Сергей Возный
Червебородый

До сих пор удивляюсь, что эту байку придумал именно Саня. В нашей компании он считался фанатом научной фантастики – в том смысле, который придали этому слову журналисты в конце восьмидесятых. Гоминоиды-йети, НЛО, полтергейст и прочие аномалии, о которых вдруг стали писать вполне серьезные газеты вроде «Труда». На этом фоне тема Червебородого смотрелась чуждо, как бомж в учительской, – чуждо, нелепо и абсолютно по-детски.

– У него реально вся харя в червяках, – поведал Саня одним из темных октябрьских вечеров по пути домой. – Подходит такой, хватает за плечи, а черви тебе начинают мозги жрать. Остаешься с пустой черепушкой!

– Ну, кто-то сразу без мозгов рождается, – ответил Марик так, как умел только он. Не оскорбительно, но с иронией. Марик у нас был «мажором», сыном серьезного исполкомовского начальника, хотя заметно это было только по одежде – исключительно импорт. Не знаю, что именно его привлекало к нам с Саней. Наверное, то, что с нами не нужно было мериться «понтами», мы оба были совсем не по этой части.

– Вот наткнется твое чудище на безмозглого, и что ему делать? Обломиться и уйти в слезах?

– Ни фига, между прочим, смешного! Встретишь и потеряешься, как детишки!

Последняя фраза все изменила – добавила байке пугающей натуралистичности. Дети в нашем городе действительно пропадали, хоть вещать об этом по ТВ в ту пору было еще не принято. Маньяки и прочие извращенцы существовали в параллельной с нами реальности, все про них «слышали», но особо не боялись. Тем более что самих себя мы видели очень даже взрослыми. Тринадцать с лишним – тот самый возраст, когда в детских телах и душах пробуждаются новые личности. Очень нервные, мятущиеся, непредсказуемые даже для себя. Реальные страхи, реальные проблемы – какой уж тут «гроб на колесиках», в самом-то деле!

Осень 1988-го, наш седьмой класс. Первая четверть, вторая смена, уроки с обеда и до вечера, после которых совсем не тянуло домой. Во дворы лишний раз не совались – там можно было встретить Колю Медяка и словить проблемы на ровном месте, – бродили освещенными улицами. В пропахшем прелой листвой полумраке, от фонаря до фонаря, болтая обо всем подряд. Саня, вечно лохматый, растрепанный, в лыжной шапке «петушок». Высокий, солидный Марик в модной «аляске». Я сам – в обычной болоньевой куртке «немарких» тонов, главный выдумщик нашей странной компании. Обо всем подряд: о музоне, о спорте, о космосе, о новинках видеосалонов, о продолжении гамильтоновских «Звездных королей» в последнем номере журнала «Техника – молодежи». О Ленке Кириллиной из седьмого «В», самой красивой девчонке во всей параллели. О большой общешкольной дискотеке, которая будет в декабре и которую наш прогрессивный директор уже одобрил.

Про маньяков и детей говорили тоже, чуть понижая голос, – от самой этой темы веяло первобытной, но сладкой жутью. Нас, больших, извращенцу врасплох не застать, а уж если попробует – йоко-гери ему по яйцам или маваши-гери в голову, наповал! Мы увлекались карате, разумеется, все трое. В то время оно уже перестало быть запретным и снова стало моднее модного. Навещали подвальный спортзал, пытались там что-то постигнуть, разглядывали фотокартинки, переснятые с иностранных журналов. Ощущали себя посвященными в таинство. Потом, бывало, шли в гости к Сане и там изучали картинки другие: его отец неосмотрительно держал в столе колоду карт с обнаженкой. Одна из моделей, светловолосая и худая, напоминала Ленку Кириллину, только взрослую и совсем уж бесстыжую. Ленку из наших фантазий. Дома ждали уроки, а завтра, помимо секции, еще и кружок брейк-данса. Туда из компании ходил только я – Марику с Саней танцы не нравились.

Забыл сказать, что в семье я считался последней и единственной надеждой, такая уж миссия выпала. Компенсацией за старшую сестру Викторию – она же Вика-Ежевика, – твердо решившую стать семейным «анфан террибль». Затянувшийся подростковый бунт, это я уже тогда понимал. Прическа «взрыв на макаронной фабрике», вампирский траурный макияж и готовность послать всех подряд на три буквы. Эти вызовы Викуля сочетала с учебой в десятом классе и клялась той осенью родителям, что непременно залетит. От Коли Медяка. Так и явится на выпуск с полноразмерным пузом. Мама-врач на это отвечала циничной усмешкой, зато отец неизменно приходил в бешенство. Он у нас был общественником, даже дома любил поговорить о перестройке, ускорении и нравственности… Впрочем, я отвлекся.

Наш район в те годы числился окраиной: стадо панельных многоэтажек, прижатое городом к междугородней трассе, будто к бурной реке. За трассой до самого горизонта раскинулась степь, почти не освоенная цивилизацией. Квартиры у нас раздавали преимущественно работягам, переселенцам из заводских бараков, поэтому атмосфера здесь сложилась простая и душевная. Типичным ее выразителем был Коля Медяк. Гроза района – на своем, разумеется, возрастном уровне. По малолетству «тряс монету» с других детишек, потом участвовал в драках «толпа на толпу», прославившись крепким кулаком и лютостью. После восьмого класса ушел в «фазанку» – в ПТУ, то бишь, – но любил вечерами болтаться возле родимой школы, нагоняя жути на малышей, ровесников, да и на старших тоже. С таким вот чудовищем связалась зачем-то моя сестра, хотя мне от их дружбы бонусов не перепадало. Как и моим друзьям. Ни покровительства перед чужими, ни даже банального иммунитета от Медяковых кулаков. Мы подсчитывали месяцы до ухода Коли в армию, а пока что старались лишний раз с ним не встречаться. Простейшее правило выживания, если ты еще далек от вершины уличной пищевой цепочки.

Под занавес долгого вступления скажу пару слов о школе, без этого никак. Нам она виделась тюрягой, как всем нормальным детям, хотя по факту была отличной, просторной и светлой. С хорошими учителями. Трудовик, вопреки фольклорным традициям, на стакане не сидел, а физрук был и вовсе образцовым – мастер спорта по легкой атлетике, призер всяких разных соревнований. Объект тайной зависти парней и не менее тайной влюбленности девчонок. Третьим мужчиной на всю нашу школу, не считая хозработников, был директор, а прочий учительский коллектив, по традиции, составляли дамы. Разного возраста, но старой закалки, слегка подточенной переменами. Той осенью перестроечная вольница дошла и до нас: в школе создали дискуссионный клуб и почти готовы были к перевыборам директора, но вовремя угомонились. Для советской реальности такое было бы чересчур.

Нас это все почти не касалось. В нас играли гормоны, и Ленка Кириллина лично меня занимала гораздо больше, чем экономика и политика, вместе взятые.

Осень брала свое, листья сыпались, вечерами темнело все раньше. Очень скоро мне предстояло получить сокрушительных звездюлей и впервые увидеть Червебородого.

* * *

Виктория выросла на вредных книжках, хоть и классических. Книжках, сбивающих девочек с толку. Прекрасные принцы в этой литературе ходили косяками, ища свою Золушку, разбойники блистали благородством, а любое Чудовище можно было расколдовать поцелуем. Медяка, например. Смыть с него напускной цинизм, превратить хулигана в хорошего парня и прочая чушь, в которую девочки охотно верят – кое-кто вообще до конца жизни. Кое с кем у девочек даже получается, но настоящие мудаки не меняются никогда. Такова уж суровая правда.

К концу октября Вика стала все чаще возвращаться с размазанной тушью, а однажды пришла с фингалом. Огромным, на весь левый глаз – даже под макияжем не спрячешь. Из прихожей в нашу с ней комнату прошмыгнула неслышной тенью, но я еще не спал. Валялся на узкой кровати под включенным бра, читал Конан Дойла и странности в облике сестры углядел моментально. Она и не пряталась, подошла вплотную:

– Все книжки штудируешь, малыш? Умничка! Я страшная, да?!

От нее тянуло алкоголем, табаком и мамиными духами «Ted Lapidus Creation» – а еще отчаянием. Настоящим, от которого режут вены. Я это вмиг ощутил своим развитым воображением и слегка слукавил:

– Ты красивая. Очень. Кто тебя так?

– Правда-правда? – Вопрос она пропустила мимо ушей. – И что тебе больше нравится, малыш? Мои волшебные глаза, мой голос, моя суперская фигура? Чем я так хороша и что со мной неправильно?!

Отстранилась гибким движением в полумрак, сдернула вдруг через голову футболку, заломила руки за спину, расстегивая лифчик. Осталась в брюках-«бананах», белея телом и маленькой девичьей грудью.

– Что неправильно, отличник ты наш?

Я молчал, в голове тяжело и сладко бухали кувалды, щеки пылали. Голышом сестренку видел не в первый раз – как иначе, если с детства жить в одной комнате? – но тогда все было по-родственному, с дурацкими шуточками и шпильками. Сейчас ее тело светилось запретной белизной, а у меня закончились слова.

– Отвернись, чего вылупился? Бесстыжий! Все отличники извращенцы, в натуре!

– Кто тебя так?

– Да какая разница?! Козлина один! – Вика наконец смутилась, принялась искать домашний халат. – Все вы козлы, даже ты закозлишься, когда подрастешь. Все вы…

– Это Медяк? Я его убью!

– Никого ты не убьешь, малыш, да и не надо. Это наши с ним дела. Ты прости меня, я сегодня дура пьяная. Очень спать хочу…

Уснула она не сразу. Рыдала тихонько в подушку, да и мне не спалось. Выключил бра и таращил глаза в потолок, а стыд во мне перемежался со злостью. Я, наверное, очень плохой брат! Извращенец и трус, реально! Конченое говно! С этими мыслями ухнул в забытье, проснулся уставший, и Виктории, к счастью, дома уже не было. Ушла в свою первую смену, а может, и видеть меня не хотела после вчерашнего.

С обеда до вечера маялся в школе, подбирая крутые слова, вспоминал каратешные блоки с ударами, представлял себя пионером-героем или Брюсом Ли. На задворках сознания болталась спасительная мысль: Вика права, это их с Медяком дела, очень взрослые. Не должны сопляки впрягаться за старших, наоборот все должно быть!

Придя к такому трусливому выводу, успокоился и дальше сидел расслабленно. Удивился, когда ноги после уроков вдруг сами понесли меня за угол школы. Марику с Саней благородно посоветовал идти домой, а они с не меньшим благородством отказались – дружба же: один за всех, и все за одного! Вот так, любуясь собой, мы вышли на школьные задворки, а дальше романтика кончилась.

Медяк, вопреки моим тайным надеждам, был там, да еще и с тремя корешами. Сидели на трубах теплотрассы, на нас уставились с ленивым удивлением. Как волки на дичь, которая вдруг сама пришла к их логову.

– Гля, обсосы, – оценил наше появление кто-то из четверых. – Вы чё тут забыли, перхоть? Кто такие?

– Вот этого я знаю, – кивнул Медяк на меня, приподнялся с трубы. Не самый здоровый из четверых, но самый плечистый, широколицый, заросший рыжей щетиной. Взрослый парень, способный меня щелбаном опрокинуть. – Брательник моей сучки… Ну, вы поняли.

Зря он это сказал! Для нас обоих зря! До сих пор я нашу разборку представлял как общение с аргументами, а теперь заготовленные слова вдруг делись куда-то. Вдохнул поглубже и ударил – на выдохе, как учили, даже с криком «киай!». Угодил в подбородок, Медяка шатнуло назад, но он тут же выпрямился. Махнул рукой корешам: не трогайте, типа, он мой. Сплюнул под ноги длинно и страшно. Удара я не уловил, просто мир внезапно перевернулся, а воздух исчез, не вдохнуть. Чужая рука приподняла за волосы, увидел, как рядом мутузят Марика с Саней, увидел лицо Медяка, занесенный кулак.

– А ну стоять! Отпусти его!

Грубый голос, высокая плечистая фигура в зоне видимости. Валерий Саныч, наш физрук. Идет к Медяку, тот оскалился, но не пятится, держит стойку:

– Хули приперся, учитель?! Нах отсюда вали!

Физрук атакует, Коля падает сразу, пытается встать, на лице кровища. Похоже, дерется наш легкоатлет не хуже, чем бегает. Еще чьи-то крики, шум, визг…

Уплываю…

* * *

В забытьи не больно. Только холодно. Бескрайняя белая равнина, ледяные торосы, серебряный свет луны. Угловатая фигура несется ко мне высокими нелепыми скачками, но страха нет тоже. Я выбран, я жертва, от этого не уйти. Невесомые руки ложатся мне на плечи, чужое лицо нависает – студенистое шевеление червей, которые тянутся, лезут в глаза, грызут меня живьем…

– …чнулся… еще… поднимай…

Отталкиваю мерзость, проваливаюсь глубже… во мрак. Туда, где уже не достать. Угловатая фигура смотрит мне вслед – торопиться ей некуда.

* * *

Сознание вернулось быстро, зато лежать-выздоравливать пришлось неделю с лишним. В больнице, потом уже дома, под маминым надзором. Сломать мне Медяк ничего не успел, но серьезно сотряс мозги, выбил зуб, а лицо мое превратилось в сплошной синячище. Думал я, впрочем, о другом – и другие страхи теперь одолевали.

– Все-таки ты козлина! – сказал я Сане, когда друзья завалились ко мне вдвоем. – На фига ты это чудище выдумал?! Оно мне теперь ночами является!

– Ты явно идешь на поправку, дружище, потому такой злой, – улыбнулся Марик, а Саня решил на «козлину» не обижаться. Для тогдашнего нашего стиля общения это слово было вполне ходовым. Оба друга-товарища отсвечивали «фонарями» на лицах, но явно этим гордились.

– Бояться надо не чудищ, а дураков, только главному из них сейчас не до тебя. От ментовки скрывается!

Дальше они мне поведали кучу интересного. Про финал нашей драки, с которой Коля позорно бежал, про шум до небес с участием директора, про милицию и «скорую». Мои друзья получили совсем легонько, зато вошли уже в школьную историю как «вломившие Медяку».

– Ты теперь, типа, Чак Норрис, – сообщил мне Саня вполне серьезно. – Лежишь такой, никого не трогаешь, а все тебя боятся! Только карате у нас какое-то неправильное.

– Это мы неправильные, братан! Карате не виновато!

Дальше мы начали ржать. Не хохотать, не смеяться – именно ржать, как бывает только в этом возрасте, наверное. Без забот и без мыслей о будущем. Даже если ребра хрустят при каждом вздохе, а челюсть щелкает, словно у Щелкунчика. От этого еще смешнее!

Чуть позже пришли из милиции: парень в штатском и суровая женщина в форме с капитанскими погонами. Расспрашивали въедливо, отвечал я почти правдиво – хватило ума не говорить, что Медяка ударил первым. Клеветать на него не стал тоже – «не по-пацански», – ссылался на провалы в памяти, женщина хмурилась и явно хотела влепить мне подзатыльник. Парень записывал мои речи, потом убрал исписанные бумаги в коричневую планшетку. Рядом с листами-ориентировками. С верхнего на меня уставилась испуганная девочка, типографский черный портрет.

«ВНИМАНИЕ! 28 октября 1988 года ушла из дома и не вернулась…»

Фамилия и возраст девочки прятались за краем планшета, но по лицу было видно, что совсем юная. Возможно, моложе меня.

– Опять потеряшка? – Женщина-капитан фотографию тоже увидела, тонкие губы сжались в линию над подбородком. – Какой район?

– Железнодорожный.

– Нанюхаются клея, потом пропадают. Или бьют их на ровном месте.

Последняя фраза явно относилась ко мне. Раздражал я женщину-капитана, просто бесил, как и все остальное вокруг нее. Особенно дети.

– Если закончили, то пойду, у меня своей писанины вагон!

Родители и сестра навестили в первый же день, со спасителем-физруком. Отец от волнения щелкал костяшками пальцев, мама держалась с хладнокровием медика, но глаза были красными. Виктория глядела на меня ошеломленно. Будто на сказочного героя. Спокойнее всех держался, разумеется, Валерий Саныч – похвалил за храбрость, пообещал извести всю местную гопоту, а для начала выловить Медяка и сурово наказать. Словами наш физрук и прежде не бросался, регулярно ходил по району с повязкой народного дружинника, да и выглядел очень убедительно. Папа в его присутствии вдруг утратил все красноречие, мама и Вика кивали, точно зачарованные. Слова «харизма» я в то время не знал, но у Валерия Саныча ее было с избытком.

– Ты шикарен, малыш! – сказала сестра на прощание. – Думала, шутишь, а ты и правда… Спасибо!

Чмокнула в лоб, и голова моя вдруг перестала болеть. Чудеса!

Осенние каникулы встретил уже дома. Валялся на диване, иногда выходил гулять, но больные ребра слишком быстро загоняли меня назад. Погода тоже не радовала: дожди сменялись морозцем, тротуары затягивало корочкой, потом ее припорашивало белыми хлопьями, но ненадолго. В телевизоре шагали колонны демонстрации, над ними алели знамена и транспаранты, а голос Кобзона под бодрую музыку звал на подвиг:

 
…И вновь продолжается бой,
И сердцу тревожно в груди.
И Ленин – такой молодой,
И юный Октябрь впереди!
 

Я никуда не шагал – я думал о будущей дискотеке. Той самой, куда допустят всю среднюю и старшую школу, от пятиклашек до почти выпускников. Комсомольцы присмотрят за пионерами, покажут пример культурного, взрослого поведения, расскажут о новых тенденциях в мировой музыке… На деле все было проще, конечно. Наш директор решил вдруг прослыть руководителем не просто умелым, а прогрессивным. Неравнодушным к чаяниям молодежи. До политической риторики той осенью доходило редко, но прогрессивность свою уже требовалось подтверждать и наращивать ставки. К нашему восторгу.

– Прикинь, там даже «металл» будут лабать! – рассыпался в эмоциях Саня, навестив меня в очередной раз. – Из зарубежки точно «AC/DC», ну и другое, потяжелей! Специальных людей почтальонами назначат. Будут ходить такие с повязками, записочки разносить.

– На фига?

– Ну, типа, Ленку Кириллину спросишь, любит тебя или нет. Дастся тебе или нет. Если дастся, то так или с гондоном.

– Ишак!

– Ишака твоя мама рожала, балдежно вышло!

Я думал о сказанном – целыми днями. Мерил модный костюм из вареной джинсы, раздобытый отцом через какие-то связи, прикрывал глаза очками-«лисичками», которые носят истинные брейкеры. Очки мне подарил Марик, а без банданы я решил обойтись. Не в шмотках дело, техника важна! Меньше надо валяться и не терять форму, иначе даже с «верхним» брейком возникнут проблемы, не говоря уж о всяких там «свайпах» и «бэкспинах». Блеснуть мне хотелось от души – выйти на круг под ритмы «Rockit», как взрослые парни из фильма «Курьер», удивить всех и каждого. Или – каждую. Мечты накатывали потоком и уносили, демонстрации в телевизоре сменялись фильмами про революцию и Гражданскую войну. Смотреть было интересно – но не настолько, чтобы совсем ничего вокруг не замечать.

Перемен, случившихся с Викой, например. Наша семейная «анфан террибль» в эти каникулы будто сбросила шкуру – или выползла из кокона взрослой бабочкой. «Взрывная» прическа сменилась аккуратной стрижкой, вурдалачий макияж исчез совсем, даже помады на губах теперь практически не было. Зато добавились мечтательная улыбка и чуть рассеянный взгляд.

– Ты это… втюрилась что ли? – спросил я в один из вечеров, когда обновленная Ежевика собралась уходить. Родители ее, по старой памяти, контролировать не пытались – или просто боялись спугнуть проявившуюся вдруг разумность. – Была нормальная ведьма, а сейчас скучный ангел!

– Дурачок ты, малыш. Да и я раньше дура была. Для каждого в этой жизни есть свой человек, но не каждому повезет его встретить. Я такая счастливая!

Она хихикнула совсем по-детски, вышла, оставив запах маминых духов, но уже без курева и алкоголя.

– Рома-антика!.. – проворчал я ей вслед стариковским тоном, погромче. – Надеюсь, хоть этот чувак получше Коляна?!