И они гордо внесли себя в партер.

* * *

Люди рассаживались по красным бархатным креслам в рядах. А Наташа вертела головой из стороны в сторону, высматривая Игоря. Тщетно. Неужели, правда, показалось?

В зале погас свет, дирижер взмахнул палочкой, и скрипачи, как один, аккуратно коснулись смычками струн. Поднялся занавес, позволяя любопытным взглядам зрителей проникнуть на новогодний бал. Там, на сцене, все было почти по-настоящему: свечи, аристократические гости в белом, розовом и голубом, елка с раскидистыми лапами, украшенная громадными золотыми шарами, почтенные старики в напудренных париках, раздающий игрушки фокусник в черном балахоне, расшитом звездами, мальчишки с саблями и стайка девочек в кисейных одеждах.

Нежное скрипичное стаккато, чудесные декорации и наряды танцоров не тронули Наташу так, как обычно. К слову сказать, если кто-то тридцать первого декабря по традиции посещает в баню, то наши подруги уже много лет в предновогодний месяц ходили на Щелкунчика. Но сегодня все было иначе: Олькины сапоги жали, сердце само подскакивало в ритме стаккато аллегро, и от волнения горели щеки.

Действо на сцене продолжалось. Олька шепнула:

– Где же твои орешки? – и протянула учительскую котомку.

Из-под увесистой грамматики Мёрфи и пары рабочих тетрадей Наташа извлекла пластиковую коробочку с засахаренным арахисом. Подруга с видом нашкодившей, но довольной кошки осторожно открыла ее и положила в рот орешек. Наташе было не до сладостей, а вот стриженый почти на лысо мужчина справа посмотрел на орешки с завистью и вожделением. Проникнувшись к нему сочувствием, Наташа уже хотела было передать коробочку, но вовремя заметила недобро вспыхнувший взгляд спутницы «осýжденного на балет». Наташа притворилась, что ничего не заметила, и вперила взгляд в танцующих на сцене детей.

В Наташиной голове завертелись мысли: «А вот Игорь не такой. Он наверняка наслаждается музыкой, и не сидит с понурым видом. Игорь – эстет, сразу видно. Даже в командировке не мог пропустить Щелкунчика! Не удивлюсь, если он и в Венской опере бывал, и в Мариинке, и… Ах, неужели бывают такие мужчины?! – заранее восхищалась Наташа, чувствуя, что, увидев предмет своих волнений, будет способна прямо с кресла воспарить в прыжке па де пуасон не хуже балерины в пачке. Но тут же в груди похолодело: – Боже, а вдруг он не один? Вдруг с какой-нибудь супер-пупер красавицей? И тут я… С выходом из-за печки. Ой, мама… Наверняка так и есть. Боже, ерунда какая! Все, не буду даже думать о нем. – Но с очередным тактом оркестра на Наташу вновь накатывало: – Ах, как хочется на него посмотреть… Хоть глазком! Господи, если ты есть, пожалуйста-пожалуйста… Скорей бы, скорей бы антракт! – и тут снова: – Ой, я, наверное, выгляжу нелепо в Олькиных вещах. Нет, лучше не встречать его совсем…»

И так по кругу.

К концу первого действия драматизм Наташиных чувств достиг апогея, и она решила, что не сдвинется с места. Олька потянула ее за руку, не церемонясь:

– Эй, мадам Фу-Фу, ты что? Там же столик накрыт! Твоих орешков мне на один зуб, вот если б ты захватила пирожков с капустой…

* * *

Из зрительного зала неслась музыка. Прислушавшись, Игорь невольно вспомнил, как смотрел Щелкунчика в Большом с бывшей женой. Нет, он, конечно, не слыл театралом. Хотя что-то во всем этом было. Ощущение лоска, аристократичности, утонченности? Возможно. Редкое удовольствие, сродни смакованию французского вина изысканного букета. Полтора-два часа в театральной ложе, и совершенно другое самоощущение недели на две.

Нынешнюю пассию Игоря, юную кубанскую красотку Снежану с великолепной грудью, тонкой талией и страстными восточными глазами в театр можно было затащить, разве что пообещав взамен что-нибудь бриллиантовое. Зато с ней секс… «А что секс?» – сам себя спросил Игорь, констатируя, что вне зависимости от физиологии с кем-то взлетаешь, с кем-то притягиваешься к земле. Пусть и секс хорош. Но как-то незаметно для себя сползаешь до звуков низкопробной попсы по утрам и ползешь себе дальше – грести деньги. Ползешь себе и ползешь, как гусеничный трактор. Мда, скучно.

– Нет, я не понимаю, как мне мотивировать команду торговых, если Москва утвердит эти планы? И так склады перетарены, скоро партнеры кофе нам за шиворот сыпать будут, – возмущался напротив Костя Щекочихин, такой же, как он, руководитель дистрикта^[3], только Нижегородского, налегая на спиртное. – Бонусов же тогда не видать!

– Да, – кивнул Игорь и подлил коньяка в пузатый снифтер. – У нас та же тема. Переход с партнеров на логистических операторов ситуацию не улучшил. Они все равно не хотят обслуживать лоу-страта, деревни то бишь. А здесь, на Юге, пятьдесят процентов территории – региональные точки, а не большие города.

Оркестр, который, кстати, играл весьма неплохо, умолк. Двери зала распахнулись, и оголодавшие любители балета ломанулись в буфет, эту святая святых любого театра. Здесь, в музыкальном, имелся не просто буфет, а настоящий бар от ресторана «Белый рояль». Игорь с ироничной усмешкой следил, как разряженные театральные старушки вперемешку с проджинсованной молодежью совершенно по-советски толкаются в очереди за чашечкой кофе и бутербродом. Что подтверждало аксиому: зрелищами сыт не будешь.

Судя по накрытым рядом столикам, лишь немногие позаботились о комфорте заранее.

– О! Пожалуй, я отвлекусь от нашей рутины на кое-что поприятнее, – оживился Щекочихин, встряхнув чубом. – И тебе рекомендую. Но та, что в мехах, моя.

Игорь обернулся и увидел подходящих к соседнему столику женщин. Худую и поплотнее, с элегантно наброшенной на плечи норкой. В этой леди весьма приятной наружности он с удивлением узнал свою недавнюю знакомую. Несомненно, это была она. Только выше, худее и гораздо красивее, нежели пару дней назад. Неужто во всем был виноват эффект розового халата? Гм, а что она сделала со своими волосами?

Изумление его было так велико, что Игорь встал и подался вперед:

– Здравствуйте, Наташа!

– Добрый вечер, Игорь, – естественный румянец коснулся ее щек. Ни дать, ни взять тургеневская барышня.

Калганов не мог не заметить, как блестят ее зеленые глаза, отчего-то более яркие, чем тогда, вечером. В таком преображении виноват театр или все-таки удачный макияж? А, может, он просто не заметил всего этого тогда, из-за удара лопатой?

Щекочихин встрял в разговор:

– Так вы знакомы?

– Позволь представить тебе мою спасительницу: Наталья. Помнишь, я вчера рассказывал? – сказал Игорь.

После того, как все были друг другу представлены, Игорь отодвинул стул для Наташи:

– Присаживайтесь к нам.

– У нас заказан столик, – с некоторой гордостью ответила она.

– А, может быть, мы тогда присоединимся к вам? – масляно улыбаясь, предложил Щекочихин. – Вы не будете возражать?

– Отчего же, – ответила Наташа и улыбнулась. – Тоже любите Чайковского?

Игорь зачем-то соврал:

– Да. Очень.

Положа руку на сердце, ему не хотелось признаваться, что они с коллегами решили посидеть в баре в двух шагах от гостиницы после занудной конференции и плохих новостей. Но посиделки не сложились: не выдержав звуков классики, парни быстренько разбрелись, кто куда, и остались лишь они с Костей.

К слову сказать, Игорь совсем недавно перешел из маркетинга в отдел продаж, и найти общий язык с сейлзами оказалось непросто: у них были другие интересы, уровень культуры, грубоватые порядки и армейские шуточки. Среди продажников Калганов чувствовал себя, как скрипач в гуще разбитных чубастых экскаваторщиков, но чтобы получить выгодный контракт за границей, ему нужно было продержаться здесь молодцом хотя бы год и показать хорошие результаты. Поэтому Игорь готов был потерпеть и усиленно вливался в коллектив. Впрочем, все это было так неромантично…

Увы, подвыпивший Щекочихин не позволил создать нужную иллюзию.

– Ахахах, вы решили, что мы тоже на балет, да? Нет уж, извольте. Под Чайковского коньяк идет особенно хорошо, а еще лучше водочка! – радостно заявил он и подхватил бутылку со стола. – Пока народ накачивается классикой, мы тут с товарищем накачиваемся кое-чем покрепче…

Наташа с Олей посмотрели на него, как на умственно отсталого, а Игорю сразу захотелось отодвинуться от коллеги. Чтобы как-то исправить впечатление, Калганов заметил:

– Щелкунчик Чайковского неподражаем. Есть в этой музыке что-то волшебное.

– Правда. Она такая светлая, что рождает в сердце любовь, – сказала Наташа и тут же покраснела до самых ушей.

– О дааа, любофффь! – с видом демона-искусителя прищурился Щекочихин.

– К людям любовь, к людям. В широком понимании этого слова, – поспешила вставить Олька.

Лицо Щекочихина расцвело в смачной гримасе. Почувствовав, что тот выдаст сейчас какую-то несусветную пошлость, Игорь поспешил обратить внимание на возмущенные возгласы из очереди у стойки:

– Забавно, впервые встречаю такое редкостное сочетание приличного бара и школьного буфета!

– Да, но в школьном буфете не подавали чизкейков и бутербродов с красной икрой, – улыбнулась Наташа и подвинула блюдо с бутербродами к мужчинам: – Угощайтесь, пожалуйста.

Щекочихин тут же накинулся на закуски:

– Икорочка…

– Зато какие в нашем буфете были сосиски в тесте! – вспомнила Олька.

– И бутерброды с кабачковой икрой, – смеясь, сказала Наташа.

– А я больше всего любил пирожки с ливером, – признался Калганов. – Один Бог знает, что туда клали, но было ужасно вкусно. Отчего-то сейчас их днем с огнем не сыскать.

– А Наташа такие умеет готовить, только вкуснее, – голосом Лисы Патрикеевны сообщила Олька.

– Да, пирожки у вас замечательные, – заметил Игорь и спохватился: – А я вас так и не отблагодарил.

– Ну что вы, – засмущалась Наташа.

– Позвольте хотя бы угостить вас, – засуетился Игорь. – Что бы вы предпочли: шампанское, вино, возможно, коньяк? Официант!

– Пирожки были компенсацией за удар лопатой, чтобы Калганов на вас в суд не подал, – снова не к месту влез в разговор Щекочихин. – Кстати, с чем они были? С котятами? И почем в вашем городе фарш…?

– Мда, Костя… Разве ты не говорил, что тебе презентацию к утру надо доделать? – вкрадчиво спросил у коллеги Игорь, думая, что тот до сего момента удачно скрывал, каким был дураком. – Знаешь, Костя, если не начать прямо сейчас, ты точно не успеешь.

– Презентация? А, ну ее! – отмахнулся Щекочихин. – Какая может быть презентация, если рядом такие леди? Кстати, наша гостиница в паре метров отсюда… Возможно, вы плюнете на свой балет, и мы продвинемся в более интимную обстановку?

– Прекрати, Костя! – жестко одернул его Игорь.

Наташа вспыхнула и вскочила:

– Знаете, мы лучше пойдем.

Оля тоже поднялась и с оскорбленным видом выложила только подошедшему официанту деньги.

– Всего хорошего.

Игорь подался за ними:

– Постойте! Прошу прощения за моего коллегу. Он перебрал…

Зазвенел звонок, и Наташа добавила, всем видом показывая, что разговор окончен:

– Нам все равно пора.

Когда обе женщины скрылись в зрительном зале, Игорь резко развернулся к коллеге.

– Какой же ты козел, Щекочихин!

* * *

– Нет, внешне этот Игорь, конечно, мачо. Брюнет, голубоглазый, высокий, – шипела в ухо Олька, когда они уселись в кресла. – А так, мужик как мужик, сидит себе, бухает. А ты все – эстет, эстет… Эх, Наташка, когда ты перестанешь смотреть на мужчин в розовых окулярах? Сбрасывай давай.

– Уже, – буркнула Наташа. – Ты как всегда права.

– И чего ты на красивых западаешь? – возмущалась Олька. – По-моему, уже пора поумнеть. Только представь себе – иметь такого мужа: да с ним придется не вылезать из спортзала и все время держать ухо востро, неизвестно, когда и куда его занесет. И с кем. Знаешь, красота для мужика вообще не главное, был бы сильный и надежный.

– Что же ты тогда жалуешься на Алика? – вздохнула Наташа. – Он тебя вместе с машиной, по-моему, поднять может. И не бросит никогда. Ни в прямом, ни в переносном смысле.

– Нет, ну, пожаловаться – это святое, – со знанием дела заявила подруга и похлопала Наташу по полечу: – Ничего, Золушка моя. Послезавтра познакомлю тебя с Юрь Васильичем, вот кто человек нормальный. Кстати, не пьет. Почти.

Наташа лишь промолчала. Настроение стало ни к черту. В зале потемнело, и действие второе началось.

Музыка Петра Ильича действительно была волшебной, и к Вальсу цветов Наташа решила, что за все надо платить – за прощание с заблуждениями тоже, а потому расслабилась, перестав кукситься на непонятного Игоря, его спутника, на зевающего с угрозой вывихнуть челюсть лысоватого соседа справа и на Ольку за то, что вечно права. Да, и позвольте, какие могут быть недовольства, когда под чарующие переборы арфы влетают над сценой легкие, словно розовые бутоны, балерины, когда с нежнейшими трелями флейт и скрипок перед глазами разворачивается самая настоящая сказочная пастораль, светлая и трогательная, а музыка вливается, словно живая вода, прямо в открытое сердце?

– Я счастлива, – сказала она Ольке, когда прозвучали последние ноты Апофеоза, и зал разразился аплодисментами. – И буду окончательно счастлива, когда сниму твои сапоги.

Хлопая и улыбаясь, Олька мотнула головой к выходу.

– Тогда скорее, пока в туалете не начался аншлаг.