– Конечно, товарищ Сталин. Мы готовы изложить план предстоящего наступления. – С этими словами Шапошников сделал знак своему новому заместителю – Василевскому, стоявшему наготове с кипой аккуратно свернутых карт и расчетов.

– Основные удары предполагается нанести войсками левого крыла Восточного фронта из района Рязани и Егорьевска на Каширу и Тулу и левофланговыми армиями нового Калининского фронта генерала Конева на Калинин. Вспомогательный удар планируется нанести на правом фланге Калининского фронта из района западнее Бологое – Осташков, в направлении Великих Лук.

В означенных районах занимают оборону слабые войска 2-й и 9-й полевых армий противника, которые понесли большие потери в предшествующих боях и сильно растянули свой фронт, отчего оперативная плотность немецких войск здесь одна из самых низких на всем советско-германском фронте. По проверенным данным, противник испытывает большие трудности со снабжением своих войск. В частности, многие немецкие солдаты до сих пор не получили зимнего обмундирования. Также достоверно известно, что немецкое командование резко ограничило нормы расхода боеприпасов из-за невозможности осуществлять их своевременный подвоз.

Наши ударные группировки, напротив, состоят из свежих частей. В районе Рязани развернута 61-я армия. В районе Егорьевска – 1-я гвардейская, сформированная из бывших воздушно-десантных частей. Восточнее и западнее Калинина заканчивают сосредоточение 53-я и 2-я ударная армии. У Осташкова и севернее сосредотачиваются 3-я и 4-я ударные армии. Все предназначенные для наступления войска полностью обеспечены зимней экипировкой, включая обмундирование, теплую обувь, лыжи и средства маскировки. Также предназначенные для наступления войска обеспечены боеприпасами из расчета два боекомплекта на каждую гаубицу, два с половиной боекомплекта на дивизионные и полковые пушки, три боекомплекта на миномет. Зенитные орудия имеют от одного до полутора боекомплектов, в зависимости от калибра. Танки обеспечены в среднем полутора боекомплектами.

Хотя после потери московского железнодорожного узла наши транспортные возможности существенно сократились, мы тем не менее по-прежнему обладаем преимуществом в области подвоза над нашим противником, который из-за разницы в ширине колеи пока не может пользоваться железнодорожным транспортом на территории СССР даже в ограниченном объеме.

Сталин, задумчиво слушавший доклад, внезапно вклинился с вопросом:

– Что еще можно сдэлать для успеха этого наступлэния?

Василевский, еще не привыкший к своей новой должности, несколько стушевался, зато Шапошников, ни на миг не сбившись, четко ответил:

– Войскам не хватает техники, товарищ Сталин. Особенно танков.

Вождь согласно кивнул – такого ответа он ожидал.

– Ставке извэстно про нехватку танков на фронте. К сожалению, быстро исправить ситуацию – нэвозможно. Но Наркомат танковой промышленности под управлением товарища Малышева дэлает все возможное. В частности, ГКО принято решение использовать ту часть оборудования и рабочих тракторного завода имени Орджоникидзе, которую удалось эвакуировать из Харькова, не для развертывания нового тракторного производства на Алтае, а для укрепления разворачиваемого в Нижнем Тагиле танкового завода № 183, также эвакуированного из Харькова. Производство танков набирает обороты в Челябинске, Сталинграде, Горьком. С каждым месяцем их количество будет возрастать – можэте смело рассчитывать на это, Борис Михайлович. – Шапошников коротко кивнул, а Сталин, не прерываясь, продолжил свой монолог: – Однако было бы нэверно откладывать наступление в ожидании этих новых танков. Врага нужно бить, пока он слаб!

Шапошников снова кивнул, соглашаясь с озвученным мнением.

– Наступление ударных группировок Восточного и Калининского фронтов может быть начато 18 декабря. В случае успеха возможен переход в общее наступление всех армий этих фронтов. Генштаб также прорабатывает варианты частных наступательных операций и на других участках фронта, но московское направление остается главным.

– Это правильно. Возвращение Москвы должно стать главной целью нашего наступления. Нам нужны победы. И как можно скорее.

* * *

– И куда они вечно торопятся? – Старшина недовольно передернул плечами и полез в карман шинели за кисетом с махоркой.

– А что так? – Марченко было не то чтобы очень интересно, но делать-то все равно нечего, так отчего бы и не поддержать беседу с хорошим человеком?

– А-а-а… – Филатов безнадежно махнул рукой, после чего продолжил скручивать «козью ножку». Лишь завершив это важное дело и выпустив первый клуб ядреного дыма, Митрич продолжил прерванную беседу: – Вот ты сам посуди: если наши бойцы с температурой слягут, то это будет что?

– Вредительство.

– О! А оно нам надо?

– Нет.

– Вот и я лейтенанту нашему говорил, что нет. А он знай себе долдонит, как попугай: приказ по бригаде, выполнять немедленно!

– А ты?

– А что я? Я этих приказов за свою жизнь наслушался… нашему лейтенанту и не снилось. Толку с того, что наша рота одной из первых в вагоны погрузилась, если эшелон потом все равно еще четыре часа на станции простоял? Вот то-то и оно! Ведь говорил же: давай из расположения барахлишко кой-какое прихватим.

Марченко одобрительно покивал и поплотнее закутался в караульный тулуп, служивший ему одновременно и матрасом и одеялом, – разбрасываться барахлом – это последнее дело, тут он был полностью согласен со старшиной, который вошел во вкус и продолжал жаловаться благодарному собеседнику на непутевость начальства:

– Эх, молодежь! Все-то вы спешите, а нет бы остановиться да подумать немного или совета хорошего послушать. Ну, задержались бы мы на часок с погрузкой – все равно бы успели, да еще и с запасом. Зато было бы чем вагоны утеплить, все меньше бойцы бы мерзли. Вот помяни мое слово: пока доедем, половина соплями умоется и кашлять будут, как чахоточные, а то и похуже чего подхватят, типа воспаления легких. Вот и получится, что рота и в бою-то еще не была, а личный состав уже в медсанбате с температурой валяется. И убитых нет, и воевать некому.

– Нехорошо.

– То-то и оно, что нехорошо. А когда я лейтенанту про это сказал, так он только руками отмахивался да глаза круглые делал. И так всегда. Эх, да что с него взять, с агронома недоученного?

Рома пожал плечами, умудрившись при этом еще глубже погрузиться в теплые объятия тулупа:

– Не все сразу, в следующий раз умнее будет.

– Ага, будет. Комбат вон последним загрузился, зато вагон у него самый теплый.

– Ну, вот. И лейтенант наш научится, если жив останется.

– То-то и оно, что если…

– Предчувствия, что ли, нехорошие?

Старшина скорчил кислую мину и ненадолго замолчал, видимо, прислушиваясь к своим ощущениям:

– Да нет вроде. Просто не люблю, когда что-то делают не подумавши. Вот сейчас лейтенант вагоны утеплить не догадался, а в бою он еще про что-нибудь забудет – там одними соплями можем не отделаться.

– В бою на него лучше не полагаться, там самим думать надо – целее будем.

Старшина метнул на Ромку внимательный взгляд из-под кустистых бровей, аккуратно загасил окурок и, коротко кивнув то ли Марченко, то ли своим собственным мыслям, спокойно произнес:

– Дело говоришь. Как до фронта доберемся, будем вместе держаться, глядишь, и придумаем чего путного.

– Добро, Митрич. Да только до фронта еще добраться надо. Как думаешь, удастся по дороге сеном каким-нибудь разжиться или соломой? А то ведь околеют бойцы-то…

Филатов хмыкнул:

– Ну, ты-то точно не застудишься, даже если на Северный полюс попадешь.

– А что такого? Этот тулуп, между прочим, за нашей ротой не числится – личное имущество, стало быть.

– Эх, Рома, вот не зря говорят: кому война, а кому – мать родна! Небось, Ищенко, хомяк наш батальонный, горючими слезами обливается каждый раз, как тебя вспоминает. Уж на что он куркуль знатный, а ты и его, кажись, переплюнул.

– Ну, не то чтобы переплюнул… И вообще: боец Красной армии должен проявлять находчивость и смекалку – вот и проявляю! Раз уж лейтенант о нас не сильно заботится, то я уж сам, как умею…

Старшина ехидно хмыкнул:

– Неплохо умеешь, не каждый так сможет.

Марченко тоже усмехнулся:

– Значит, не обделил Бог талантами, глядишь, и доеду до фронта в добром здравии, а там уж как повезет. Куда едем, кстати, не слыхал?

Митрич собрался было по привычке пригладить свою пышную шевелюру на макушке, но, наткнувшись на ушанку, передумал.

– Не слыхал, да из нашего батальона никто и не знает. В штабе бригады разве что. Ясно, что на запад, а куда – черт его знает. Да и не все ли тебе равно?

– Не скажи. Страна у нас большая, места разные бывают, есть такие, что там и без всякой войны сам загнешься. Лучше уж попривычней чего.

– Тоже верно. Помню, в Гражданскую…

Старшина ненадолго задумался, уйдя в воспоминания, но почти сразу же встряхнулся и подвел черту под дружеским обсуждением:

– Ладно, чего зря гадать? Доедем до Волги, там ясно станет куда.

* * *

Высшему военному и политическому руководству Германии тоже было что обсудить. Несмотря на все достигнутые успехи, вывести Советский Союз из игры до вступления в войну США так и не удалось – перспектива затяжной борьбы на два фронта, которой всеми силами старались избежать, стала суровой реальностью.

Впрочем, поначалу особых проблем не возникло. Соединенные Штаты, еще с 1940 года помогавшие Великобритании столь рьяно, что впору было говорить о необъявленной американо-германской войне, оказались тем не менее абсолютно не подготовленными к открытию активных боевых действий. В Атлантике с абсолютной точностью повторилось тихоокеанское побоище. Разве что немцы в отличие от японцев нанесли удар не по военным базам, а по торговым коммуникациям, и не авианосцами и десантными силами, а подводными лодками. Но на результате это сказалось мало – U.S. Navy^[14] и тут продемонстрировал абсолютную беспомощность. Оказалось, что провоцировать немецких подводников, прикрывая британские конвои, и наводить английские крейсера на немецкие транспорты, нарушая закон о нейтралитете, – это одно, а вот противостоять «волчьим стаям» Кригс-марине в настоящем бою – совсем другое.

Немецкое морское командование оказалось готово к вступлению Америки в войну. В результате уже в конце декабря у атлантического побережья США появилось несколько океанских субмарин типа IX – первые ласточки спланированной штабом Деница операции «Paukenschlag» – «Удар литавр». А в январе началась по-настоящему массированная атака на судоходство в американских водах. Хотя атакой это действо назвать можно было лишь с большой натяжкой. Немецкие подводники устроили настоящую резню, десятками отправляя на дно неохраняемые транспорты, зачастую прямо в виду все еще работающих, несмотря на войну, береговых маяков. Целей было так много, а условия для атак настолько простыми, что «бородатые мальчики Деница» предпочитали топить только груженые суда, чтобы расходовать торпеды с максимальным эффектом. То было счастливое время «серых волков» – время легких побед, когда счета подводных асов росли с головокружительной быстротой, а награды сыпались дождем. Подводники, в борьбе с цепкими британскими эскортами уже успевшие отвыкнуть от безнаказанных успехов начала войны, теперь вновь купались в лучах славы.

Армия и люфтваффе тоже пока не проявляли особого беспокойства. У вступившей в войну Америки не оказалось ни достойной упоминания армии, ни достаточно мощных ВВС. А все, что было, быстро перебрасывалось на тихоокеанский театр военных действий в тщетной попытке остановить неудержимый натиск самураев. Правда, кое-какие неприятности перепали на долю новоявленных союзников: американская морская пехота при поддержке Атлантического флота еще до Рождества овладела французскими колониями на Мартинике и в Гвиане, прихлопнув попутно и стоявшие на Мартинике корабли французской вест-индской эскадры. Немцам, правда, до этого было мало дела. Уязвимость этих баз была вполне очевидна, поэтому особых надежд на них и не возлагали – в планы операции «Paukenschlag» французские порты в Карибском море даже не вносились, в отличие от куда лучше обеспеченных и подготовленных к обороне африканских.

А вот представителей германской экономики вступление США в войну озаботило не на шутку. Поэтому совещание, происходившее в «Вольфшанце» в середине декабря, было посвящено не столько военным, сколько экономическим перспективам. К удивлению многих, Гитлер, ранее упорно не желавший сокращать гражданский сектор экономики, теперь не только согласился с необходимостью полного перевода всей промышленности на военные рельсы, но и потребовал осуществить этот переход максимально полно и быстро.

Фюрер вообще довольно сильно изменился после вскрывшегося предательства главы армейской разведки. Вождь германской нации стал замкнутым и угрюмым, зато полностью избавился от раздражительности, преследовавшей его предыдущие месяцы. Гитлером овладела мрачная решимость. Он словно вознамерился бросить вызов всему миру и самой судьбе, стремясь победить во что бы то ни стало. Добиться своего любой ценой, невзирая ни на какие жертвы, стало его единственной целью.

Через ведомство Геббельса было объявлено о начале «тотальной войны» и мобилизации всех сил страны для достижения полной и окончательной победы. ОКХ, пользуясь внезапным поворотом в настроении фюрера, наконец-то смогло пробить дополнительные мобилизационные мероприятия. Под объединенным натиском начальника штаба ОКВ и главы РСХА министерство труда пошло на изъятие существенного количества рабочих призывного возраста из экономики. Работники, потерявшие бронь, тут же призывались в ряды вооруженных сил. Взамен в экономику вливались миллионы ост– и вест-арбайтеров, вербуемых по всей Европе. Гейдрих, со своей стороны, разворачивал масштабные военные производства с использованием труда заключенных концентрационных лагерей. На месте крупнейших концлагерей стремительно возводились колоссальные промышленные комплексы. Строились не только заводы, но и коммуникации, инфраструктура, подъездные пути, жилые помещения… Жертвы среди подневольных строителей никого не волновали. Фактически на костях пленных и заключенных возводились новые города.

Германия целеустремленно наращивала свои мускулы, готовясь к новым сражениям. Под давлением Берлина остальные страны Европы также вынуждены были начать милитаризацию своих экономик. Причем немцы практически в ультимативной форме требовали от младших партнеров абсолютного перехода на немецкие стандарты – только немецкая техника, детали, технологии. Исключения не приветствовались, а любые попытки уклониться от поставленных условий пресекались весьма жестко. Теперь, когда Франция, пройдя точку невозврата, втянулась в войну на стороне «Оси», немцы отбросили все прошлые реверансы и без затей подгоняли европейскую промышленность под свои нужды – время переговоров прошло.

Прошел и период относительного затишья, установившийся на Восточном фронте после взятия Москвы. Советские армии, оправившись от осенних поражений и восстановив свои силы, перешли в контрнаступление – началась зимняя кампания.

* * *