Глава 3

Когда на небе зажигаются звезды и наступает ночь, звуков становится совсем немного. Вокруг словно пропадает все лишнее, и ты, наконец, способен услышать самого себя. Ночью мы все чуточку другие – более открытые, честные, можем сказать что-то, о чем молчим при свете дня.

Той ночью я по-настоящему познакомился с Филиппом. Знаешь, бывают такие люди, с которыми легко говорить. От них не хочется ничего скрывать. Филипп был как раз таким. Пусть многие ненавидели его, считали нелюдимым и замкнутым, я верю в то, что знал его настоящего. Та ночь подарила мне знакомство с человеком, которого я полюбил. Жаль только, что понимание это приходит только сейчас, когда ничего уже не вернуть…

– Ром, прости за сегодняшнее, не надо было, конечно эту драку начинать, – сказал Филипп, когда мы сделали по первому глотку.

– Да ладно вам, все нормально.

– Ну чего ты мне «выкаешь»? Мы же друзья с тобой, – он хитро подмигнул мне.

– Правда? – скажу честно, мне приятно, было это услышать. Хотя, должен признаться, после той драки я немного побаивался его. Это, наверное, естественно для человека, не привыкшего к жестокости.

– Конечно. Я поэтому и взял тебя на работу.

– А что, можно быть друзьями, если мы еще толком не знакомы?

– А кто тебе сказал, что мы не знакомы? Может, мы встречались раньше.

– Ты бывал в Магадане? – я родом оттуда. Это маленький город на Дальнем Востоке. Немногие из моих сокурсников в институте слышали о таком.

– Меня в разные места заносило. Но я не об этом. Может мы встречались с тобой, ну… например, в прошлой жизни.

– А… – я поперхнулся, делая глоток, – я и забыл, что ты маг, – фраза Филиппа была очень кстати. Мне хотелось расспросить его о том, чем он занимается.

– Скажем так – я знаю и вижу чуточку больше, чем остальные. Обычный человек называет это магией, экстрасенсорикой, ясновидением. А я просто… Вот, представь, если у всех вокруг плохое зрение, и никто не может прочитать надпись на заборе, это значит, что надписи нет?

– Если так, как ты говоришь, то надпись, конечно есть.

– Правильно, – Филипп довольно улыбнулся, – а теперь добавь к этой ситуации факт, что ты единственный человек с идеальным зрением и легко прочтешь надпись. И вот этой своей способностью ты вносишь сумбур в мировоззрение остальных. Они-то не могут ничего увидеть, их, в принципе, все устраивает, а ты заявляешь, что надпись на заборе есть. А остальные тебе не верят, потому что не могут ее увидеть. Кто-то может согласиться с тобой, а кто-то начнет спорить, доказывая, что если он ничего не видит – значит, ничего и нет, – Филипп сделал большой глоток, – ну, вот тебе вкратце описание моей работы.

– А как ты… учился этому? Или всегда это умел?

– А вот это, брат, главная загадка всей моей жизни.

Филипп сделал глоток, потом перевернул бутылку вверх дном. Из нее на камни вылилось несколько капель.

– Пошли, возьмем еще? Ты не против?

– Только «за»! – не знаю, почему, но я проникся симпатией к этому странному человеку с разными глазами.

Филипп купил еще несколько бутылок вина, и мы вернулись на старое место. Камни, которые, по идее, должны были быть холодными, встретили нас теплотой уютных кресел. Почти все время я молчал, слушая, как Филипп рассказывал мне историю свой жизни.

Он был родом из Новосибирска. Когда мы познакомились, Филиппу было тридцать семь. Как он говорил – это возраст, до которого уважающий себя человек вообще доживать не должен. Филипп был сиротой, детство провел с бабушкой, которая не могла уделять ему должного внимания. По его собственному утверждению «это еще большой вопрос – кто о ком заботился».

Друзей в детстве у него почти не было, Филипп рассказал, что был особенным ребенком: «Меня интересовали книги, любил историю читать, лет в пятнадцать всякие умные книги изучал, про медитации, сны и тому подобное. В общем, такой, книжный червь. Совсем не крутой парень. А время было трудное – развлечений у молодежи мало, интернета не было, все время на улице проводили. Почти в каждом дворе банды были, дрались часто, территорию делили. Папуасы, *****. Когда в магазин ходил, маршруты выбирал с учетом того, чтобы лишний раз не нарваться ни на кого. Я-то в бандах не состоял, получал периодически. А что сделаешь? Идешь один с пакетиком, а на тебя человек шесть-семь: „А привет. А сигарету дай. А что значит нету? А по хлебалу? А че такой дерзкий?“. Я, должен сказать, ребенком очень красивым был. Мне хвастаться не зачем, действительно так. К тому же, начитанный был, в отличие от этих имбицилов. С девчонками много общался. Они сами ко мне тянулись. Одна моя подруга однажды гопника отшила, который за ней бегал. И он с дружками решил на мне отыграться. Как-то после школы, я тогда классе в девятом учился, они меня поймали и затащили в подворотню. И тот главный, которому девчонка отказала, решил, что если изуродует меня, то наладит свою личную жизнь. Трое держали меня, а он ножом резал мне лицо. Сказал тогда: „Смотрите, пацаны, какой красавец!“. Я валялся, корчась от боли, а они ржали и плевали на меня. Вот, так эти шрамы на щеках и появились».

Мне было безумно жаль Филиппа, когда он рассказывал мне это. Я представлял себе подростка, которого унизили, причинили боль и который не может дать отпор. Это было совсем не похоже, на того Филиппа, которого я увидел сегодня вечером. Мне было очень интересно, что произошло потом и он, словно зная о моем желании, рассказывал дальше:

«Знаешь, Рома, я лежал тогда на грязном асфальте, лицо горело болью. Было страшно и мерзко. Они ушли, а мне все никак не найти было в себе силы, чтобы встать. Дети ведь бывают очень жестоки – они, в отличие от взрослых, не осознают в полной мере последствия своих поступков. Я вернулся домой поздно, чтобы бабушка не видела, обработал раны и долго-долго смотрел на себя в зеркало. Тогда меня посетила мысль, которая все изменила – понимаешь, было не важно, что я чувствовал боль, имело значение то, что они видели, как мне больно. Они пришли мучить меня и наслаждались, видя мои страдания. Я тогда дал себе слово – что никогда, никогда больше никто не будет видеть меня слабым. Мне не больно – это закон, который стал обязательным для меня. Чтобы ни случилось».

Филипп замолчал, мы закурили, и струйки табачного дыма плыли от нас прочь, в высоту ночного неба, исчезая в нескольких метрах над нашими головами.

– Филипп, – я первым прервал молчание. – Я сегодня с Катей общался, она сказала, что ты неразговорчивый.

– С ней – да. Она умная девушка, умеет вести дела. Больше мне от нее не нужно. А в тебе, Рома, я вижу хорошего парня, возможно, сам мог бы стать таким, как ты, сложись моя жизнь по-другому.

– Ты хотел бы быть мной? – я рассмеялся. – Ты же знаменитость! Мне кажется, что все остальные хотят быть на твоем месте.

– В сибирских племенах, почти в каждом селении есть шаман, – неожиданно начал Филипп. – Колдун. Когда шаман умирает, то ему предстоит найти замену. И, несмотря на то, что это в племени второй человек после вождя, никто не хочет быть шаманом добровольно. Потому что это очень тяжелая ноша. Легче всего быть таким же, как все. Вставать, идти на работу или пасти оленей, потом возвращаться домой и ложиться спать. А иная жизнь требует усилий, требует терпеть боль, отказываться от того, что привычно. Когда человек становится шаманом – это значит, что он больше не принадлежит себе, он становится проводником воли духов.

– А как ты стал ясновидящим?

– Не знаю точно. Понимаешь, после того случая, когда меня порезали, я редко выходил из дома. Почти ни с кем не общался. Читал, пытался придумать, как жить дальше. И однажды утром я проснулся, посмотрел на себя в зеркало, чтобы увидеть там урода, которым стал. Но внезапно разглядел в своем отражении красивого и сильного парня. Воина, которого украшают шрамы. Я понял, что мир вокруг – такой, каким мне хочется его видеть. Я не могу остановить дождь, если он идет на улице, но могу порадоваться ему, прожить вместе с ним час или целый день, попрощаться и пойти своей дорогой, не истратив силы на печаль или ненависть. Я научился принимать мир и себя в этом мире. И стал сильнее. Со временем стало казаться, что мне удается заглядывать в душу других, понимать их мысли, поступки. Я смотрю на человека, а мне словно кто-то подсказывает то, что хочется узнать. Конечно, проще это делать в определенной обстановке, но можно и прямо на улице или в метро. Мне кажется, мир поблагодарил этим меня за то, что я тогда не сдался, не сломался, а, напротив, научился быть благодарным и сильным. Ладно, – Филипп выбросил далеко в воду пустую бутылку, – пойдем по домам, скоро рассвет.

Я вздохнул, мне не хотелось заканчивать разговор, но глядя на горизонт, мы уже видели первые лучи солнца. Через пару кварталов наши пути разошлись, Филипп пожал мне руку, хлопнул по плечу и, на секунду задумавшись, словно решая, стоит говорить или нет, сказал:

– Спасибо, Рома, ты первый человек за семнадцать лет, с кем я смог по-настоящему поговорить.

Потом он скрылся за углом дома, а за моей спиной послышался стук колес первого трамвая.

Глава 4

«Если меняешь что-то в своей жизни, то стоит это делать ради чего-то, а не назло. Подросток красит волосы в синий цвет, думая, что создает свою индивидуальность, а на самом деле просто хочет, чтобы окружающие его заметили и услышали. И это не приведет ни к чему хорошему. А вот если начинаешь ходить в спортзал и работать над собой, чтобы понравиться девушке – это хорошо. Я твердо убежден в том, что мир – это зеркало, которое отвечает тебе тем, что ты отдаешь ему. И если мир жесток к тем, кто, кажется, не заслуживает этого, то, скорее всего, ты просто чего-то не знаешь».

– Роман, вы чем занимаетесь?, – голос преподавателя заставил меня выдернуть наушник, в котором я тихонько слушал лекцию Филиппа, скачанную из интернета.

– Да… ничем, – виновато пробормотал я.

– Вот именно, ничем. А следовало бы послушать меня.

– Простите.

Всю неделю после того ночного разговора, я бороздил интернет в поисках информации о Филиппе. Ее оказалось очень много, и она была крайне интересна. Самого Филиппа я не видел, каждый раз, когда приходил в офис, он либо принимал посетителей, либо, по словам Кати «только что уехал». Странно, но меня это не расстраивало. В моей голове сложилось убеждение, что это время нужно использовать для того, чтобы узнать о Филиппе побольше. Чем я, собственно, и занимался. Часто в ущерб учебному процессу.

Два года назад Филипп участвовал в ток-шоу «Поединок магов» и стал его победителем. В передаче участвовало полтора десятка разных персонажей, они выполняли задания – искали пропавших людей, отгадывали содержимое закрытых ящиков, тушили свечи взглядом и т. п. Я посмотрел все серии шоу. Должен сказать, что после первых выпусков никогда бы не подумал, что победителем будет Филипп. Он вел себя спокойно, в отличие от других участников, не одевался как ку-клус-клановец, не вешал на шею кроличьи лапы, в общем, не делал шоу. Зато все задания выполнял быстро и четко. От серии к серии его суждения становились все увереннее, видно было, что другие участники и ведущие проникаются к нему уважением и даже завистью. Мне стало крайне интересно – все это просто постановка или участники действительно обладают сверхъестественными способностями? Обязательно спрошу Филиппа при встрече.

После победы мой босс стал знаменитостью, завел свой канал в интернете, в котором рассказывал о духовном развитии, ясновидении и тому подобном. А полгода назад открыл салон «Звездный путь», в котором я теперь работаю. Когда мне на глаза попалась стоимость приема у Филиппа, то эти самые глаза полезли на лоб. Она равнялась почти половине моей зарплаты!

О жизни Филиппа до участия в шоу информации почти не было. Ну, то есть стандартные факты – родился там-то, учился, открыл в себе способности, приехал на шоу. В комментариях к видеолекциям я несколько раз читал обсуждения шрамов на лице Филиппа. Многие считали, что это грим для привлечения внимания. Были версии о домашнем насилии, об участии в боевых действиях и нападении диких зверей. Настоящую историю никто из поклонников моего босса не знал.

В конце недели я приехал в офис после выполнения очередного поручения. В приемной увидел Катю, она сидела на диване для посетителей рядом с немолодым мужчиной, держа в руке стакан воды. Мужчина был явно не в себе – глаза покраснели, было видно, что он недавно плакал, пальцы дрожали. Я застыл в недоумении, глядя на них. Катя сделала едва заметный жест глазами – «иди, потом объясню», я кивнул и пошел в подсобку пить чай. Дойти мне не удалось, потому что внезапно на моем пути появился Филипп. Он сказал: «Привет, зайди ко мне». Я прошел по коридору и впервые оказался в его кабинете.

Эта была маленькая комната. Вернее, это казалась огромной – все стены были закрыты зеркалами, создавалось ощущение бесконечного коридора. Только немного привыкнув, я осознал, что реальное пространство кабинета совсем небольшое. Из мебели в комнате были только два стула и стол. На столе стояли свечи. Многие из них сгорели почти до конца, на подсвечниках я заметил застывшие восковые капли.

– Мое рабочее место, – сказал Филипп, после того, как я огляделся.

– Круто! – мои эмоции были неподдельными. Комната и правда производила впечатление.

– Хочешь посмотреть, как я работаю? – он подмигнул мне.

– Давай.

– Садись.

Мы сели по разные стороны стола. Филипп достал из кармана зажигалку и зажег свечи:

– Готов? Закрой глаза.

Я закрыл и услышал, как что-то щелкнуло. Кажется, он выключил свет. Я ждал, когда Филипп разрешит смотреть. Но он молчал. Тогда я решил взять инициативу в свои руки – приоткрыл глаза совсем немного, а потом ужас, который я увидел, заставил смотреть так широко, как только возможно. Страх ударной волной прокатился по моему телу, заставил меня отшатнуться назад, я рухнул со стула на пол, в падении ударился головой и отключился.

В чувство я пришел на диване в приемной. Катя смотрела на меня с испугом, а рядом с ней ухмылялся чем-то довольный Филипп. Я решил воспользоваться ситуацией и пробормотал что-то вроде:

– Катя, пойдем со мной в кино.

– Живой, – улыбнулась она и слегка потрепала меня по волосам. Это было приятно.

– Филипп, что это было? – я потихоньку начал вспоминать то, что случилось в его кабинете.

– Это называется «зеркальный коридор». Но об этом давай в другой раз. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально… вроде, – я потрогал затылок, он не болел, но там начинала набухать шишка.

– Что ты видел? – спросил Филипп.

Я потер переносицу и начал вспоминать. По телу снова прокатилась волна страха. Не такая мощная, как тогда, но ощущения были еще сильными. Там, в кабинете, я испугался, увидев лицо Филиппа при свечах. Его глаза неистово горели – один зеленым светом, другой – голубым, языки пламени дрожали, делая очертания лица пугающими. А самое страшное было в том, что глаза эти были повсюду – в отражениях зеркал их были десятки, сотни, и все они смотрели прямо на меня, словно хотели забраться прямо в душу. Наверное, та минута была одним из самых сильных впечатлений, прожитых мной.

Филипп выслушал меня и сказал:

– Хорошо, ты молодец, – потом хлопнул себя ладонями по коленям и предложил: – А пойдем чего-нибудь съедим, а?

Предложение пришлось очень кстати, я и так был голоден, а после пережитого есть хотелось еще сильнее.

– Кать, пойдешь с нами? – спросил Филипп.

– Нет, спасибо, у меня планы на вечер.

– Хорошо, – меня ее ответ расстроил, а Филипп, мне показалось, знал, что она не согласится и спросил просто ради приличия.

Через двадцать минут мы сидели за столиком в кафе, я с наслаждением ел вторую порцию салата и окончательно приходил в себя. Филипп пил зеленый чай и словно выжидал момент, чтобы начать заговор. Он закурил и несколько минут подряд смотрят в одну точку, казалось, что мыслями он был где-то очень далеко. Я заговорил первым: