Глава 5

Наверное, у любого, даже самого незначительного события в жизни, есть свой, очень важный смысл. Ты можешь каждый день, год за годом, повторять как мантру цепочку событий – проснулся, умылся, пошел на работу и т. д. Но, однажды что-то может пойти не по плану. Например, выйдя на улицу, ты заметишь, что оставил дома кошелек. Вернешься обратно и встретишь на лестничной площадке очаровательную девушку, в которую сразу же влюбишься. Вы живете рядом уже много лет, но никогда не встречались, потому что она выходит из дома на десять минут позже тебя. Но случайное событие, может быть, маленькое совпадение, приводит к тому, что ваши жизни меняются навсегда.

Я работал у Филиппа уже почти полгода. Месяц назад Катя неожиданно вышла замуж и уволилась. Мы с Филиппом остались в офисе вдвоем. И, должен заметить, бизнес шел очень и очень хорошо. Дел было невпроворот – клиенты появлялись один за другим, мы снимали и монтировали видео с лекциями, проводили семинары, несколько раз ездили в другие города. Институт я совсем забросил. Зато финансовое положение мое стремительно улучшалось – денег наше занятие приносило много, и вместо койки в общежитии меня ждала просторная кровать в съемной квартире. Кроме этого, теперь я числился в салоне «исполнительным директором». Филипп сказал, что такая запись в трудовой книжке пригодится мне в будущем. Правда, на мой вопрос: «В каком таком будущем?», он лишь неопределенно пожал плечами.

Почти каждый вечер, после работы, мы с Филиппом сидели в офисной приемной или в ресторане, пили вино и разговаривали. Я заметил, что всякий раз, собираясь предаться воспоминаниям, он поглаживал пальцами шрамы на своем лице. Это было похоже на некий ритуал. Однажды я спросил, почему он так делает.

– А ты наблюдательный! – улыбнулся Филипп. – Знаешь, человеку свойственно жалеть себя. Если что-то складывается не так, как хочется, что-то не получается, то мы ищем оправдания. И если в нас есть какая-то черта, которая отличает от других в худшую, по нашему мнению, сторону, то мы хватаемся за нее, как за соломинку и держимся. Держимся очень крепко. Например, не может девчонка себе парня найти, смотрит на себя в зеркало и говорит: «ну, все понятно, я же толстая». То есть этим она находит себе оправдание. Я толстая – поэтому несчастная. И все. В мире есть миллионы счастливых и успешных толстых людей. Равно как и худых. Но именно эта черта служит ей оправданием своей слабости и лени. Я толстая! Ну, что ж поделаешь! И вроде как успокоилась. И живет себе дальше, не пытаясь изменить жизнь в лучшую сторону.

– То есть, ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, – перебил меня Филипп, – что сам был таким. Когда в пятнадцать лет мне изуродовали лицо, я тоже нашел себе прекрасное оправдание, чтобы ничего не делать. Я урод! Не трогайте меня! Буду сидеть и унывать. А потом неожиданно понял, что эти шрамы – напоминание о моей силе, о том, что я смог преодолеть. Они открыли во мне способность жить, несмотря на боль. Ты удивишься, но я даже благодарен тем парням, что избивали меня тогда. Они показали мне новые пределы моих возможностей.

– А ты встречал их потом? Ну, этих ребят.

– Конечно, – улыбка Филиппа стала такой хищной, что мне стало немного не по себе. – Когда я оправился после той драки, мне предстояло ходить в ту же школу, ходить по тем же дорогам, что и раньше. И они никуда не делись. Знаешь, бывает так, что ребенка обижают, а он решает, что надо учиться постоять за себя – идет в спортзал, качается, занимается боксом. Но дело-то не в этом. Чтобы применять силу, надо ей обладать. А сила не здесь, – он указал на бицепс, – сила тут, – Филипп постучал пальцем по груди, – внутри тебя.

Он закурил сигарету, сделал глубокую затяжку и продолжил:

– Когда я вернулся в школу, все тыкали в меня пальцами. Еще бы, такое событие, есть что обсудить. А я, на первой же перемене после возвращения, отыскал в коридоре того парня, что резал мне лицо, подошел к нему сзади, аккуратно так взял за шею и приложил головой об батарею. Крови было… ты не представляешь. Понимаешь, Рома, у таких людей, как он, чувства отсутствуют – они не знают, что такое жалость, любовь, дружба. У них нет морали. Им не бывает стыдно. Разговаривать с ними можно лишь на языке силы. Если ты покажешь, что не позволишь себя унижать, что готов драться насмерть, они больше не будут лезть к тебе. Им проще найти новую жертву, слабую и беззащитную, чем пытаться сломать того, кто показал себя сильным.

– Ничего себе, – я был поражен мыслью Филиппа. Мне никогда не приходилось думать об этом.

– А потом я сделал тоже самое со всеми остальными. Выжидал, искал момент, отлавливал в подворотнях, как они меня. Я отомстил каждому.

– Думаешь, это правильно? А прощение там, все дела?

– Ну, так… я их простил, – усмехнулся Филипп. – И, как уже сказал, даже благодарен. Но, долги надо возвращать.

Не могу сказать, что был согласен со словами Филиппа, но смысл в них определенно был.

Почти каждый раз наши посиделки заканчивались тем, что он примечал какую-нибудь девушку или сразу нескольких и отправлялся к ним за столик. Я привык к тому, что Филипп не брал меня с собой и не обижался. Тем более, что к тому времени у меня появилась подруга. Отношения с ней были еще на стадии зачатия, но играть на два фронта – не моя история. Единственное, что не давало мне покоя – почему после каждой ночи, проведенной с новой девушкой, Филипп полдня ходил мрачнее тучи. Сам он не рассказывал, а спросить я как-то стеснялся.

Вообще, у меня было много вопросов, на которые мне хотелось узнать ответы. Филипп был откровенен в разговорах со мной, но за полгода знакомства он так и не объяснил, что произошло тогда, в его кабинете, когда я увидел «зеркальный коридор». Но вскоре судьба подарила возможность задать интересующие меня вопросы.

Мы поехали проводить семинар в Москву. Билеты на самолет купить не удалось, поэтому нам предстоял ночной переезд на поезде. В купе ехали вдвоем, Филипп выкупил его целиком. На мой вопрос: «зачем?», он ответил длинной непечатной фразой о том, на каком именно месте он вертел случайных попутчиков. Если коротко, смысл высказывания заключался в том, что соседи помешали бы ему нормально доехать до места. Когда поезд тронулся, мы, как обычно, открыв вино, завели разговор. Я заметил, что Филипп был задумчив и очень раздражался, когда к нам в купе по ошибке заходили другие пассажиры.

– Чего ты злишься на них? – спросил я, когда Филипп, выгнав очередного визитера, наконец, догадался закрыть дверь на защелку.

– Не люблю людей.

– Да ладно? Мы же, вроде как, с людьми работаем.

– Ну, это с какой стороны посмотреть… – он ехидно ухмыльнулся.

– Что ты имеешь в виду?

– Представь ситуацию – ты сидишь в вагоне, ну, как сейчас, и тебе очень не хочется, чтобы кто-то подсаживался.

– Это ты про себя говоришь? – улыбнулся я.

– Нет, сейчас это просто абстрактная ситуация. Ну, так вот – тебе хочется ехать одному, спокойно читать книгу, например. Ты только устроился, а в вагон вваливается бабушка – начинает причитать, мол, ой, нашла, наконец, вагон, ой, а душно-то как, ой, внучек, а помоги мои семь сумок на полку положить и т. д. И ты понимаешь, что настал полный ******. А вот другая история – вместо бабули подсаживается длинноногая блондинка, улыбается, да еще предлагает пойти выпить в вагон-ресторан. И ты думаешь – как открыть окно, чтобы выбросить на хрен ту книгу, которую собирался читать? Понимаешь, восприятие людей нами не объективно – если человек нравится, мы начинаем додумывать его образ, наделяя чертами, которых у него может и не быть. А если не нравится, то выдумываем ему недостатки.

– Мм… – в ответ у меня получилось только помычать. Я не очень понимал, куда клонит Филипп.

– Я читаю людей, потому что они мне безразличны. Я не наделяю их выдуманными свойствами в зависимости от того, есть у меня к ним симпатия или нет. Поэтому вижу людей такими, какие они есть на самом деле. Для меня это просто материал для работы.

– Звучит цинично, – сказал я.

– Так и есть, – парировал Филипп. И добавил: – Моя особенность в том, что я не способен испытывать чувства к людям. Вообще. У меня были друзья, была семья. А потом случилось так, что кого-то из них оставил я сам, кто-то покинул меня. Я остался в мире абсолютно один. Понимаешь? Любому нормальному человеку в этой ситуации должно быть больно. Он должен спасать свой мир, любыми возможными и невозможными способами не дать ему развалиться. А мне было все равно. Мне и сейчас все равно. Люди уходили из моей жизни, один за другим, сначала приятели, потом друзья, затем самые близкие друзья и, наконец, любимая женщина. Все вокруг кричало о том, что я должен захлебываться от боли. Я пытался придумать себе эту боль. Но мне не больно. Понимаешь, Рома, не больно. Не знаю, почему.

Филипп закурил прямо в вагоне. Я хотел сказать, что не стоит, наверное, этого делать, но он лишь отмахнулся, уловив мою мысль.

– Мне никак не понять – были ли настоящими мои чувства ко всем тем людям, которых я потерял. Или мне вовсе не дано испытывать эмоции и все, что я называл любовью и дружбой, было лишь выдумкой для самого себя? Попыткой быть похожим на других. Я старался жить правильно, вернее, так, как все считают правильным. Но потом понял, что это не делает меня счастливым. Я не мог полюбить себя, потому что знал, что не нравлюсь миру. Ведь живу по другим законам. Нас учили тому, что надо быть добрым, отзывчивым, стараться понимать других, заводить семью и т. д. А если я другой? Если я – не добрый? Что же мне делать? Умереть? Пытаться переделать себя? Но свою природу нельзя изменить. Спустя годы, долгие годы одиночества я сделал главный выбор своей жизни – принял себя таким, какой я есть. Пусть я плохой – да, но это моя сущность. Мне абсолютно наплевать на других – правда, но это моя правда. Я могу сломать человека, достав на поверхность все то, что он скрывает от самого себя – да, но люди сами приходят ко мне, чтобы узнать правду. Я умею пользоваться ими, играя на симпатии ко мне – тоже не секрет. Мне известно, что я – плохой человек.

– А почему ты решил, что плохой? – спросил я, – мне кажется, ты просто честен с собой. Не каждому же дано рисовать единорогов…

– Ты не понял, Рома. Мир вокруг – это постоянный процесс созидания. Создавать что-то – это естественно, продолжать свой род, растить детей – это правильно; это значит, быть на одной волне со Вселенной. Вначале было Ничто, Пустота. Потом она начала обретать очертания и постепенно, осознавая саму себя, превращалась в мир. Мы рождаемся, развиваемся, стареем, потом умираем, но мы оставляем что-то, являющееся нашим продолжением, бесконечностью энергии Вселенной. А я разрушитель. Я беру энергию и не отдаю обратно. И с каждым разом ее мне нужно все больше.. И знаю, чем все закончится. Я видел это в «зеркальном коридоре». Он никогда не обманывает.

Я нервно выдохнул и на секунду отвел взгляд от Филиппа. Мне нужна была передышка, чтобы осознать то, что он сказал. Я посмотрел в окно, на улице была ночь, и сквозь стекло не было видно того, что происходит там, снаружи. Оно отражало только то, что было внутри. Я увидел лицо Филиппа, вернее, должен был увидеть. Из отражения на меня глядел старик с жуткими глазами. Взгляд был хищным и я, издав громкий крик, резко метнулся к двери.

– Ну, что? Понял теперь? – сердце все еще бешено колотилось, но я начинал приходить в себя, потому что Филипп, неподвижно сидевший на своем месте, был все тем же человеком, как и всегда.

– Что это было?!? – кажется, я сказал это громче, чем следовало.

– Сядь ты уже, – спокойно сказал он, закуривая новую сигарету, – тебе нечего бояться. Это «зеркальный коридор». Сейчас его роль исполнило стекло вагона. В идеале, конечно, нужно много зеркал, но так тоже можно.

– Филипп, я ничего не понимаю, – я сел на свое место и сделал глубокий глоток. Вино совершенно не имело вкуса.

– Это, брат, и называется магия. При помощи зеркал я могу видеть человека насквозь. Или показать ему что-то, как сейчас тебе. В принципе, это можно делать и просто так, на ходу, но с зеркалами получается лучше. Тогда, в моем кабинете, ты увидел меня. И сейчас тоже. Люди, которые приходят ко мне на прием, как бы расщепляют свою сущность в сотнях отражений. Когда видишь человека в обычной жизни, он для тебя целый, неделимый. Но пользуясь «зеркальным коридором», можно разложить его, как мозаику, внимательно рассмотрев каждый кусочек. Узнать прошлое, увидеть будущее.

– Ты и мое будущее знаешь?

– Нет.

– Как же так? – признаюсь, мне было несколько обидно.

– Есть люди, которые уже сделали свой выбор, например, я. И мое будущее можно прочитать, как книгу. А есть такие, как ты. У которых этот выбор еще впереди. Есть миллионы вариантов твоего будущего. И, ты знаешь, я рад, что не могу сказать, что будет с тобой.

– Почему рад?

– Потому что есть большая вероятность, что у тебя все будет хорошо.