Явь Пряникова

Лежа навзничь, весь в холодном поту, он бессмысленно смотрел в потолок и тяжело переводил дыхание. Рассерженная жена, отвернувшись от него на другой бок и уткнувшись лицом в подушку, делала вид, что спит.

«Вот тебе и доброе утро! – наконец, родилась первая мысль в голове Дмитрия Сергеевича по пробуждении. – Не успел проснуться толком и слова молвить не успел, а уже чувствуй себя со всех сторон виноватым. Надоел этот кошмар! И повадился же, кровопивец, от ночи к ночи с такою дуростью в голову лезть, будто и присниться больше нечему!»

Немногим позже Пряников, отстранив тяжелые воспоминания о виденном сне, аккуратно встал, чуть не на цыпочках пробрался на балкон, там с беспокойством и поспешностью преступника выкурил сигаретку и устремился на кухню. А еще не более чем чрез четверть часа он с подносом в руках, чуть склонившись, в позе камердинера перед барыней, уже стоял у ног мнимо дремлющей супруги своей. В сладчайших интонациях он предлагал своей курочке быть любезной девочкой и попотчеваться кушаньем, приготовленным для нее с горячей любовью и великим старанием.

–Ты можешь хоть раз в жизни не кривляться? – неохотно поворачиваясь, скучным голосом отвечала ему жена.

–Опять курил? – учуяв запах сигарет, продолжала она уже голосом в высшей степени трагическим, с выражением глубочайшей брезгливости на лице. – Какая вонь! Какой уж теперь аппетит! И с сильнейшей аффектацией, она вновь отворотилась от Дмитрия Сергеевича, теперь накрывшись с головой одеялом.

–Ну, мне пора, моя козочка? – с минуту помявшись на месте, не выпуская поднос из рук, обронил-таки Пряников вопросительно. Ответа, как и ожидалось, не последовало. Но было, по-видимому, еще что-то, что мешало ему не мешкая удалиться.

–Сегодня порядком помотаться придется, – робко приступил он, – гляди, одно дельце выгорит. Я возьму денежку на проезд по городу, моя ситцевая, а то у меня все мелкие купюры вышли, одни крупные остались.

Последняя информация о крупных деньгах жену Пряникова, похоже, слишком заинтересовала, так что она даже по пояс из-под одеяла вынырнула и, круто развернувшись, приподнялась на один локоть. Остается загадкой, что она в физиономии мужа обнаружила, но вдруг проявившееся на ее лице любопытство, очень резко сменилось выражением насмешки, только она всмотрелась в объект своих наблюдений пристальнее.

–Ну-ну, – проговорила она иронически, – возьми, конечно, любимый, мои денежки мелкие, раз у тебя свои слишком крупные.

Дмитрий Сергеевич от этих слов жены почему-то сильно смешался, засуетился, остро пожелал освободить руки и, преследуя эту цель, после некоторых колебаний, определил поднос с кофеем и бутербродом прямо на пол у кровати. Быстро опомнившись, с необычайною тревогой он бросился убрать с такого неприглядного места завтрак для жены, и не нашел ничего лучше, как взгромоздить поднос высоко на шифоньер. Довольно скоро он догадался, что и на шифоньере кушанью, приготовленному «с горячей любовью и великим старанием», очевидно, быть не пристало, но уже не решился что-то менять и оставил все как есть. Потупив взгляд, он произнес тихо и нерешительно:

–Так я пошел?

Его не задерживали и он пошел.

Куда он пошел, зачем пошел, и сколько он будет вот так, без толку, ходить изо дня в день? – Дмитрий Сергеевич на первых парах избегал о том и подумать. Вот уже полных три месяца пребывал он в самом невыгодном для себя положении и серьезно предчувствовал, что находится на грани нервного срыва…

Звонок Антонины Анатольевны, которым она необыкновенно церемонно и несколько даже экзальтированно призывала искреннего друга их, почему-то вдруг, несчастного семейства, торопиться быть у них раньше запланированного, застал Дмитрия Сергеевича на выходе из букмекерской конторы, где он, только что, проигрался в пух.

–Да-да, конечно, о чем речь, Тонечка, считайте, что я одной ногой как у вас, мои милые, – ответил Пряников и тут же прикусил язык, да так больно, что чуть не вскрикнул. Антонина Анатольевна уже давно положила трубку, а Дмитрий Сергеевич, с телефоном у уха, с открытым ртом и отсутствующим взглядом, все еще стоял на месте и не шевелился.

«Не зря обо мне говорят, что язык у меня вперед мысли торопится, – очнувшись, спустя некоторое время после совершенной им глупости, подумал он. – И что теперь делать? И дернул же черт меня, прости Господи, согласиться быть у Игнатовых на ужине, когда, когда… (развернувшись, Пряников еще раз окинул самым тоскливым взглядом заведение, лишившее его, в прямом смысле слова, последней копейки) – когда Шарапова, как следует, подать мяч не умеет», – заключил он свою плачевную речь, комментарием к действиям знаменитой теннисистки, проигравшей в этот день и на победу которой, он, судя по всему, серьезно возлагал и не одни только надежды.

Дмитрий Сергеевич поник окончательно. Мало того, что все средства его вышли вместе с двойной ошибкой при решающей подаче Шараповой, так еще и обещание им было дано, как раз от наличия этих средств, а значит и от удачных действий Шараповой, напрямую зависевшее. Теперь ему попросту и билет в Кузино не на что было купить; а вместе с тем: «Тонечка, считайте, что я одной ногой как у вас». – Дмитрий Сергеевич, вспомнив недавние свои слова, гневно топнул ногой, и если бы только то могло быть осуществимо, за несдержанность свою, наверное, задушил бы себя на месте собственными руками.

Впрочем, если на чистоту, Пряников на счет присутствия своего на грядущем вечере у Игнатовых гарантии уже давал и ранее. Было то еще в понедельник, когда он, оказией очутившись в Кузино, не преминул заглянуть в тамошний горисполком, чтобы повидаться там с Андреем Игнатовым. При этой встрече достался ему нагоняй, за то, что совсем он стал отшельником и даже ближайших своих друзей дичится. Пряников в форме шуточной, дабы скрыть смущение, сослался на великую занятость, на что Андрей Константинович ему тогда заметил, что всех дел не переделаешь и взял с несерьезного своего друга наисерьезнейшее ручательство быть у него в гостях в эту пятницу.

И вот пришла пятница, день, который Дмитрий Сергеевич ждал с нетерпением и тревогой. И во вторник, и в среду, и в четверг он нарочно ничего не предпринимал, дабы не спугнуть удачу, и жизнь его шла своим чередом. Он просыпался ни свет, ни заря, потихоньку убегал с глаз жены, фланировал весь день по окрестностям города Д., в котором жил, бесполезно сбивал каблуки, борясь со скукой и нагоняя голод. Возвращался он домой в эти три дня, может, даже позже обычного; изнуренный бесцельными скитаниями и порядком проголодавшийся, он все же не спешил садиться за совместный супружеский ужин. Наперед взволнованный неизбежно предстоящим отчетом, сначала он находил отсрочку в ванной комнате, затем вызывался вынести мусор, интересовался, достаточно ли дома хлеба и не нужно ли за ним сходить в магазин, прислушивался, не звонит ли телефон и выбегал определить причину шума на лестничной площадке. Наконец, усаживались. Включая всю свою фантазию и поочередно пряча взгляд то в тарелке супа, то в куриной отбивной, то в чашке с чаем, он пересказывал жене, сколько ему помотаться пришлось, как попотеть и сколько нервов он в этот день потратил, чтобы добиться тех значительных результатов, которые в самое ближайшее время дадут существенные плоды. После он отправлялся на диван к телевизору и делал вид, что дремлет; затем шел спать.

Как начиналось это утро для Пряникова, читатель помнит. После всех домашних неловкостей, очутившись на улице, он почувствовал себя куда свободнее. Он вздохнул свежего воздуха, отогнал неприятные мысли, то есть все мысли, другими словами, попросту положил до поры вовсе ни о чем не думать. Прошелся немножко в направлении незаданном. Развлек взгляд, посмотрев по сторонам; не обнаружив для себя ничего примечательного в этой части города, решил побаловать себя и купил билет на троллейбус. Букмекерская контора открывалась ровно в час пополудни, и Дмитрий Сергеевич по маршруту троллейбуса успел совершить полные три круга, и еще кое-где кое-как скоротать свой досуг, прежде чем настал знаменательный этот час. И вот теперь подходило время всерьез задуматься.

Нельзя сказать, чтобы Дмитрий Сергеевич был совершенным новичком в играх на тотализаторах, но он и не был «сих увлекательных мест» завсегдатаем. Он являлся одним из тех периодических игроков, кто, с одной стороны, пока не предан всецело одному только уму и математическим расчетам, кто еще уповает на удачу и доверяет интуиции тоже. С другой же стороны, Дмитрий Сергеевич был уже достаточно научен, чтобы понимать, что букмекерский дом не праздно здесь стоит, представляется, будто не абы какое он строение архитектурное, и не за тем, конечно, чтобы благотворительствовать корыстолюбивым гражданам, а за тем, чтобы обдуривать этих самых граждан, поклонников мамоны, и выуживать из карманов их штанов, а порою и из пузатеньких портмоне кровные их денежки. Знал также Дмитрий Сергеевич, что букмекерская машина сатирическим характером обладает, уж очень она игрива и насмешлива, что практикует она, заманив новичка малым выигрышем, разгорячив его, таким образом, огреть затем обухом, в самый решающий момент, когда он, уже тепленьким, вздумает сыграть по-крупному. Словом, в курсе уже был Пряников, исходя из личного опыта, разумеется, что, входя в сношения с букмекерской конторой, нужно быть всегда начеку, держать ухо востро, в аппетитах быть умеренным и не забирать в голову ничего лишнего.

«Я сюда только за крайне необходимым, – порешил Дмитрий Сергеевич у двери на входе в игорный клуб. – Доберусь заветной цифры и ищи свищи меня: перво-наперво домой, с благоверной рассчитаться, и – в Кузино, к Игнатовым, со спокойной душой».

Что же это за красное число, которое себе наметил Пряников, и каким образом выходило оно ему спасительным?

Произнося мысленно «рассчитаться с благоверной» Дмитрий Сергеевич подразумевал не один только сегодняшний его займ мелкими купюрами; ему вообще необходимо было реабилитироваться в глазах жены. Ему нужно было доказать, что подозрения ее, которые, к слову, она уже и не стеснялась обнаруживать, напрасны и нелепы. Ему требовалось убедить ее, что он никакой не дармоед и не бездельник, что у него есть свое дело, о котором она, между прочим, и не должна знать, потому что это дело не женского ума, во всяком случае. «И пусть она теперь видит, – предвкушал наперед Дмитрий Сергеевич, – что дело мое – невымышленное дело и, что приносит оно реальные плоды, и будет приносить впредь еще боле!..» А так как он уже два месяца домой ни копейки не приносил, то и сегодняшний его взнос в семейный бюджет должен быть, пусть не грандиозным, но, во всяком случае, значительным – к такому выводу пришел Дмитрий Сергеевич. Рассудил он, что, как минимум, тысчонки полторы нужно ему сегодня супруге пожаловать, а для пущей убедительности, так лучше бы две с половиною… подумал еще и сошелся сам с собою на двух тысячах, которые необходимо было ему выиграть, чтобы возродиться в звании мужа.

Другая часть ожидаемого выигрыша целиком и полностью посвящалась предстоящей поездке к Игнатовым. И здесь тоже не все было так просто, как может показаться на первый взгляд. Вопрос стоял не в одном только билете, который необходимо было ему купить, чтобы достаться Кузино. Проезд стоил вовсе не так дорого. Были еще кое-какие препятствия, характера больше нравственного, мешавшие Пряникову очутиться на вечере у друзей в спокойном душевном состоянии и с отрадным чувством раскованности. А ему мечталось, наконец, вновь почувствовать себя свободно, он уже и забыл как это, быть самим собою вполне. Например, он никогда раньше не позволял себе прийти в гости с пустыми руками, последние же два его посещения дома Игнатовых, нарушили эту приятную традицию. И что же: он чувствовал себя на этих вечерах как не в своей тарелке и был сам на себя не похож, что ему тогда все и заметили. Отчасти он и по этой причине манкировал неоднократными приглашениями Андрея Константиновича весь прошлый месяц. Теперь ему хотелось, во что бы то ни стало, нарушить нехорошую тенденцию и, наконец, купить цветов Антонине Анатольевне, а также преподнести другу парочку дорогих сигар. Дмитрий Сергеевич уже и сейчас, казалось, чувствовал их тонкий аромат, представляя, как он и Андрей Константинович, воспользовавшись подходящей минуткой и отпросившись у дам, тихонько и с приятностью беседуют в сторонке «об интимном»… И, наконец, Дмитрию Сергеевичу непременно нужно было отдать Игнатову долг. Он еще в прошедший понедельник определил, что пока с другом не рассчитается полностью, в глаза ему больше взглянуть не посмеет. К такому выводу он пришел еще в последнее их свидание, когда, пожуренным за одичалость, он, жмурясь от стыда, опять попросил взаймы, будучи и без того уже должным. Андрей Константинович тогда, отсчитывая пять стогривневых купюр, вовсе не обнаружил неудовольствия, кроме того, и глазом не моргнул и бровью не повел и никаким другим образом ему не намекнул о прошлом его обязательстве, но все равно Пряников чувствовал себя чрезвычайно скверно, принимая эти деньги. И теперь еще оставался осадок. Он не мог назвать причину, отчего таким бременем висел на нем долг перед искренним другом, человеком понимающим, добрым и отзывчивым, способным, из одной только учтивости, нарочно забыть о сделанном им одолжении. Он просто предчувствовал, что присутствовать сегодня у Игнатовых на ужине, оставаясь Андрею Константиновичу обязанным, будет ему, по меньшей мере, несносно. Стало быть, чтобы отправиться ему сегодня в Кузино, куда ему хотелось, к слову говоря, очень, необходимо было ему выиграть не на один только билет на автобус.

Сосчитав в уме, Дмитрий Сергеевич нашел, что задолжал Андрею Игнатову тысячу триста гривен. Почти даже без раздумий он тут же пришел к выводу, что округлит и отдаст другу все полторы тысячи и, ни под каким видом, назад сдачи не примет. Расплывшись в блаженной улыбке от одной мысли об этой сладкой минуте, сверхмотивированным на успех, Пряников переступил порог букмекерской конторы.

«Какое это великое счастье, освободиться от долга перед преданным, великодушным другом, – размышлял он, уже находясь внутри перед списком коэффициентов на ставки в режиме «Live». – Лучше быть должным плохому другу, лучше быть должным злейшему врагу, грозящему отправить тебя под суд – проще будет сносить такое…»

Дмитрий Сергеевич, уместным будет здесь сказать, и на самом деле был должен и плохому другу, если только допустимо это выражение, и злейшему врагу, и вообще, кому он только не задолжал за последнее время. Но все эти долги куда меньше его задевали и, более того, в моральном отношении, он даже имел, что противопоставить прочим своим заимодавцам. Подтверждением чему могут послужить собственные его думы, производимые в тот момент, когда, стоя перед монитором со скользящим списком встреч, выбирал он, на что бы ему поставить такое этакое, чтобы непременно оказалось оно выигрышным.

«Наверняка на сегодняшнем вечере будет и Бондаренко, – попутно своему ответственейшему занятию серьезно досадовал про себя Пряников на одного из представителей «кружка Игнатовых», кому был должен. – Мог бы и пропустить. Надоел! Из-за двухсот пятидесяти гривен, несчастных, такую канитель разводить! Где не встретит, все в глаза заглядывает, точно впрыгнуть хочет. Денег хочет. Да если бы только были у меня, чтоб я не отдал! Непонимающий человек… И вот будет же на вечере, непременно будет, как пронюхает о запланированном моем присутствии, так непременно и придет, больше же ему там и интереса никакого. Ехидный человек!.. А я ему возьму и язык покажу. Ха-ха! Будет пялиться, а я с ним вот такую штуку проделаю. Непременно… Вот! На Шарапову! – затрепетал даже Дмитрий Сергеевич, заметив в списке грядущих событий, встречу с участием своей любимой теннисистки. – Непременно нужно ставить на Марию Шарапову, она умница девочка! Машка – это… Машка мне нравится, и она сейчас в форме. Но она через три часа аж начинает… Ничего, а я подобью как раз к тому времени сумму энную, а с нею мы и доберем. Ловко придумано! Машка – это наверно, сомнений никаких! Сколько на нее? 2,0 коэффициент! Вот тебе и на! Во дают, в Машку что ли не верят? А я в Машку верю. Машка – это… Машка своя, Машка красавица!.. А Бондаренко… Бондаренко вовсе никакой не красавец… Кукиш ему, Машка не для него будет побеждать: ничего я ему не отдам! Контора не бездонный кошелек, и строптива контора, не любит, когда с ней во имя всякой чепухи заигрывают…»

«Итак, подобьем: две дьяволице моей; Андрюше полторы тысячи, не меньше; затем дорога, подарки – ну, пусть, гривен пятьсот на все про все уйдет. Себя-то я не вправе обделить – тоже сотен пять, думаю, мне не станут помехой, на первое время. Ну и… Конторушка, милая, не для него – черт с ним, лупоглазым, с окунем этим! Для себя я прошу: вечер-то какой обещает быть, зачем портить? Рассчитаюсь я с Бондаренко – а, конторушка? – войди в положение… Верю. Верю в благосклонность твою! Итого: тэк-с… четыре тысячи семьсот пятьдесят гривен необходимо мне выиграть. А сколько у гюрзы своей с кошелька я утащил? Посмотрим. Три гривны на трамвае прокатал, осталось: тэк-с… восемьдесят шесть. Однако… – в задумчивости почесал Дмитрий Сергеевич безволосое пространство на темени, – будет непросто. Ну, что же, приступим! – нахмурив брови, твердо и решительно произнес он. – Тэк-с, что у нас тут на мониторе происходит, какие события грядут в скором времени?.. Вот. Начнем, пожалуй, мы с собачьих забегов…»

Сколь легкомысленным ни должно показаться такое намерение любому мало-мальски основательному и практическому человеку – с восьмидесяти шести гривен добраться чуть не пяти тысяч за один присед на тотализаторе, каким авантюристом ни должен бы обнаружить себя игрок, возлагающий серьезные надежды на такой маловероятный исход, а Пряникову все же – нужно отдать должное его интуитивному чутью и вере в удачу – немало преуспеть удалось в своем предприятии и, совпади еще только одна, последняя, заветная звезда как надо, забрал бы он намеченное им заранее целиком и с лишком даже. Но последняя, заветная звезда – Мария Шарапова, – Машка, Машенька, роднулечка – как он болел! – смазанной своей подачей разом смазала и все надежды его и планы. Дмитрий Сергеевич пошел ва-банк (а было у него уже две тысячи восемьсот гривен к тому моменту, как начинала свою встречу Шарапова: из шести забегов трижды угадал он первую собаку, и еще баскетболисты филиппинские бросали счастливо, нужный ему тотал набив), – поставил он все выигранное им на фаворитку свою, и в пух проигрался. Теперь, чтобы поехать Дмитрию Сергеевичу в Кузино, – а он уже одной ногой должен был быть там, по своему обещанию, – чтобы сдержать ему слово и вторую ногу свою во двор к Игнатовым занести, только одно ему оставалось…

Жена Пряникова в ответ на его робкое и осторожное предложение неожиданно проявила живейшую заинтересованность в совместной их поездке в родной город его, в гости к его друзьям. Она только попросила, – очень даже вежливо попросила, что насторожило Дмитрия Сергеевича, как дело небывалое или, по крайней мере, непривычное ему, – подождать немножко, пока она закроет свой парикмахерский салон. Затем они сели в ее машину, в восьмом часу пополудни, и отправились в Кузино. В начале девятого, заметно взволнованным и непривычно рассеянным, почти без выражения признательности за визит, пригласил их в свой дом Андрей Константинович Игнатов. Они вошли, как порядочные гости, не с пустыми руками, а с сигарами для хозяина дома и цветами для его жены.