Цитаты из книги «Чертополох и терн. Возрождение веры»

И хвосты чертей сделаны из тех же павлиньих перьев, что крылья архангела.

У Эрвина Панофского есть уничижительные строки, написанные про Мемлинга. Великий иконолог сравнил его с композитором Мендельсоном, отметив гладкость и приятность его сочинений, которые «не шокируют, но и не потрясают». После жестокого Рогира – почти умиротворяющий рассказ Мемлинга и впрямь производит впечатление расслабленности, словно живопись снизила градус страсти. Рогировской надломленности и мортальности в образах Мемлинга нет. Но то, что поколения ставили Мемлингу в упрек, а именно – гармоничность, граничащая со слащавостью, – есть результат обдуманной позиции. В брюссельской картине Мемлинга «Святой Себастьян» главный герой, привязанный к дереву, представляет нам тот же образ поведения: не сопротивления, не гордого мученичества, не вызывающей веры – но тихого растворения.

Зеркало в картине Ганса Мемлинга не отражает никого и ничего, кроме Мадонны с Младенцем и заказчика – кроме них в комнате никого нет. Резонно спросить: зачем это зеркало вообще присутствует в картине? Мемлинг – мастер деталей и подробностей, мастер отражений, играющий с отражениями всегда: например, в «Страшном суде» в кирасе архангела Михаила отражаются грешники, стоящие перед ним, которых на самой картине мы не видим; мы вправе предположить, что это – мы сами. И вот этот мастер детали и отражения, который может обыграть что угодно, пишет такое зеркало, которое корреспондирует с ванэйковским, однако никакой загадки словно бы и не содержит. Тогда зачем же эту деталь писать вообще? Но именно это и написал, именно это и сказал Мемлинг: мы в комнате с Богом одни – и составляем с Ним единое

Зеркало ван Эйка – очевидная икона; по его раме расположены картины Страстей Христовых, а само зеркало очевидно отражает того, к кому ангел ведет Марию, – самого Господа. Причем мы видим в зеркале две фигуры вошедших: очевидно, и Отца, и Сына сразу.

Рогир представляется человеком, не терпящим авторитетов. Его влияние на умы повсеместно доказано – в Ферраре, Брюсселе, Риме и Кельне, да практически по всей Европе. По степени воздействия на художественную среду мы можем сопоставить Рогира с Рубенсом, при полном различии темпераментов, разумеется.

уж если лик с картины видит все, как пишет Кузанец, то Истина Божественная тем более видит все; через живопись нам явлена проницательная воля Бога.

Тело, достигшее какого именно периода зрелости, следует считать образцом, достойным воскрешения? Например, Лев Толстой не признавал телесного воскресения (см. «В чем моя вера»), он склоняется к мысли, что плоть не принимает в себя буквально эманации бессмертной души – согласно Толстому, душа бессмертна, но тело не воскресает; эта мысль Толстого не оригинальна: задолго до него высказывает ее и Порфирий; собственно, разночтения в евангелиях позволяют толковать вопрос воскресения по-разному.

В «Страшном суде», провокативном и отчаянно смелом триптихе Мемлинга, художник разыгрывает феномен тождественности многократно, повторяет знакомые лица бессчетное количество раз, заставляет зрителя поверить в то, что человеческое сообщество состоит из одинаковых людей. Эти одинаковые люди, очевидно, достигли определенной степени благородства и изысканности, они представители знати, могли бы считаться совершенными образцами породы, но при этом они идентичны друг другу. Это, пожалуй, парадоксально – обычно развитие личности формирует уникальность – Мемлинг настаивает на обратном.

Мемлинг пошел дальше Рогира ван дер Вейдена как портретист, нюансами цвета он передает душевное состояние, так распределяя оттенки в лице персонажа, что градации перламутрового становятся исследованием биографии. В это трудно поверить, и тем не менее цвет Боттичелли, Антонелло, Пизанелло (крупнейшие мастера!) всего лишь сообщение и утверждение, тогда как цвет Мемлинга – подробный рассказ, так не умели писать в Италии. Фактически такое владение палитрой предвосхищало сфумато Леонардо. Иными словами, мастерство Ганса Мемлинга отточено для того, чтобы передавать индивидуальность.

Мемлинг не просто лучший ученик Рогира, он превосходит учителя в формальном мастерстве. Пигмент тонко растерт, смешан с льняным маслом и кладется слой за слоем, слегка варьируя цвет и постепенно вылепливая форму.