Совершенно измотанные, возвращаемся во двор, где нас ждут остальные.

– Ну, что там? – спрашивает Михась. На вечно румяном лице тревога и сострадание.

– Вроде чуть угомонилась, – отвечает Женя. – Ужас какой-то… – он с укором смотрит на меня: – Ну, и как ты собираешься оставить её одну? Она же помрёт к вечеру!

– Не помрёт, – отвечаю. – Поплачет, проголодается, и пойдёт есть.

Я не лукавлю: воли к жизни в моей бабке побольше чем у некоторых молодых. Врачи её столько раз хоронили, а она ничего, живёт.

Пока мы препираемся, Ваня с Артом заканчивают переносить наши трофеи из «Октавии» во двор.

Производим инвентаризацию. Начинаем, конечно, со стрелкового оружия. У нас джек-пот: пара помповых «Ремингтонов 870», пара помповых «Моссбергов 500», два карабина «Сайга 12», и ещё четыре «Ижа» – пара 12-х и пара 27-х. Все модификации рассчитаны на 12-й калибр, коробки с боеприпасами битком набиты в садок. Есть все варианты: пулевые, дробовые, картечь. Да, и вдобавок арбалет «Мангуст» российского производства, если верить надписи на цевье. В кивере для стрел четыре углепластиковые стрелы.

Ну, и остальное по мелочам: десять охотничьих ножей с фиксированным клинком разной длины, с полдюжины капканов на мелкую дичь, две газовые плиты и упаковка баллончиков к ним, два мотка хорошей альпинистской верёвки, две трёхместные палатки, два походных рюкзака, с десяток фляжек и фонариков, пара раций с упаковкой батареек, а также полный ягдташ медикаментов. Рыболовные снасти мы не брали – у моего отца в сарае столько, что хватит укомплектовать командный рыболовный марафон.

В самом конце мы достаём свёртки с дождевыми плащами.

– А это ещё зачем? – хмурится Женя, и вдруг прозревает: – А, понял! Туплю…

Оглядывая сваленные в кучу на столе сокровища, мы радуемся, как дети. Наличие огнестрельного оружия мгновенно возносит нас на вершину пищевой цепи, делая самыми опасными хищниками в урбанистических джунглях.

Осталось только научиться всем этим пользоваться.

– Кто-нибудь умеет стрелять? – задаю вопрос.

Лес рук.

Ага, ясно. Значит, никто.

– Окей. А перезаряжать?

Желающих продемонстрировать свой талант значительно меньше. Это тебе не на спусковой крючок давить. Мы – одомашненные хищники, не привыкшие к суровым будням дикой природы.

– Да чо там делать! – выступает вперёд Ваня, выплёвывая сигарету. – Дайте сюда!

– Вано, погодь, – осаживает его Михась. – Ты у нас, конечно, Рембо, но тут всем надо попрактиковаться. И, кстати, у нас есть неплохая возможность. Больше скажу: у нас есть мишень.

Я недоуменно вскидываю брови:

– Мишень?

Михась, Арт и Женя заговорщически переглядываются.

– Помните сюрприз, о котором говорил Михась? – спрашивает Женя.

– Ну! – хором отвечаем с Виталиком.

Ваня утвердительно машет головой.

– Пойдёмте, – кивает Михась. – Это надо видеть.

18:10

«Прокажённый» привязан к забору за сараем по рукам и ногам. Толстый слой белой капроновой нити, которую мы с братом используем при сборке карнизов для жалюзи, намертво фиксирует запястья и лодыжки к сетке забора. Как и на всех «прокажённых», на твари нет одежды. Тело худощавое, угловатое, сплошь покрыто синяками и ссадинами. С удивлением понимаю, что это мальчишка, лет десяти-двенадцати. Глаза и нос выдают в нем ребёнка, хотя зрачки сужены, а ноздри раздуваются в бешеных попытках всосать в лёгкие весь окружающий воздух. Дыхание «прокажённых» в два раза чаще обычного, сердцебиение, если следовать логике, в четыре. На месте рта мальчишки – кровавая каверна, в которую он превратил свои изжёванные губы.

У нас с Ваней вырывается вздох удивления. Витос смотрит на «прокажённого», широко открыв рот.

При виде нас зверёныш выходит из оцепенения, в котором пребывал, и принимается раскачивать сетку рабицы, издавая при этом жутки горловые звуки. В кровавой каше изуродованного рта мелькают белые зубы.

– Это Джон его поймал, – извещает Михась.

Мы поражены ещё больше.

– Да, – мой брат напускает на себя безразличный вид, – случайно. После дождя эти твари повылазили отовсюду, как черви. Когда прояснилось, я пошёл осматривать периметр. Слышу, за сараем бьётся кто-то, и шипит. Смотрю – эта тварь ногой в заборе застряла, а выбраться не может. По ходу, укрытие себе искала.

Только теперь я замечаю – левая нога отродья глубоко засела в сетке, искалеченная ступня кровоточит.

– Он меня не видел, прикиньте! – продолжает Женя. – У них на свету слепота какая-то… А у меня с собой только бита. Ну, я сзади подкрался, ударил по башке! Думал, убью, к чёрту. Но они пипец какие живучие! Не сдох, только отрубился. Потом пришёл Михась и предложил привязать к забору. Я-то сразу прикончить хотел, но он мне не дал.

Все смотрим на Михася.

– Ну, – пожимает плечами тот, – раз уж нам предстоит иметь с ними дело, неплохо бы сначала изучить их слабые места, вам не кажется?

Изучить. Конечно же! Учёный, чтоб его…

– Вот они боятся света, это мы уже знаем. Что ещё?

«Прокажённый», словно поняв смысл сказанного, принимается биться ещё яростнее. Бесформенная пасть исторгает нечленораздельные звуки и брызги ядовитой слюны.

– Ща узнаем! – говорит Витос и вдруг убегает обратно во двор.

Через десять секунд он возвращается, держа в руках арбалет «Мангуст».

– Чо патроны тратить, – объясняет он, накладывая стрелу на тетиву.

Резонно. Стрела откроет слабые места не хуже пули.

Право первого выстрела предоставляется Жене.

Мой брат упирает приклад в предплечье, прицеливается. Стеклопластиковые плечи арбалета вздрагивают, спуская тетиву…

Стрела попадает зверёнышу точно в левое бедро. С неприятным мясным чмоканьем наконечник входит в напряжённую плоть с внешней стороны и выходит из внутренней. Однако мальчишка рычит и извивается не больше обычного, точно и не почувствовала выстрела.

– А ну дай-ка мне, – Ваня забирает арбалет у Жени и перезаряжает.

Вторая стела попадает мальчишке в живот, чуть левее пупка.

Ясно – Ваня целил в грудь.

Тело «прокажённого» вздрагивает, живот заливает кровью из раны. Но существо продолжает извиваться в путах, вовсе не собираясь падать в обморок от болевого шока, а тем более умирать.

Первая информация о «прокажённых» – твари почти нечувствительны к боли.

– Думаю, вирус воздействует на болевой центр мозга, – выносит вердикт Михась. – Отсюда и высокий болевой порог.

Но мы уже вошли во вкус. Нам плевать на научную сторону вопроса. В нас бушует злость, и её необходимо на ком-то сорвать.

Третий выстрел мой. Стрела вонзается твари в левую половину груди – посмотрим, как они дышат с кровью в лёгких.

Как оказалось, вполне себе неплохо дышат. Похоже, неизвестный штамм бешенства в «розовом дожде» вынуждает организм «прокажённого» работать на пределе, задействовать все резервы. Мальчишка продолжает хрипеть и брыкаться, но теперь вместе с заражённой слюной из его рта летят брызги крови.

– Теперь я, – Витос берёт арбалет и накладывает последнюю, четвертую стрелу.

Прицеливается…

В следующую секунду воздух сотрясает громоподобный выстрел, и голова мальчишки исчезает в багряном мареве.

18:30

От неожиданности мы подпрыгиваем на месте. В ушах звенит. Я вижу, как тело мальчишки расслабляется и повисает на сетке забора. На его груди кровавый фартук из осколков черепа и кусочков мозга, а выше плеч – ничего.

Требуется несколько секунд, чтобы понять, что произошло…

Потом я замечаю в узком проходе, отделяющем задний двор от остального участка, Артёма. В руках моего друга дробовик «Ремингтона».

– Башка, – говорит он, и выражение, которое принимает его лицо, заставляет кожу на моей спине пойти мурашками. – Башка у них самое слабое место. Надо стрелять прямо в башку.

18:50

Мы собираемся очень быстро – двадцать минут, и «Ниссан» с «Октавией» полностью укомплектованы. Багажники едва захлопываются: провиант, вода, хозприпасы, амуниция и походные вещи, даже разделённые надвое, едва вмещаются в них. Оружие идёт в салон, за исключением нескольких «Ижей» и большей части колюще-режущего, которые также отправляются в багажник. Топоры, вилы и прочий садовый инвентарь оставляем в сарае – мы теперь продвинутые хищники и должны держать марку. Я беру с собой только мачете. В последний момент Женя вспоминает о самом главном – паре обрезков шланга, с помощью которых можно сливать бензин из баков брошенных на дороге машин.

Объясняя бабушке, что пару дней ей придётся продержаться самой, слышу в свой адрес столько оскорблений, сколько не слышал за раз, пожалуй, ни от кого. Спокойно проглатываю все. Может ругать и ненавидеть меня сколько угодно – главное, чтобы кушать не забывала. Напоследок наказываю ей, если мы не вернёмся, и она начнёт голодать, отпустить Дэна. Его еда может понадобиться ей самой, а псу нужно дать возможность выжить или умереть, пытаясь.

Когда вопрос с бабушкой решён, Миша уводит меня в сторонку переговорить с глазу на глаз. Наше первое правительственное совещание.

– Уже почти семь, – напоминает он. – Через пару часов стемнеет. Может, стоит подождать до утра? С таким арсеналом мы легко сможем пережить ещё одну ночь.

Ему не надо говорить мне об этом. Последние два часа я только и делаю, что слежу за небом и солнцем.

– Мы – да, – отвечаю, – а твоя родня может и не продержаться. Моя, кстати, тоже.

Кладу ему руку на плечо.

– Ничего, если не успеем к темноте, найдём укрытие. Весь город в нашем распоряжении. На этом месте свет клином не сошёлся. Михась, нам нужно уходить отсюда.

– Да, – чуть подумав, сумрачно соглашается тот. – Ты прав.

Возвращаемся к остальным. Я киваю Витосу, и тот раздаёт каждому по жёлтому свёртку.

– Все разворачиваем! – делаю объявление. – С этого момента, если только над головой у нас нет крыши, носим их денно и нощно. Крыша машины не считается.

Ворча, друзья распаковывают плащи и натягивают поверх одежды. Оглядываем друг друга – видок тот ещё…

Бабушка не выходит нас проводить. Её маленький бунт – её воля.

– Ну, что? – обращаюсь ко всем. – Присядем на дорожку?

Теперь ко мне подходит Арт:

– Макс, на пару слов.

Мы отходим к воротам, и Арт вручает мне клочок бумаги.

– Слышь, я сейчас включу музыку, а ты прочти это вслух, ага?

– Что это?

– Да так, – сконфуженно отмахивает он, – просто прочти, окей?

– После выходки с дробашем я боюсь с тобой спорить. Ну, хорошо, давай.

Арт выскальзывает на улицу и садится в «Ниссан». Включает зажигание и выбирает на магнитоле нужную композицию. Я возвращаюсь во двор.

– Секунду внимания! Я сейчас кое-что прочту, а вы послушайте. Только серьёзно, договорились?

На лицах друзей скорее любопытство, чем шутливость. Арт выкручивает громкость на полную и присоединяется к нам. Наш спальный район оглашается звуками музыки. Это «Mystikal – Mystikal Fever».

– Мы – люди жёлтых плащей, – читаю первую строчку, стараясь сдерживать улыбку. Глаз не поднимаю – и так знаю, что на лицах остальных то же самое. Проговариваю жёстче: – Мы – люди жёлтых плащей! Это – наша клятва. Повторяем все вместе.

Делаю паузу. Интересно, повторят они следующую фразу или нет?

– Мы будем безжалостны к свои врагам! Мы – люди жёлтых плащей!

Внятно за мной повторяет только Артём, остальные «жуют солому». Слышу чьё-то хихиканье.

– Мы не будем щадить ни людей, ни нелюдей! Мы – люди жёлтых плащей!

К нам присоединяется голос Михася. Славный пример.

– Мы никогда не сдадимся и никогда не сложим оружие. Мы – люди жёлтых плащей!

Теперь за мной повторяют все. Пока неуверенно, но с каждым новым словом их голоса крепнут.

– Кто пойдёт против нас, познает наш гнев. Милость нашу познают только люди в жёлтых плащах. Мы – люди жёлтых плащей!

Хором:

– Мы – люди жёлтых плащей!

– Мы не спасатели человечества! Мы не герои! Мы делаем только то, что нужно для спасения людей в жёлтых плащах! Мы – люди жёлтых плащей!

– МЫ – ЛЮДИ ЖЁЛТЫХ ПЛАЩЕЙ.

Они кричат. Все вместе. Слышу, как Витос, сжав кулаки, тянет: «ПЛАЩ-Е-Е-ЕЙ!» В сочетании с музыкой эффект потрясающий. Руки покрываются гусиной кожей, грудь распирает. Но я продолжаю:

– В наши ряды можно вступить, из наших рядов нельзя выйти! Мы гостеприимны, но мы строги! Мы жестоки, но мы справедливы! Мы – люди жёлтых плащей!

– МЫ – ЛЮДИ ЖЁЛТЫХ ПЛАЩЕЙ!

– У нас своя правда! Горе тому, кто попадёт на наш суд! Счастье тому, кому мы вынесем приговор! Потому что в тот же день муки его закончатся! Мы – раковая опухоль наших врагов! МЫ – ЛЕКАРСТВО ОТ ИХ ЗАПОРОВ! И МЫ ДАДИМ ПРОСРАТЬСЯ ЛЮБОМУ, КТО ЗАХОЧЕТ НАС ОТВЕДАТЬ! МЫ – ЛЮДИ ЖЁЛТЫХ ПЛАЩЕЙ!!! – ору во всю глотку.