленькая женская уловка сработала. – Какие трудности, я же вас на машине повезу, а не на руках.

– Да уж… – торопливо забормотал Родион Боянович и как-то суетливо принялся оглядываться. – Уж на руках, пожалуй, не стоит. Я буду глупо выглядеть…

– А уж я-то как… – качнула головой Аня и распахнула дверцу. – Вам куда?

Родион устроился на заднем сиденье и почувствовал себя несколько уверенней.

– Мне, пожалуйста, на Брянскую, – махнул он рукой. – Я там… я там с племянницей проживаю…

У Ани вдруг мелькнула недобрая догадка: а с чего это она решила, что Папахин проживает с той, кого записал в анкете? Скорее всего, чемоданы действительно бросил у тетушки, а сам живет с какой-нибудь молодушкой годков эдак двадцати, с «племянницей», так сказать. Потому и к ней на постой не торопится…

Настроение мигом испортилось, Анна костерила себя последними словами за собственную самонадеянность, а между тем пассажир никак не мог угомониться, все жаловался на тяготы холостяцкой жизни:

– Знаете, такая молоденькая девица, это я про племянницу, м-да… вот я и говорю: такая молоденькая, а хватка прямо крокодилья! – Его несло. То ли необузданный контроль и в самом деле довел бедолагу до предела, то ли он неудержимо кокетничал, но Папахин неожиданно настолько разоткровенничался, что чуть было не пустил скупую слезу. – Чуть опоздаешь – отчитывайся, где пропадал, с кем! Чуть что – сразу в карман, кто звонит – сразу к телефону! Ну никаких сил нет. Я, знаете, ее бросить хочу… то есть поменять… на другую племянницу. Нет, просто у меня в этом городе столько племянниц, прямо как яиц – ячейками, ячейками! А еще сестры всякие двоюродные, кузины. Одни хлопоты от этой родни.

– И ведь что обидно, – язвительно поддержала его Аня. – Одни только сестры и племянницы, а вот братьями и племянниками бог обошел.

– Я и сам удивляюсь! – не замечал подвоха измотанный женщинами красавец. – А вы что, правда комнату сдаете?

– Ну-м-м… да… – уже немного сомневалась Аня.

Но Папахин никаких сомнений не замечал. Он мечтательно закатил глаза, теребил дланью свою золотую прядь и блаженно улыбался:

– Вот бы как хорошо, если бы вы не какого-то там чужака пустили, а меня! Я, знаете ли, давненько хочу пожить один, чтобы тебе никаких проверок, чтобы сам себе хозяин… И вы меня как соседка вполне устраиваете. Я уже так устал от женского внимания, от всяких там романов, ухаживаний, приседаний, страстей-мордастей… А вот с вами мы бы так спокойненько проживали. Никаких тебе любовей, обмороков от переживаний, охов-ахов! Пропали вы куда-то на неделю, да и счастья вам! Гуляйте себе! Я даже не почешусь! Зато и мне – надо с девушкой встретиться – пожалуйста, надо мне на ночь отлучиться – тоже никаких истерик, это же песня!!

Аня чуть не врезалась в столб. Интересно знать, отчего это из-за нее ему даже почесаться лень! И что это такое – «никаких любовей и обмороков»?! А для чего она, собственно, ему комнату предлагает?! Себя стесняет? Для того, чтобы ему эту самую «песню» устроить?! И еще главное, надо ему с девушкой на ночь отлучиться?!

Она мгновенно насупилась и старательно не слушала папахинские грезы. Но тот заметил перемену в настроении спутницы и кинулся убеждать:

– Да нет, вы ничего не подумайте. Я не собираюсь приводить прелестниц к себе домой…

Аня не просияла.

– И даже не буду приходить поздно ночью. Либо вечером, либо уж утром, – подарил очередной кусочек счастья Родион Боянович.

Аня не оценила.

– И в конце концов, я могу вам даже оклад повысить! – выкинул «козырного туза» пассажир.

Конечно, деньги никогда не помешают, и все же не они сыграли решающую роль. У Ани в голове будто разбередили муравейник – так забегали мысли. Ну, во-первых, чего это она артачится, когда сама чуть ли не в ухо кричала Папахину, что сдает комнату. Причем даже не слишком сопротивлялась против совершенно незнакомого товарища, это что же получается – Родион Боянович может вообразить, что она вообще собирается бордель устроить! А его не берет только из лишней скромности, дабы не мешал вольностям, так, что ли? А во-вторых… Ну кто сказал этому надутому Нарциссу, что если он решил – никаких амуров, так оно и будет? Уже давно известно: чтобы очаровать мужчину, надо только вовремя кивать да хлопать ресницами, а делать все по-своему. И потом, у нее просто не будет другого шанса его очаровать, а за свою любовь принято бороться! Она сама когда-то читала об этом в умных книгах!

Поэтому Аня трогательно улыбнулась и робко пожала плечами:

– Ну… если только оклад… в два раза. Когда поедем смотреть квартиру? Я ее каждый день драю, драю, а вы все никак не интересуетесь!

Папахин насупил брови, беззвучно зашлепал губами и даже пальцами задергал:

– Значит, сегодня… сегодня не получится, завтра вечером…

– Завтра вечером я не могу, – быстро вставила Аня, вспомнив по вечер встречи. – У меня вечер… В общем, я немножко занята.

– Ладно… послезавтра воскресенье, никак не выходит, я уже обещал, а вот… давайте в понедельник? – обрадовался Папахин свободному окошку. – Вот прямо так сразу после работы и… Вы как?

– Замечательно, – сказала Аня. – Я как раз успею отойти… То есть подготовиться к рабочей неделе, я только это имела в виду…

На этом и порешили. Папахин вдруг замахал руками и попросил остановить его возле магазина.

– Знаете, не хочу лишний раз дразнить соседей, – робко признался он, трогательно розовея ланитами. – У нас такие соседи завистливые, как только иномарку видят, обязательно пакость устроить норовят – на вашу машину, например, какую-нибудь банку с прокисшим майонезом сбросят или пакет с мусором.

Аня хоть и подозревала, что дело вовсе не в соседях, а в молоденькой ревнивице, испытывать судьбу не отважилась.

В субботу Аня решила насладиться по полной программе. С самого утра она накидала в ванну ароматных трав, настроила музыкальный центр на любимую волну и погрузилась в горячую воду. Думалось, что от воды будет веять розой, лавандой и жасмином, однако ж несло только перепревшим сеном, высохшие цветки в горячей воде раскисали и смотрелись весьма неприглядно, и постоянно норовили запутаться в волосах. Да и вместо любимых лирических мелодий в ушах грохотал тяжелый рок, но расстраиваться по мелочам не хотелось.

– Ну и ладно, – настроилась Анна на положительную энергетику, откинула голову и блаженно прикрыла глаза. – Будем нюхать буренкину радость и представлять лето…

Вынырнув из ванны, Аня налепила на лицо какую-то новую диковинную маску, обещающую вместо кожи персик, замотала голову полотенцем и в который раз подумала:

– Анечка, ну как же хорошо, а? И признайся – зачем тебе портить себе жизнь каким-то там мужчиной, пусть даже трижды… десятижды красавцем и двадцать раз начальником?! – И тут же горько возразила сама себе: – Надо, Аня. А все потому, что жизнь не должна состоять из одних удовольствий! Ты, Анюта, еще ни разу в загс не бегала, а пора бы уже. В конце концов, надо отдать долг природе – окультурить хотя бы одну мужскую особь, одичавшую без женского воспитания…

Вяло пощелкав телевизионным пультом до четырех часов, Аня уселась к зеркалу подчеркивать природную красоту. Неизвестно, сколько времени она угробила на искусный макияж, полчаса ушло на укладку, еще столько же на любование собой, наряд отнял еще минут сорок, однако ровно в семь она уже входила в ресторан, где отмечали юбилей ее старенькой школы.

Сначала она немного стушевалась. Так много народу толкалось в большом холле. Ане показалось, что никто из одноклассников ни за что ее не узнает или случится еще более страшная вещь – никто из ее выпуска попросту не придет. Но только она сдала пальто в гардероб, как на нее тут же накинулась целая стайка пестрых, веселых дамочек:

– Анютка!! Лиманова!!! Ой, а какая стройненькая стала! А какая модная! Замуж вышла? А дети есть? Где работаешь? Дома сидишь? Пойдем вон туда, там все наши!

Аня не успевала вертеть головой, отвечая на вопросы, а ее уже куда-то тащили, обнимали, чмокали, громко хохотали в самое ухо, то есть радовались, что она догадалась прийти на встречу с бывшими одноклассниками.

Причем радовались не только ей, позже Аня заметила, что каждого пришедшего встречали с диким восторгом и неуемной радостью. Шумные стайки собирались то тут, то там, особенно бурный гомон стоял возле столиков с учителями.

– Танечка! И ты сейчас работаешь бухгалтером?! – восклицала какая-нибудь заслуженная учительница. – Боже праведный! Но ты ведь никогда не знала таблицу умножения!

– Светлана Семеновна, а у нас такое убыточное предприятие, что умножать не приходится…

– Юрочка, я тебя и не узнала! Такой взрослый, такой… ты помнишь, как прятался на моем уроке у меня же под столом? Я столько лет хочу спросить, а почему именно там? Что ты там высматривал?..

– Людмила Емельяновна, а я ведь так и не выучил «паст пёфикт тенс».

– Саша, да чего теперь вспоминать, теперь-то его смело можно выкинуть из головы.

– Да нет, нельзя… я все же английский в школе преподаю…

И почему Аня решила, что никого не узнает? Десять лет не изменили их до неузнаваемости. Правда, многие девочки располнели, мальчики стали степеннее и сдержаннее, но в основном все остались такими же. Девочки летали по залу бабочками-кокетками, забыв про оставленных дома мужей и малолетних детей, и вовсю стреляли глазами на «мальчишек». Те же то и дело прогуливались возле столиков преподавателей, и весь их облик кричал: «Ну что, Мариванна! Говорила вам моя мама, что я нормальный ребенок, а вы все – бе-е-естолочь, бе-е-естолочь!»

Пока в микрофон какая-то неизвестная женщина честно отрабатывала торжественную часть, за столом Аниного выпуска царил несмолкающий гул – столько всего надо было расспросить, узнать и успеть рассказать о себе только самое хорошее.

– Игореша!! Брагин!! А мы твою газету читаем! Всей семьей, ты про наш класс почему еще не написал?! Уже про все притоны в городе написал, про места всякие злачные, даже про психдиспансер, а про нас…

– Валюша, ты почему совсем не растешь?!

– Я же в роддоме работаю! И меня президентские заботы давят – ну никто не хочет рожать, ну никто! Вот девчонки, признайтесь, кто из вас в роддом…

– А чего это, если в роддом, так сразу и девчонки?

– Ир, а ты все такая же! Девчонки! Смотрите, Дронова ну совсем не меняется! Замуж не вышла?

– Да выходила я! Но… вот никак не задерживаюсь в замужестве! И чего такое со мной? Думаю, думаю… наверное, мужики некачественные попадаются! Сережка!! Баринов! А все потому, что я на тебя внимания не обращала, помнишь, когда ты бегал-то за мной!

– Ира, ну ты себя так ведешь! – дергали ее за брюки подруги. – Запоминай, ты уже взрослая барышня!

Сергей Баринов – приятный, улыбчивый парень, который за свои годы уже успел подмять под себя четверть промышленности города, на крикливую Ирку не обижался, а только широко разводил руками:

– Ну как же ты так, Ира? Прямо хоть вертай все взад! – и тут же поворачивался к своему другу по парте.

– А я вам сразу скажу: например, мне есть чем гордиться! – кокетливо поправляла прическу Сонечка Каблукова. – Я ведь теперь ведущая актриса города! Ой, этот театр! Сплошные интриги, зависть, коварство…

– Ой, я знаю, знаю! – втиснулась неуемная Ирка. – В кукольном театре, да? Коварных лисичек играешь, точно?!

– И ничего не точно! Да, я прима кукольного театра, но… я не только актриса, я еще и сценарист! Девочки! Игорь, Брагин! Я, между прочим, к тебе обращаюсь! – дергала за рукав Сонечка свою первую пылкую страсть. – Так я и говорю: я написала совершенно изумительную пьесу – там и любовь, и страдания, и невероятный накал страстей! Но все для детей. То есть, если грубо выразиться, взяла «Три мушкетера» и переложила их на новый лад. Теперь у меня мушкетеры – это светлячки, кардинал – колорадский жук… Ну что вы смеетесь-то?! Может быть, я так детей с классикой знакомлю! Естественно, я там играю главную роль – Миледи. Только она там… немножко в образе блохи…

– Господи, – умильно складывал ручки под горлом Брагин. – Как муж-то гордится…

Теперь Аня просто с содроганием думала о том, что могла бы запросто не прийти на это замечательное мероприятие. Вот дура была бы! А вечер набирал обороты. Уже было изрядно съедено и выпито, уже громче стали голоса, а ноги сами просились на середину танцпола. Мужчины старались вовсю – они пытались ни одной дамы не оставить без медленного танца. Хотя, как и везде, «на десять девчонок, по статистике…» поэтому «мальчикам» приходилось нелегко. Зато нельзя сказать, что «не сладко».

– А вот и я, ваша радость пришла! Вишенка для украшения! – раздался позади Ани немножко хмельной басок. – Дронова, не подскакивай, Каблукова, глазами не стреляй, не для вас цвету… Лиманова! Ну долго я тут гладиолусом буду возвышаться? Ну, наверное же, я тебя на танец приглашаю!.. Ну ничего молодежь не понимает, ну ничего…

– Изоба-а-аров! – послышался смешливый вдох одноклассников. – Вот уж правда – радости привалило!

Позади Аниного стула мялся длиннющий и нескладный Лешка Изобаров, ее трепетная школьная любовь. Конечно, он изменился, но совсем не в лучшую сторону. Он и раньше-то красавцем не был – покорил Аню только своим словоблудством, а сейчас ему и подавно хвастаться было нечем – не первой свежести джемпер с великоватым, растянутым воротником, из которого жалко и сиротливо торчал мощный кадык, обвислые брючки, длинные руки, которые он то и дело заталкивал в карманы, да еще и пышные стариковские усы.

– Краса-а-авец ты наш, – сердобольно пропела пухленькая, хорошенькая Наденька Смирнова. У нее совсем недавно родился малыш, и теперь ее материнские чувства распылялись на всех в радиусе десяти метров. – Иди сюда, я тебя хоть покормлю, смотри как исхудал! И чего тебя жена не кормит? Садись.

Изобарову, вероятно, совсем не материнские чувства хотелось вызывать, поэтому он ершисто дернул головой и даже пустил петуха от возмущения:

– Что это… я не знаю! Ну в чем дело?! Что это вот так меня все за стол и тянут!! Смирнова, отпусти рукав, вытянешь весь костюм! Лиманова! Ты идешь плясать, или меня здесь прямо на части разорвут!

Аня тихонько фыркнула и поднялась – Лешка совсем не изменился.

Она танцевала с ним под старую, знакомую мелодию, музыка напоминала, как лет десять назад под эти самые аккорды Аня так переживала из-за этого самого Изобарова. И вот теперь она совершенно спокойно покачивается с ним в танце, и ни одна струнка не дрогнет. Действительно, время лечит. Да и как сейчас могут дрожать какие-то там струнки по Лешке, если буквально в понедельник к ней переедет Родион!

– Ты как-то… ненормально улыбаешься, – обеспокоено задергал плечами Лешка и даже дернул ее за платье на талии. – Ты про меня думаешь или про кого? Что-то у тебя какая-то мимика нездоровая.

Аня опомнилась и задумчиво погладила рукой его совсем не новый джемпер в катышках.

– Я про тебя думаю, а как же…

– А что ты про меня там думаешь? Чего ты улыбаешься по-акульи как-то? – насторожился кавалер. – Чего про меня думать-то, я не понимаю! Нет, ну просто же удивительно, не успеешь девушку пригласить, а она уже все! О тебе всерьез задумывается – улыба-а-а-ается мстительно так!! Ты лучше не думай – качайся под музыку и делай вот так!

Лешка тут же показал ручками «фонарики» и быстро завилял задом.

Аня тихо прыснула Лешке в старый джемпер. Этот Изобаров вечно ворчит, и когда он только доволен бывает? Интересно, а он любил когда-нибудь? И если любил, неужели вот так же брюзжал рядом со своей ненаглядной? Тогда Аня готова поспорить на сто долларов – любимая от него сбежала.

– Леша, а ты женат? – напрямую спросила она.

– Та-а-а-к… доплясался… – нервно задергал кадыком Изобаров и принялся беззащитно оглядываться по сторонам, будто Аня именно сейчас и потащит его в загс. – Что-то вы все, женат – не женат! А я не скажу! Вот такой я… загадочный, таинственный, прекрасный незнакомец, да!! – И Лешка пьяненько, с силой кивнул головой. Потом хитренько сощурился, как старая бабушка у замочной скважины, и проговорил: – И, с вашего позволения, принципиально к женщинам равнодушен. Вот принципиально! Слушай, Лиманова, чего тебе не сиделось, а? Зачем ты меня плясать потащила? Пошли лучше выпьем… – И он решительно потащил Аню за столик.

Опустошив рюмочку за прекрасных дам, Лешка продолжал:

– В мужья я, конечно же, сходил, но!.. – Он высоко вскинул указательный палец с криво обгрызанным ногтем, а потом печально всхлипнул. – Этот брак… просто беда какая-то! Там умерла… моя… Понимаешь, Лиманова, случилась катастрофа, и у меня погибла…

– Лешка! Неужели жена? – прикрыла рот ладошкой Аня.

Лешка взглянул на нее совсем горько.