Меня словно пронзает тысяча крохотных иголок. Язык прилипает к нёбу, в ногах появляется слабость. Я чувствую на плечах чьи-то холодные руки, и только спустя мгновение понимаю, что это Арт. Пятясь назад, я чуть не отдавил ему ноги. А может, в моих плечах он искал поддержки?

Ко мне возвращается слух. То, что он доносит до мозга, ввергает в ступор. Воздух переполняют человеческие голоса. Десятки, сотни голосов – я и не подозревал, что в нашем забытом богом микрорайоне живёт столько народу. Голоса молят о помощи, вопят от боли, проклинают от отчаяния. Но страшнее всех те, что служат прослойкой между ними. Словно отравленный крем в слоях «наполеона», эти звуки являют собой смесь рыка и визга живьём жаримого на электрическом стуле смертника. Звуки перемежаются безумным гиеновым хохотом. Пожалуй, так должен смеяться Сатана на комедиях Чарли Чаплина.

Мы поворачиваем головы в ту сторону, откуда гремели взрывы. Далеко на западе в небе пылает зарево пожара. Потом в ворота со стороны улицы врезается человеческое тело.

ББ-ОМ-М!

Зловещий гонговый звук и треск ломающихся под плотью костей приводят нас в чувство. Мы отшатываемся от вибрирующих ворот и отступаем вглубь двора.

Фонарь над тамбуром заливает всё тусклым жёлтым светом.

– Максим, что происходит?! – из дверей тамбура на меня смотрит перекошенное лицо брата.

Я слышу, как в глубине дома вопит благим матом бабушка.

– Пацаны, в дом! – командует Михась. – Быстрее! Быстрее!

Мы вваливаемся в тамбур, и Женя закрывает за нами дверь. Не разуваясь, ломимся на кухню. Бабушка уже здесь. В белой ночнушке, доходящей ей до колен, она напоминает карлика в шутовском наряде Пьеро.

– Максим! Максим! – повторяет она снова и снова. Кажется, это всё, что она может сказать. Глаза лезут из орбит, лишённая вставных зубов челюсть жуёт губы. – Максим!

Она совершенно не понимает, что происходит. Возможно, решила, что мы ввязались в драку, или что начался Армагеддон. Признаться, в вопросе осведомлённости я недалеко ушёл от неё.

– Ба, иди в комнату! – кричит на неё Женя.

– Максим! Максим!

– Я сказал, иди в комнату! Быстро!

По щекам старухи катятся слёзы. Женя почти силой выпихивает её из кухни.

– Юра! Юра! – теперь она зовёт моего отца. – Я позвоню Юре! Я сейчас позвоню Юре!

– Ба, всё нормально! – пытается угомонить её Женя. – Сейчас мы придём!

Из спальни доносится надрывный старушечий плач. Сквозь всхлипы я слышу, как она повторяет: «Война… война началась…»

Пока брат борется с бабушкой, мы пытаемся допросить Мишу. Но из этого мало что выходит. Мой друг в глубоком шоке. Впервые вижу его в таком состоянии… да что там, впервые вижу вообще кого-то в таком состоянии. И то, что доносят мои глаза до мозга, ужасает в не меньшей степени, чем то, что происходит сейчас на улице.

От моего внимания ускользает момент, когда Витос потрошит столовые ящики. Вижу его уже вооружённым – в обеих руках поблёскивают сталью длинные кухонные ножи.

Это выводит меня из ступора. Подбегаю к мойке и набираю стакан холодной воды. Первый залп летит в лицо Михасю, второй – в зелёную маску, в которую превратилось лицо Арта. Следуя моему примеру, Витос подсовывает голову под струю проточной воды.

Пацаны матерятся и фыркают, но я вижу, что вода пошла им на пользу. Недолго думая, плещу водой себе в лицо. Принимаю от Витоса нож с зазубренными краями и сразу передаю Мише.

Какое-никакое, но оружие в руке придаёт тому силы, и он наконец обретает дар речи.

03:50

– П…ц! – первое слово, что мы слышим от него за последние десять минут, и первое матерное слово, что я слышу от него за последний… месяц? А то и того больше.

В своей речи Михась старается избегать мата, и то, что он снова вернулся к нему, странным образом подбадривает меня.

В кухне появляется Женя. Даже не взглянув на нас, подбрасывает под себя стул и, запрыгнув сверху, достаёт с шифоньера в дальнем углу кухни старое зазубренное мачете. Давным-давно мачете купил на птичьем рынке отец, чтобы рубить осоку, он у нас заядлый рыбак. Сталь – полное дерьмо, там и сям уже прихвачено ржавчиной, но лезвие заточено отлично, и уж точно не хуже затупленных о сотни хлебных буханок ножей.

При виде мачете в руках брата по кухне прокатывается полувздох-полусмешок.

Что-то снова бьётся в ворота, и мы вздрагиваем. Бабушка в спальне принимается причитать.

– Михась, объясни, что происходит! – снова обращаюсь к Мише.

Тот кладёт руки мне на плечи, едва не выколов при этом глаз ножом, который сжимает в кулаке.

– Макс, – говорит он, стараясь сохранять в голосе твёрдость и пристально глядя мне в глаза, – пацаны, – обводит взглядом остальных, – я всё расскажу, но только позже. Сейчас… – его голос даёт слабину, – …сейчас нам надо пережить ночь…

Звучит страшно. Я оглушён услышанным. На задворках сознания различаю, как Женя бесконечно тянет: «Что-о? Что-о?».

Потом беру себя в руки:

– Хорошо. Понял. Объясни хотя бы, кого бояться.

Михась отходит на середину кухни, берёт со стола ещё один нож и вручает Арту. Последний нож достаётся мне от Витоса. Теперь мы все при оружии. А впрочем, хорошо бы добраться до сарая и достать парочку топоров.

– Всех, кто попытается прорваться в дом. Задерживаем их… задерживаем их любыми способами.

– Задер'живаем! – насмешливо вскрикивает Витос. – Мочим на фиг!

В моей голове уже прокручивается план обороны. Дом имеет три слабых места. Первое – спальня брата. Единственные два окна, выходящие на улицу, находятся именно там. На ночь их закрывают ставнями, но разъярённая толпа снимет их с петель, даже не потрудившись поискать щеколду. Второе – собственно, сами ворота. Третье – двор, в который незваные гости могут проникнуть через смежные участки. Заборы у нас из профнастила, символические.

– Так, – говорю я, – слушаем меня. Женя с Артом возьмут спальню. Михась, ты берёшь ворота. Карауль, и если что – зови нас. Мы с Витосом возьмём остальной участок и будем неподалёку. Если двор удержать не получится, баррикадируемся в доме.

Цех, как убежище, я даже не рассматриваю. Гипсокартонная коробка и хилая шпонированная дверь – не самая лучшая защита.

Друзья кивают.

– Убивайте всех, кто нападёт на вас, – напоследок говорю я.

Говорю серьёзно. Я готов убивать. Сейчас я почти верю в это.

– Убивать, – эхом отзывается Арт. Его лицо – камень, губы – тонкая нитка. – Да, убьём.

Никогда не замечал за ним признаков жестокости. Но сейчас он – не он. Все мы – не мы.

– Мочить на фиг! – кричит Витос так, что на висках вздуваются вены, а руки сжимаются в кулаки.

– Только осторожней, – вставляет Михась. – Не запачкайтесь кровью. Она… короче, может быть заразной.

04:40

Это самая долгая ночь в моей жизни. Даже не ночь – утро. До рассвета всего два часа, но мне они кажутся вечностью. Творящееся за пределами видимости безумие бьёт по нервам, неведение сводит с ума. Пару раз мне кажется, что кого-то на соседнем участке в буквальном смысле рвут зубами заживо. Звук клокочущей в горле жидкости вызывает кровавые ассоциации. «Не испачкайтесь в крови. Она может быть заразна», – сказал Михась. Что он имел в виду?

Нам поразительно везёт. За сорок минут на наш участок не позарилась ни одна тварь. На другом участке – там, где живёт со своим семейством (младшим братом и родителями) Костя-Дима – вот уже с полчаса бушует нешуточное сражение. Дикий рык перемежается женскими воплями, мольбами и звоном бьющейся посуды. Слов не разобрать, но я знаю: если мы дотянем до утра, живым я Костю-Диму больше не увижу. Один раз что-то грузно врезается в забор с той стороны, выгнув панель профнастила. Мы с Витосом, к тому времени вооружённые найденными в сарае топорами, готовимся вступить в бой, но неизвестная тварь решает не продолжать таран, и отступает.

Я стараюсь всё время держать Михася в поле зрения. Тот выбрал один из углов ворот для засады и, притаившись там, ждёт вторжения. Со своего места я не вижу, но знаю: в его руках пара ножей, и я молюсь не увидеть их до самого рассвета.

Каждые пять минут забегаю в дом на десять секунд, проверить Женю с Артом. Они в спальне, оба нашли для себя укрытия и тоже ждут момента, которого никогда не хотели бы дождаться. Поразительно, но ставни до сих пор закрыты – наш дом словно оберегает невидимое силовое поле. Бабушка у себя в спальне сидит на кровати и, кажется, молится. Пусть молится. Какая-то польза от этих молитв всё-таки есть – они отвлекают.

Возвращаюсь к Виталику. Тот притаился у стены сарая и не сводит глаз с участка дяди Вити, нашего соседа справа. Отвратительные горловые звуки прекратились несколько минут назад, и сейчас оттуда исходят грохот бьющегося стекла и треск ломающейся древесины. Похоже, нападающие осадили двор и теперь громят дом – огромный трёхэтажный особняк из итальянского кирпича. Ну что ж, по крайней мере, это займёт их на какое-то время, поживиться там есть чем.

Мы так напряжены, что не смеем даже переговариваться, боясь спугнуть удачу. Соседи по обеим сторонам нашего участка, скорее всего, уже мертвы, а мы остаёмся нетронутыми, как будто защищённые их жертвой. Их смертью. Я гоню от себя чувство вины, совершенно неуместное в вопросах выживания.

Небо на востоке выбеливает поднимающееся солнце, но мы почти не замечаем этого. Звуки побоища тоже понемногу стихают. Им на смену приходит стук колотящегося в груди сердца. Даже не подозревал, что оно может биться на такой бешеной скорости.

– По ходу, заканчивается… – слышу шёпот Витоса. – Да, Макс?

Я хочу ответить «да», но боюсь сглазить. Вот когда закончится совсем, тогда и поговорим. Однако моё сердце понемногу переходит с галопа на рысь, и я начинаю чувствовать холод. Только теперь до меня доходит, что мы с Витосом до сих пор в майках и трусах. Впопыхах не успели одеться, да и не до того было. А на дворе конец сентября. Адреналин греет лучше шерсти.

Оглядываюсь на Михася. Он в джинсах и вязаной кофте, ему хорошо. Поднимет руку и легонько машет нам. Машу ему в ответ. Солнце поднимается стремительно, укромный уголок, где он засел со своими ножами, уже не кажется таким укромным. Ещё минут двадцать, и там будет совсем светло.

Потом происходит сразу несколько событий.

05:30

С оглушительным металлическим грохотом вылетает одна из панелей профнастила. Вместе с ней на огород, разделяющий дом и цех, вваливается огромная тёмная туша. В предутренних сумерках мы видим лишь силуэт. Это человек, но не совсем…

В ту же секунду ещё одна тварь с улицы принимается вколачивать себя в ворота. Железные створки ходят ходуном. Отпрянув от них, Михась кубарем катится на землю. Вскакивает на ноги и занимает боевую позицию. Я вижу, как дрожат ножи в его руках.

– Макс! – полуистерично зовёт он. – Витос!..

Мы ничем не можем ему помочь. Случилось кое-что похуже: на участке со стороны двора Кости-Димы прорыв. Придётся действовать раздельно. У Михася своя битва, у нас – своя.

Тем временем тварь в огороде приходит в себя после сокрушительного столкновения с забором. Становится на четвереньки и роет пальцами землю. В этой туше килограмм сто двадцать, и я понимаю, что существо абсолютно голое, не считая лоскутов материи вокруг шеи и бёдер – последних остатков одежды, которые оно не успело с себя сорвать. Я вижу, как покачиваются в воздухе огромные сиськи и… гениталии. Стало быть, некогда оно было мужчиной.

Тварь издаёт нечленораздельные жующие звуки. Плохо видно, но мне кажется, что с губ клочьями летит пена. Воображение дорисовывает цвет – тёмно-розовый. Почти алый.

– АГГР-ХХ-ШШ! – выплёвывает тварь и, загребая землю толстыми ручищами, на четвереньках мчится на нас. – ШШАВРР-КХ-Х…

Она выбирает цель – Виталик. Он ближе к ней, чем я, и находится в менее выгодной позиции. Позади него стена сарая, отступать некуда.

– Витос! – кричу я, чувствуя свою беспомощность. – ВИТОС!!!

Он успевает отпрянуть. Адское отродье промахивается и с жутким треском врезается в саманную стену сарая. Я удивлён, как она не проломилась под ударом – остальные три ощутимо вибрируют. Тварь мешкает, приходя в себя, и Витос пользуется моментом. С размаху бьёт топором… и промахивается.

Как можно промахнуться по такой жирной туше, я не понимаю, однако рукоять топора проскальзывает в потных ладонях, и лезвие проходит вскользь, едва ободрав твари спину. Момент упущен, и второго существо дарить не намерено. Прежде чем я успеваю сделать хоть что-то, оно валит Витоса с ног и между ними завязывается ожесточённая борьба.

Витос – сухой, жилистый, кандидат в мастера спорта по греко-римской борьбе, увлекается смешанными единоборствами и намерен достичь в этой сфере немалых высот. Но весовые категории есть даже там. И сейчас преимущество в весе явно не на его стороне. Всё, на что меня хватает – пару раз пнуть тварь ногой. Однако мне больнее, чем ей: босые ноги против одеяла из жира. Пустить в ход топор я не решаюсь. Витос может быть ранен, а кровь этого существа… «Не запачкайтесь в крови», – сказал Михась. – «Кровь может быть заразна…»

Витос оказывает неистовое сопротивление. Я бросаю взгляд в сторону Михася – тот обеими руками удерживает сотрясающиеся под ударами ворота. Возможно, стоит позвать на помощь Женю с Артом, но я боюсь оставлять Витоса наедине с этой мразью. Если он проиграет, мне не останется ничего иного, как задействовать топор…

– Сука… сука… – повторяет Витос, и вдруг полностью исчезает под студенистой тушей твари.

Две пары ног и две пары рук скручиваются невообразимым узлом… Потом, внезапно, каким-то непостижимым образом голова твари и одна из её жирных рук оказываются зажатыми меж сцепленных ног Витоса. С ужасом и восхищением до меня доходит: он выполняет удушающий приём.

– Держи! – воплю я что есть мочи. – Держи!

Тварь хрипит и неистово сучит ногами, но хватка Витоса – капкан. Я уже знаю наперёд: ей оттуда не выбраться.

– ДУШИ! ДУШИ ЕГО!

Голова и рука твари захвачены ногами Витоса. Кровавая пена стекает тому на майку, пропитывая отравленной слюной. Я могу ударить тварь топором по голове, но если она действительно заразна, кровь хлынет прямо на Виталика. С равным успехом можно раскроить голову ему самому.

В полумраке новорождённого утра я вижу, как лицо существа начинает темнеть (а на самом деле синеть). В предсмертной агонии оно находит в себе силы приподнять вцепившегося в него, как клещ, Витоса над землёй и пару раз хорошенько приложить об асфальт, но это ещё туже затягивает захват.

– ТА-А-А! – вопит из под туши Витос. – ТА-А-А! Т-А!!!

Тварь в последний раз взбрыкивает ногами и обмякает. Витос держит её в захвате ещё по меньшей мере с полминуты, и только потом отпускает.

Существо замертво падает на землю, перекатывается на спину. Первые лучи поднимающегося солнца ложатся ему на лицо, и я вижу, что это Костя-Дима. Теперь он точно мёртв.

06:30

Рассвет первого понедельника нового мира встречает нас благословенным затишьем. Над нашими головами раскинулось первозданно чистое небо – ни облачка. Побоище окончилось: лучи солнца в мгновение ока разогнали всю нечисть по углам. Михась удержал ворота – кроме Кости-Димы, во двор больше никто не прорвался.

Я не сомневался в этом ни секунды, но теперь у нас есть точное подтверждение: выпавший ночью дождь действительно был розовым. Всё вокруг окрашено этим мерзким цветом гламура и мракобесия. Но мы не обращаем на это никакого внимания. Мы выжили, и это главное.

Мы встречаем Женю и Арта во дворе. За минувшие два часа ни одна тварь не додумалась проникнуть в дом через окна, и это, без дураков, самое большое чудо сегодняшней ночи. Боюсь даже представить, чем могло кончиться, если бы беснующаяся толпа выбрала своей целью не ворота, а ставни. Мы в красках рассказываем о предутреннем побоище и показываем труп Кости-Димы. Шок от вида лежащего в нашем дворе мёртвого соседского пацана сменяется восхищением, когда Жене с Артом удаётся разглядеть обезображенное неизвестным вирусом лицо. Витос удостаивается прозвищ «молоток» и «машина», и уважительного похлопывания по спине.

Мы наведываемся к бабушке. Удивительно, но она, похоже, спит. Женя сообщает, что здесь не обошлось без лошадиной дозы снотворного, и мы оставляем её отдыхать. Впятером выстраиваемся перед воротами, и Миша отпирает засов. Оглядываем друг друга, готовясь ступить в новый неизведанный мир, прячущийся от нас за железными створками. Никогда прежде мы не чувствовали себя такими живыми, как сейчас.

Потом я киваю Мише, и он открывает ворота.

1 2 3

...

Стандарт

(1 оценка)