– Шутка зашла слишком далеко. Папа злится.

– Но мы любили бы его все равно. – Лиза беспечно чавкнула жвачкой. – Свое он отсидел, искупил вину.

– Еще слово, – предупредил Шульга, – и пойдешь пешком.

– Она тебя подкалывает. – Наташа положила руку мужу на бедро. – И вы с этим психом совсем не похожи.

Шульга фальшиво улыбнулся.

– А чем вас кормили? – спросила Лиза. – Баландой?

– Да откуда ты слово-то такое знаешь?! – вспылил Шульга. – Я что, по-твоему, бывший зэк? Десять лет лагерей?

– Восемь, пап. Тебя амнистировали в две тысячи третьем.

– Я в две тысячи третьем… – Шульга напряг память, плюнул. – Да что я оправдываться буду!

– Не оправдывайся, – поддержала Наташа. – А ты следи за языком.

Билборд у дороги рекламировал новый сезон интеллектуальной телеигры.

– Пап, включи радио «Шансон».

* * *

– Да вы издеваетесь! Наташ, Лиз!

Жена с дочерью вошли в гостиную. Шульга носился из угла в угол, схватившись за голову.

– Милый… – Наташа посмотрела на экран включенного ноутбука. Скриншот из интеллектуальной передачи соседствовал со снимком, сделанным в процессе следственного эксперимента. Желторотов сжимал в скованных наручниками руках молоток и косился в камеру черным глазом. – Мы знаем.

– Знаете? – остолбенел Шульга.

– Не хотели тебе говорить.

– В школе об этом все треплются, – скривилась Лиза.

– В твоей школе?! – У Шульги отвисла челюсть.

– Забей. – Наташа попыталась обнять мужа, но тот отшатнулся (забей, забей, забей). – Этот желтушный сайт… Скандалы, высосанные из пальца…

– Этот сайт читает полгорода! – вскричал Шульга. – И одноклассники Лизы, господи!

Он подхватил ноутбук и процитировал:

«…пользователи интернета опознали в участнике телевикторины Тихона Желторотова, печально известного Подмосковного дьявола. В девяносто пятом Желторотов был осужден, отсидел восемь лет и пропал с радаров. Утверждают, он поменял место жительства и фамилию, завел семью. Вот, что на данный момент известно о Борисе Шульге…»

– Они написали, где я работаю… – У Шульги тряслись руки. – Они меня опозорили.

– Бабушки и дедушки нет в живых… – Лиза покусала губу.

– О чем ты? – обернулась Наташа.

– Рассуждаю. Папины родители давно умерли, родственников у него нет. Кто еще может доказать, что он не сидел в тюрьме?

– Да кто угодно! – гаркнул Шульга. – Государство!

– Ты должен подать на них в суд, – сказала Наташа твердо. – На сайт, я имею в виду. Оскорбление достоинства, ложные обвинения. Они нам заплатят. Позвони Славику.

– Да, пап. Он же юрист. Позвони дяде Славе.

«Звонок другу!» – объявил ведущий в голове Шульги.

* * *

– Ну не знаю, старик… – Славик пощелкал языком. Они расположились у камина на даче, куда лучший друг перебрался после развода. – Сложно будет.

– Как – сложно?

Славик прихлебнул пиво и взвешенно сказал:

– Они себя обезопасили. Ни в чем тебя не обвиняют напрямую, а ссылаются на фантомных пользователей. «Как говорят», «это не точно, но…»

– А личные данные?

– Всё из открытых источников.

– Мне пишут сумасшедшие! Пять сообщений за день! Мне прислали фото расчлененной проститутки!

– В бан их. Сегодня такое время. Стремительное. Завтра все забудут эту статейку. Нет, если настаиваешь… Я за тебя горой, старик. Судиться – так судиться.

– Боже, как бы я мечтал, чтобы этих съемок не было! – Шульга поник. Ногтями он соскребал этикетку с пивной бутылки. – Все ведь налаживалось. Дома порядок. Карьерный рост… А тут…

– Как бы еще мой голос прозвучал по центральному телевидению?

– Ты все равно неправильно подсказал.

– Но ты и так знал правильный ответ. Улан-Удэ.

– Я там жил, ты знаешь. Мама умерла, я после школы в Бурятию рванул. На край света.

– Да-да… – Славик взболтал пиво в бокале. – В каком году вернулся, напомни?

– В третьем.

– А мы познакомились в четвертом. У тебя там кто-то остался?

– В Улан-Удэ? Нет, – отмахнулся Шульга. – Были приятели, однокурсники. Но связь с ними я не поддерживал. Ты почему спрашиваешь? Какое это имеет отношение к…

– Никакого, – улыбнулся Славик дружелюбно. – Просто любопытство. Ударим по вискарю?

* * *

– Вы в курсе, сколько серийников сейчас находятся на свободе? – Влада постучала пальцем по дисплею лэптопа. – Воронежский Чикатило, кемеровские людоеды, лесной маньяк Ворошилов… Смертной казни больше нет, отсидел и гуляй.

– О чем вы разговариваете? – Шульга вошел в офис. Коллеги затихли, потупились. Только Влада с вызовом смотрела на Шульгу:

– Критикуем судебную систему Российской Федерации, Борис Сергеевич.

«Ощипать бы тебя, курицу».

Шульга выдержал наглый взгляд и с прямой спиной прошагал к кабинету. Закрыв за собой, он прижал ухо к двери.

– У меня от него мурашки по телу, – сказал бухгалтер абонентской службы, с которым Шульга неоднократно ходил на пиво.

– Какой-то сюрреализм… – прошептал он, стискивая кулаки. До приема жалобщиков оставалось полчаса. Пальцы сами пробежались по клавиатуре, вгоняя ненавистное имя.

Тихон Желторотов оскалился на Шульгу.

– Где ты сейчас, гад?

…и каково это, посреди беседы с супругой, сотрудниками, детьми, вдруг вспомнить, как двадцать девять лет назад ты догонял домохозяйку у трамвайных путей, бил молотком и волок кровоточащую жертву в заросли малинника под водонапорной башней из коричневатого кирпича…

– Да, войдите.

Шульга свернул вкладку, освобождая рабочий стол компьютера – семейную фотографию, захламленную ярлыками. Пожилая женщина проковыляла в кабинет и села напротив него. Пенсионеры были, конечно, наиболее проблемными клиентами. Отвоевывали каждую копейку, считая, что их мусор обязаны вывозить бесплатно.

– Слушаю вас.

Пенсионерка прижимала к груди сумочку и смотрела на Шульгу исподлобья.

– Говорите, я слушаю.

– Я – ее тетя.

– Так. А поконкретнее. Чья тетя?

– Девочки, которую ты изнасиловал и убил.

У Шульги онемели конечности.

– Я сначала не поверила. – Пенсионерка сверлила Шульгу ненавидящим взглядом. – Думала, обознались люди, думала, ты сдох давно. А ты вот… – Она окинула взором кабинет. – Жив-здоров. Сытый. В тепле.

– Так, гражданка. – Сердце Шульги колотилось. – Я не имею никакого отношения к Подмосковному дьяволу. Я не маньяк! Я – Тихон… тьфу, Борис Шульга. Это провокация и…

– Будь ты проклят. – Женщина встала. Слезы наполнили ее глаза. – Ты и твои потомки. Выродок. – Она достала из сумочки поллитровую банку и подошла к столу, на ходу отвинчивая крышку. Шульгу парализовало. Слова застряли в глотке.

– Ей было семнадцать!

Женщина выплеснула содержимое банки Шульге в лицо. Кислота! Он принялся растирать влагу по коже. Нюх уловил аромат аммиака. Моча. Его облили ссаниной!

– Выродок, – повторила женщина и вышла из кабинета.

– Дура! – закричал ей вслед Шульга. Темное пятно расползалось по рубашке. – Идиотка! Я в полицию обращусь!

Коллеги вставали из-за столов и шушукались. Влада направила камеру мобильника на спешащего к туалету Шульгу. Ее губы беззвучно шевелились.

– Абсурд! Театр абсурда! – Он долго умывался и зачищал рубашку, в конце концов, мокрый, выскочил на улицу. Перебежал проезжую часть, шарахаясь от сигналящих автомобилей. В аптеке попросил успокоительное.

– Я вас узнала. – У аптекарши было анемичное лицо, немигающие глаза с «ленивыми» веками. Шульгу бросило в пот.

– Это не я.

– Вы в игре участвовали, – сказала аптекарша.

– А… Ну да… До свидания.

– Берегите себя.

* * *

Прядь волос прилипла к бойку лежащего в траве молотка. По дну оврага полз сизый туман.

– Это не я… – прошептал Шульга, снимая штаны.

Студентка потеряла сознание. Кровь вытекала из ее виска.

– Это не я.

Шульга проникал в сухое лоно. Левую руку он сунул под лифчик и щипал студентку за сосок. Правую положил на ее холодную щеку. Большой палец проник в разорванный рот. Обломки зубов скреблись о ноготь Шульги.

– Это не я.

Телеведущий присел на корточки рядом с Шульгой и умирающей девушкой. Из тумана выплыли силуэты зрителей. Массовка манекенов, приготовившихся аплодировать.

Ведущий сказал, брезгливо наблюдая за половым актом:

– Тихон Желторотов сменил фамилию на. А…

Шульга проснулся в поту.

* * *

– Где ты это взял?! – выпучила глаза Наташа.

Шульга рассеянно посмотрел на молоток в своей руке. Настоящая кувалда с рукоятью из фибергласса, резиновыми вставками и прямым гвоздодером.

– Нашел в кабинете, – мертвым голосом ответил он. – Кто-то оставил на моем столе.

– Бедный… – Наташа приблизилась и погладила мужа по затылку. Он ткнулся горячим лицом в ее живот. – Исхудал совсем, на себя не похож…

– А на кого похож?

– Прекрати. Выбрось эту гадость. И из головы выбрось…

Скрипнула, отворяясь входная дверь, зашуршало, до слуха Шульги донесся всхлип. Он встал, переглянувшись с женой, и отложил чертов молоток.

Лиза сидела в прихожей, привалившись спиной к стене и закрыв лицо ладонями.

– Родная, что произошло?

Она отняла руки от заплаканного лица. Ее нос, лоб, щеки, покрывали изумрудные точки.

– Зеленка, – сказала Лиза, давясь слезами. – Девочки из параллельного класса облили меня зеленкой. Они кричали, что я дочка дьявола.

Шульга сорвал с крючка курку, схватил ботинки и босиком выскочил в подъезд.

* * *

В мае его снова показали по телевизору. Вместе с Наташей. Правда, канал был уже не центральный, а местный. Идея пришла в голову жене. Супруги рассказали журналисту о передаче и последующем буллинге (с этим термином Шульгу познакомила Лиза); о том, как идиотский комментарий повлиял на их жизнь.

Говорила в основном Наташа. Журналистка сочувственно кивала.

– Скажите, мой муж похож на убийцу?

Шульга таращился в пустоту. Он вспоминал косые взгляды сослуживцев… Лизиных учителей и одноклассниц… как дрожала соседка, оказавшись с ним в кабине лифта… как подруги дочери перестали приходить к ним в гости… И встречу с завучем из школы Лизы вспоминал. Завуч выслушала разгневанного Шульгу и пообещала разобраться с хулиганками, облившими его дочь зеленкой, но когда Шульга протянул даме руку, она подпрыгнула от ужаса.

Похож он на убийцу? На человека, способного ударить девушку молотком? Насиловать полумертвую проститутку у цистерны с мазутом?

Он не сидел в тюрьме. Все его проблемы с законом ограничивались штрафами за неправильную парковку. С девяносто пятого по две тысячи третий он жил в Улан-Удэ. Закончил Восточно-Сибирский университет технологий и управления. Прекрасно помнил гигантскую голову Владимира Ильича, бухих туристов в Иволгинском дацане, свою первую машину (праворульную «мазду»), заброшенные железки старых лагерных путей, вылазки в Монголию и первый косяк на концерте группы со смешным названием «Оргазм Нострадамуса».

Иногда ему казалось, что это была не его жизнь, что все это он вычитал, забравшись вором в чужой дневник на блог-платформе ЖЖ.

Он сидел на кровати, окаменев, стиснув пальцами колени. Жена разговаривала по телефону, их разделяла стена, но он отлично слышал.

– Мам, не начинай. Если верить всему, что… Какая разница? Ну, в две тысячи седьмом. Мы вместе семнадцать лет. И вы его знаете столько же.

«Лицемерная карга, – подумал он, играя желваками. – Ничего, я покажу вам всем. На коленях приползете».

– Он – отец твоей внучки! Давай закончил этот разговор. Переживаешь? О нас не надо переживать. Спокойной ночи.

Шульга лег на бок и укрылся одеялом. Наташа на цыпочках вошла в спальню.

– Спишь? – прошептала.

– Нет.

Она легла позади и обхватила его рукой.

– Мы со всем справимся. Когда твоего Рысакова переводят в область?

– В конце месяца.

– Станешь начальником.

– Угу.

– Поедем в Европу…

– Какая Европа? Санкции…

– Ну в Турцию.

– Спасибо, Наташ. – Шульга поцеловал жену в запястье. – Я люблю тебя.

– И мы тебя любим.

Он уснул, и ему приснилась Бутырская тюрьма.

* * *

– Что празднуем? – поинтересовался Шульга бодро.

Смех резко прервался. Коллеги обратились в манекены. Живые манекены, которые разошлись в стороны, бросив Владу одну перед Шульгой.

– День рождения? – спросил он, улыбаясь.

Влада сняла с головы картонный колпак и поправила прическу.

– Меня повысили.

– Поздравляю.

Под лобной костью щелкнуло.

– Повысили?

– Я заменю Рысакова. – В тоне, в позе Влады не было злорадства. Напротив, искреннее сочувствие.

– О… – промолвил Шульга.

Он двинулся к кабинету, поменял маршрут, едва не врезался в стену и зашагал по коридору.

Интернет полнился статьями, в которых Бориса Шульгу называли Тихоном Желторотовым. Сравнительный анализ формы ушей и прочий бред. Интервью не спасло. К Шульгам больше не приходили гости. За спиной у Наташи и Лизы шушукались. Безумцы писали в личку.

«Что ты испытывал, убивая их?»

Шульга толкнул дверь.

– Борь! – Рысаков отложил пинцет, которым выщипывал волосы из носа. – Ты чего без стука?

– Вы назначили ее главной. – Голос Шульги дрожал.

Рысаков погрустнел:

– Борь, я был вынужден… Заметь, ничего конкретного я не обещал… Начальство давит… Может, эта Влада отсосала кому.

Шульга представил молоток в своей руке. На зубах скрипела металлическая стружка. В старших классах он успел побывать подмастерьем токаря.

– Борь, ты лучше…

Рысаков не договорил.

Шульга

Обрушил боек молотка на его череп, раскраивая макушку…

…пнул ногой стул.

– Так, – сказал Рысаков. Глаза шефа забегали, заскрипели колесики уезжающего к стене кресла. – Ты успокойся, договорились? Ты хорош на своем месте… Всему свой срок… Тебе отдохнуть надо, посмотри на себя… – Рысаков только что не крестился. – Отпуск! Тебе нужен отпуск! Скажем, месяцок. Вот это мысль!

* * *

Неделю он почти не выходил из дому. Делал вид, что читает, но буквы разбегались по бумаге, взгляд проваливался сквозь страницы. Он задумывался: не довело ли общество Тихона Желторотова до преступлений? Не вручило ли оно ему больше, чем он выдержал?

Шульгу боялись. Не только дура-соседка, но и родная дочь. И когда он доставал из корзины грязное белье – переместить в стиральную машину, – Лиза вошла в ванную, уставилась на свои трусики, которые папа держал в руке, покраснела и быстро ретировалась. Она все время сидела у себя в комнате. Она закрыла аккаунты в социальных сетях и закрылась сама.

Наташа тоже менялась. Никакого секса с зимы. «Болит голова, давай спать». Порой он ловил на себе ее испытывающие взоры.

«С кем я живу?» – будто спрашивала жена.

Что ты делал с девяносто пятого по две тысячи третий год, до того как мы встретились у общих знакомых?

Что ты делал весной в овраге, в лесополосе, у железнодорожных путей страшного города Химки?

Зачем ты их убил?

Несколько раз ему снилась телестудия. В зрительном зале восседали манекены, пластиковые самки и самцы с бессмысленным восторгом на белых лицах и руками, готовыми аплодировать чему угодно.

Софиты били в глаза, ослепляя и дезориентируя.

– Двенадцатый вопрос! – объявил ведущий. От вдовьего мыса его идеальной прически до подбородка пробежала трещина, лицо раскололось и раскрылось, как створки устрицы, явив горизонтально расположенные зубы по краям алого пролома. Между зубами свисали нити вязкой слюны. Из дыры раздался профессионально поставленный голос: – Кто вы? А) Тихон Желторотов; б) Тихон Желторотов; в…

Шульга притворялся, что читает книгу. Мобильник он положил меж страниц «Острова проклятых» Денниса Лихэйна.

«Отбой, – написал пользователь lollemon0041 под видео с интеллектуальной игрой (кинолог и сотрудник вывозящей мусор компании заслужили двадцать тысяч просмотров). – В результате маленького расследования было выяснено, что Тихон Желторотов покончил с собой в 2006 году. У него не было ни детей, ни семьи. Он повесился в общежитии в Химках, сунув в зубы рукоять молотка, чтобы не вывалился язык. Борис Шульга, мои извинения».

– Пошел ты… – прошептал Шульга.

Голова болела. Болела постоянно. Он поднес к глазам телефон.

«Старик, – написал Славик. К гадалке не ходи, по просьбе Наташи. – Начхай на них. Если бы я обращал внимание на каждого идиота, давно сошел бы с ума. Ты умен, ты крут. Расслабься и помни о людях, которые тебя ценят. Улыбнись, твою мать, и будь как эти беспечные ребята!»

Славик прикрепил к сообщению ссылку на видео из Ютуба. Резвящиеся пингвины.

Шульга улыбнулся.

* * *

– Старик! Вот уж не ожидал! Заходи. – Славик икнул. – А я тут, прикинь, выпиваю.

– Ты сам?

– Один-одинешенек. Заходи, дорогой. Ты какими судьбами? Среди ночи…

Шульга прикрыл за собой дверь. На журнальном столике громоздились бутылки.

– Ты что, с Наташкой поссорился? Расскажешь. Пять капель… – Славик принес рюмку, сфокусировал на друге плывущий взгляд. – Ты какой-то…

– Какой?

– Жуткий. – Славик хихикнул. – Жрать будешь?

Шульга достал из джинсовой куртки лист бумаги и авторучку:

– Я хочу, чтобы ты кое-что написал.

– Напишу, старик. Все напишу! – Славик рухнул в кресло. – Чистосердечное… но утром.

– Сейчас. – Шульга щелкнул авторучкой. Славик поежился, но продолжал пьяно улыбаться.

– Ладно, ладно. Ты главный. – Он взял листок, уронил ручку и подобрал ее. – А что писать-то?

– Я продиктую.

– Ну.

Шульга встал за спиной друга и смотрел поверх его плеча. Пальцы поглаживали предмет, оттягивающий карман куртки.

– Пиши. «Не кто иной, как…»

Славик засопел от усердия.

– Написал.

Шульга хмыкнул, доставая молоток.

– У тебя там ошибка, – сказал он тихо.

* * *

Каблуки Влады цокали об асфальт. Тучи закрыли луну. На окраине Обнинска дул сильный ветер. Она думала о…

О чем она думала? О кожаном кресле, помнящем задницу Рысакова? О том, как обвела вокруг пальца глупого лысеющего коллегу? О своих многочисленных любовниках? У подобной кобылы обязано быть до черта партнеров, один не удовлетворит ее.

Тупая сука. Девка с такими сиськами никогда не обратит внимание на подмастерье токаря.

Влада прошла мимо магазина «Рыболов», магазина «Запчасти» и дома быта, ремонта обуви, с улицы Рыбинская на улицу Звездная, вдоль забора средней школы. Кроны берез шуршали на ветру.

Он догнал ее возле выхода на безлюдную Энгельса, между хаотичными зарослями и скоплением страшноватых хибар – кофе-баров и супер-бизнес-ланчей. Она обернулась, похожая на олененка в свете фар. Узнала.

– Тебе конец, дурачок гребаный. Я тебя похороню.

Он взял ее за запястье левой рукой и занес молоток.

– У меня есть вопрос.

– Ты кто, блин, персонаж из фильма «Крик»? – Ее глаза пылали в полумраке. – Ты, блин, додик, понял, нет?!

– Как звали главного героя повести Достоевского «Двойник»? Вариант а….

– Тарас Бульба! – выпалила Влада.

Он опустил боек молотка на бледное лицо, и ее нос уехал вниз, к губам, словно крепился только на слое сливочного масла с кровью.

Хрусть.

Насиловать Владу он не стал.

* * *

Шульга отпер дверь, клацнул выключателем и разулся, стараясь не потревожить близких. В гостиной мерцал свет. Он прошел по скрипучим половицам и замер у входа. Полыхнуло. Пламя сожгло все, что могло сжечь, все наносное, хрупкое, оставив огнеупорную основу, совокупность изначальных истин, несгораемую сумму.

В кресле, повернутом к работающему телевизору, который Шульга вынес на мусорную площадку много лет назад, кто-то сидел. Звук был выключен, на экране безмолвно кривлялся ведущий, манекены соприкасались пластиковыми ладонями в вымораживающей тишине.

– Я дома, – сказал Шульга, роняя окровавленный молоток.

Над спинкой кресла возникли очертания головы. Человек поднялся и повернулся к Шульге. Это было его отражение, брат-близнец, только с другой прической. Обрив его налысо, парикмахерша из девяностых оставила челку, и волосы липли ко лбу темными скобками.

Шульге хотелось закричать: «Где моя семья?!»

Но он смотрел, как приближается ужасный двойник, и уже различал следы разложения на одутловатом лице. Жирные личинки копошились в глазницах. Из ямочки на подбородке тек гной. Голосовые связки мертвеца заскрежетали, и труп обратился к Шульге:

– Я так много слышал о тебе, брат. Я столько всего о тебе слышал.