Цитаты из книги «Чертополох и терн. Возрождение веры»

Усугубляется неразбериха тем, что испанцы провоцируют восстания, убеждая крестьянских вожаков в том, что угнетают землепашцев свои же, фламандские помещики; и испанцы не врут. Битва под Виллерброхом, в которой разбиты отряды Генеральных штатов, закончилась тем, что крестьяне перерезали разбитые отряды наемников – то есть убили тех, кто сражался с испанцами. Уленшпигелевская романтика движения гезов и реальность жизни фламандского крестьянина – совсем не одно и то же.

Борьба за национальное самоопределение и крестьянская судьба совпадают только в книжках; в жизни – отнюдь не так устроено.

Вильгельм Оранский, возглавив оппозицию, призвал наемников – и отряды наемников крестьяне ненавидели даже больше, чем далеких испанцев. Немецкие и швейцарские мародеры грабили фламандские деревни с тем большим рвением, что эти деревни им-то как раз не принадлежали: они грабили чужое, в то время как испанцы (и даже рекрутированные ими валлонцы), карая восставших, знали, что эти земли принадлежат им самим.

Не против испанского ига – это онтологическое восстание, это протест против униженного бытия в принципе. То был разгул стихии, и сходный разгул 1917 г., по слову Маяковского, следовало бы направить («Этот вихрь, от мысли до курка, и постройку, и пожара дым прибирала партия к рукам, направляла, строила в ряды»), но направить было некому – да и цель не была сформулирована.

В 1566 г. в ходе иконоборческого восстания (с этого восстания начинается отсчет нидерландской революции) разорено 5500 храмов и картины художников, украшавшие храмы, уничтожены – но ведь это картины прямых предшественников, учителей Брейгеля! Жгли бургундскую живописную культуру – картины Мемлинга, Патинира, ван дер Гуса, – коей Брейгель наследует. Это наследие он пестует в своей душе, преемственность осознает – эти картины уничтожают. То, что испытывал сочувствующий Октябрьской революции интеллигент, глядя на гибель культуры («Пишут из деревни: сожгли у меня библиотеку в усадьбе»), вне всяких сомнений переживал и Брейгель.

Вильгельм Оранский, тот самый, который впоследствии будет противостоять испанскому вторжению и непосредственно Альбе, был назначен испанцами штатгальтером Голландии, а граф Эгмонт, которого впоследствии Альба казнил, испанцами был назначен штатгальтером Фландрии. Они, эти герои нидерландской революции, наместники Габсбургов. Граф Эгмонт был католиком, а Вильгельм Оранский, крещенный в лютеранской церкви, воспитывался в Брюсселе при дворе Карла V в католической вере, как надлежало при бургундском дворе. И понятно, как это сочетается с реформистскими настроениями. Позже, уже когда началась его борьба с испанцами, Вильгельм Оранский стал кальвинистом. Но в 1564 г. Вильгельм Оранский наложил запрет на исповедание протестантской веры в своем княжестве Оранж, чтобы не допустить нарушения общественного спокойствия. Католик граф Эгмонт противостоял иконоборчеству последовательно. Нет надобности изображать религиозно-национальное противостояние испанской инквизиции как однородный процесс. Крестьянское население, ударившееся в анабаптизм в пику католицизму, противостояло не испанцам – где те испанцы? В Мадриде? – а мытарям и коллекторам, которых шлют в деревни местные власти. Налоги взимают по приказам Вильгельма Оранского и графа Эгмонта, а Карлу V достается совсем немного, если достается что-либо. Ни Вильгельм Оранский, ни тем более Эгмонт не сочувствовали иконоборчеству.

Важно представить и то, что разорение Фландрии не особенно выгодно испанскому двору по той элементарной причине, что Фландрия принадлежит Габсбургам и, разоряя страну, королевская власть уничтожает собственное добро. Именно этой аргументацией и пытается граф Эгмонт смягчить сердце Филиппа, когда тот все-таки посылает войска во Фландрию, но это происходит лишь в 1567 г. (и заканчивается казнью Эгмонта). Собственно, революция в сегодняшнем понимании национально-освободительной борьбы (противостояние Генеральных штатов испанской короне) начнется именно с того момента, как во Фландрию войдут войска Альбы и Эгмонт будет обезглавлен, а Вильгельм Оранский скроется. Но к этому времени и «Перепись в Вифлееме», и «Безумная Грета», и «Свадебный танец», и «Возвращение стада» – все те картины, в которых вычитывают протест против испанского гнета, уже написаны. И мало этого. Входя во Фландрию, испанская власть рекрутирует местное население – валлонцев, франкоговорящее население из примыкающих к Франции регионов Геннегау и Артуа; иными словами, фламандцы, сохранившие память (пусть генетическую память, память предыдущих поколений) о рейдах французов при подавлении сопротивления Гента и Брюгге – переживают сходные чувства еще раз.

Да, испанская инквизиция действует на территории Фландрии; да, еретиков (то есть анабаптистов и лютеран) преследуют – иногда ведут на костер; виселицы на картинах Брейгеля – привычная деталь ландшафта. Любопытно, что указом Филиппа, сына и преемника Карла V, – половину имущества осужденного получает доносчик, а вторая половина (что формально должна отойти короне) жертвуется королем на богоугодные заведения в той же Фландрии. То есть, преследуя еретиков, фламандские власти, грубо говоря, работают на свое собственное благосостояние. Шарль де Костер описывает, как доносчик предает Клааса, отца Уленшпигеля, властям; но палачи – фламандцы, доносчик – фламандец, и деньги несчастного присваивает себе фламандская власть. Как это часто бывает, наместник королевской власти не менее свиреп, чем абстрактная и далекая корона, и местный

Сегодня нам хочется видеть в Питере Брейгеле борца против испанского гнета, а в его картинах видеть свидетельство национальной борьбы. Это не соответствует реальному положению дел – Брейгель не был певцом нидерландской революции. Нет, Брейгель описал куда менее романтический процесс; чтобы представить, как думал и чувствовал мастер, надо потратить абзац на описание исторической коллизии.

Ровно то же самое происходит в городах Фландрии. У Карла V к Фландрии сентиментальное отношение, он рожден в Генте, провел там юность, он сохраняет в этой земле традиционные права. Но даже жестокий Филипп II, коему Карл передает власть в 1556 г., не сразу меняет ситуацию: привилегии первое время сохраняются, прямого угнетения нет, а поборы с крестьян взимают соплеменники-фламандцы. К тому же Филиппу хватает проблем в обширной империи, во владениях Габсбургов отнюдь не Фландрия составляет главную причину забот.