Цитаты из книги «Зависимость и ее человек: записки психиатра-нарколога»

Первое, с чем я столкнулся как нарколог, — бесконечно сложная диспансерно-учетная математика. Это было кафкианское испытание, бессмысленное в своей сложности и сомнительное в своей полезности.

Наркологи по-разному относятся к так называемому кодированию. Александр Романович Довженко получил патент на этот способ «лечения» хронического алкоголизма в 1985 году. В патенте указано, что кодирование создает отрицательный условный рефлекс на алкоголь. Это отражает слишком наивное понимание патогенеза зависимости: один лишь условно-рефлекторный подход к терапии аддикций не может и не должен работать.

Я полагал (и был близок к истине), что кодирование — это остроумная уловка, позволяющая наркологу внушить зависимым уверенность в том, что они не хотят или не могут выпивать. Но уловка оказалась обескураживающе примитивной и циничной. — Тут ничего особенного нет, — сказал мне куратор. — Рассказываешь больному сказку и вводишь любой препарат. — И все? — В общем-то да. Сказка должна быть хорошей. — А препарат? — Принято вводить что-то такое, что вызывает крайне неприятные ощущения, но при этом не вредно для здоровья. Сам Довженко использовал хлорэтил. Он орошал хлорэтилом зев больного. Открывал ему рот и прыскал эту гадость прямо в горло. В наше время обычно применяют магния сульфат или никотиновую кислоту. Внутривенно. Или пирогенал. — Получается, зависимым помогает… сказка? — Если она хорошо рассказана, то да. — Неужели они в это верят? — Ну, ведь верят же они, что, выпивая, будут лучше себя чувствовать? Верят.

Следует отметить, что в медицинской практике сбор анамнеза, изучение истории развития болезни, а также истории жизни пациента, — диагностически наиболее важная часть. Я не преувеличиваю: согласно результатам исследований швейцарского врача Р. Хэгглина, 50% заболеваний внутренних органов диагностируются на основании анамнеза, 30% — на основании физикального исследования и лишь 20% — на основании инструментальных и лабораторных данных4. Думаю, в психиатрии и наркологии, где разговор с пациентом — основной диагностический инструмент, тщательный сбор анамнеза — важная часть работы врача.

Мы прилипаем к вещам, явлениям, людям и страдаем, когда вещи теряются, явления меняются, люди уходят.

Я тогда не знал, что медицина — это в первую очередь встреча двух людей и диалог между ними, когда один делится своим беспокойством, а другой пытается понять, что с этим можно сделать. Иногда из этого что-то выходит. Потом каждый идет жить свою жизнь.

Под гедонизмом я понимаю мировоззрение и образ жизни, в основе которых лежит удовольствие: я делал только то, что мне нравилось, принципиально игнорируя другие стороны жизни. И лишь к концу учебы до меня стало доходить, что важное в жизни лежит не там, где мы получаем удовольствие, а там, где от нас требуется преодоление.

Я думал о Наркозавре, а также о десятках других пациентов, о людях с наркотической, алкогольной, никотиновой, игровой зависимостью, о людях, которые разными словами говорили мне одно и то же: «Я уже давно не получаю того, что получал раньше, но мое желание меня не слушается и я не могу с ним ничего сделать».