Сельчане все разбегаются, прячутся кто-где. Самолёты пролетают на собравшимися, разворачиваются и, приближаясь, на низкой высоте открывают огонь. Испуганные лошади пускаются в бегство. Вражеские истребители заходят во второй круг и сбрасывает бомбы и улетают. Бомбы подают дальше от места скопления людей. Некоторое время люди все лежат в ожидании. Видя, что истребители больше не возвращаются, потихоньку приходят в себя, встают. Испуганные лошади останавливаются недалеко. Галкин поднимается, отряхивается и даёт команду, возвращая свой «макар» в кобуру:

– Ахмедов! Алиев! Верните повозки!

– Все живые? Посмотрите вокруг, все ли живы, – Распоряжается Иса. Лида, наклонившись над телом старика, проверяет пульс. Потом сообщает:

– Иса, дедушку Османа убили. И двое раненных, я вижу. Сейчас проверим остальных, – сказала Лида и пошла в сторону лежачих то ли от испуга, то ли уже мёртвых. Уставившись далеко на горизонт, Иса с недоумением произнёс:

– Чёрт возьми, откуда они тут взялись? Фронт же далеко!

– Значит, уже недалеко, коль летают тут, – констатировал очевидное. Иса оторвал взгляд от горизонта, подошёл ближе и громко, чтобы всем было слышно, распорядился, обращаясь к толпе:

– Идите все в деревню. Идите. Хватит уже. Они могут снова прилететь…Лида, организуй раненных к врачу.

Собравшиеся, оглядываясь назад, пошли в сторону деревни. Несколько молодых мужчин несли на руках погибшего дедушку Османа, другие поддерживали, помогая раненным. Только мать Бамматова лежала на земле по-прежнему и продолжала голосить; то поднимая голову к небу она обращалась к аллаху с молитвой и просьбой вернуть ей сына, то опять падала, упираясь при этом лбом об землю. Лида подошла к ней и попыталась успокоить её, держа за руку. Магомед Бамматов, отец призывника Ахмеда, при этом стоял рядом с женой и беспомощно глядел на неё, не понимая, как её утешит.

Лейтенант Галкин ещё раз пересчитал призывников по головам и, убедившись, что по списку все в строю, дал команду:

– Внимание! Всем сесть на транспортные средства! Приготовиться к маршу! Извозчики занять свои места! Трогай! Поехали! – и сам прыгнул на повозку. Не успела колонна ещё тронуться, как неожиданно для всех, плачущая, упавши на землю, мать Бамматова бегом обгоняет повозку, в которой сидит её сын, и ложиться на дорогу перед лошадьми, крича в истерике: «Оставьте моего сына! Он беспомощный! Он не слышит, он

Инвалид! Отдайте сына или убейте меня!»

Галкин спрыгнул с телеги, подошёл к женщине, но не стал её трогать. Вместо этого он скомандовал солдатам убрать женщину с дороги. Двое красноармейцев с трудом поднимает женщину и передают её рядовым бойцам НКВД, стоящим рядом со старшим лейтенантом Исаевым. Стоящий недалеко отец Бамматова со словами: «Я тоже поеду на фронт отомстить фашистам за сыновей» проходит мимо лейтенанта и садится на повозку, где сидит его сын. Галкин не знал кумыкского языка и ничего не понял, что сказал старик, поэтому повернулся к старшему лейтенанту и спросил, выпучив глаза, удивлённый таким дерзким поступком дедушки:

– Кто таков? Фамилия?

– Бамматов он. Магомед. Отец Ахмеда.

– И что он говорит?

– На фронт хочет. Рядом с сыном хочет быть.

– Он не значится у меня в списках.

– Записывай.

– Не уполномочен. – Галкин развёл руками и обратившись к Бамматову старшему, сказал, – прошу освободить транспортное средство.

– Нет, я поеду. Рядом с сыном буду, – сказал Бамматов на своём кумыкском языке, но Галкин теперь уже всё понял и опять, но уже жёстко потребовал слезть с телеги. Старший лейтенант понял, что назревает конфликт и решил вмешаться:

– Лейтенант, пусть едет. Пусть пока будет рядом с сыном, чтобы мать успокоить, а там решим. Я тоже поеду с вами.

– Галкин посмотрел на старшего, махнул рукой и скомандовал:

– Ладно. Черт с ним. Пускай едет… Внимание! Приготовиться к маршу!.. Трогай! – Галкин прыгнул в повозку, и колонна тронулась с места. Мать Ахмеда вырывается из рук солдат, бегом догоняет колонну и цепляется за повозку с криком:

– Отдайте! Отдайте мне сына! Он инвалид! Он ничего не слышит!

Солдаты догоняют её, отрывают от повозки и уводят в сторону. К ней подходит Иса и пытается успокоить её:

– Ты не плачь, Аминат-Бажюв, я поеду с ними, поговорю в районе, попробую их вернуть. Иди уже домой. И успокойся.

– Он же беспомощный, он глухой, его убьют! – мать Бамматова отчаянно била себя в грудь, громко, почти истерично плакала. Иса постоял возле неё и обратился к Лиде:

– Лида, подойди, пожалуйста, сюда… Отведи Аминат-Бажюв домой. Попробуй успокоить её. И ещё. Заскочи к моим, скажи, что я район поехал. Переночую там.

Колонна повозок с очередной группой призывников, поднимая пыль копытами лошадей, уезжает навстречу смерти… Замыкает колонну тачанка Исаева с тремя солдатами НКВД.

2

Ещё накануне вечером лейтенант Галкин оказией привёз в деревню почту. Султан не стал рассматривать её, не видя в этом смысла: разносить ведь надо будет только завтра. Да и уроки надо было сделать, немецкий ещё учить, – любимый предмет Султана. С утра, как только проснулся, он схвати мешок с почтой и вывалил на ковёр. Стал перебирать письма: «Похоронка… Похоронка…Опять похоронка…Опять… О! Это письмо! Бамматовым! Надо бежать. Передать. Пусть порадуются.» Султан быстро кладёт письмо и похоронки в сумку почтальона и выбегает на улицу.

За почти год работы почтальоном, Султан уже научился отличать похоронки от обычных фронтовых писем-треугольников и даже угадывать, какой треугольник привёз в себе благодарственные и похвальные слова родителям фронтовиков от их командиров. Тяжело было на родителей, когда они получали похоронки на своих сыновей. Султан каждый раз переживал вместе с родителями их горе, он несколько раз просил отца, чтобы его заменил, но заменить было некем: женщины, ранее разносившие почту, не выдерживали более двух недель, категорически отказывались сами работать и даже детям своим не разрешали разносить письма с горем по деревне. А Султану отец сказал, что надо, так он и несёт это ярмо. Атай он ведь командир, начальник и ослушаться его нет закона у сына.

Султан знал, что призывники соберутся с утра на майдане на окраине деревни, и побежал туда. Как только он выбежал из дома на пыльную дорогу, на небе над деревней появился самолёт. Немецкий. Султан узнал его сразу, он видел его на картинке. Нет, он не испугался, он хорошо помнит слова отца, который говорил ему, что мужчина не должен бояться ничего, даже смерти, если она неминуема. Страх всегда мешает думать, страх сковывает мозг и не даёт принять правильное решение.

Он посмотрел не самолёт, прижался к стене и указательными пальцами сделал движения, как будто стреляет по самолетам и выразился на по-немецки: «Auf dich! Auf dich, faschistisches Schwein! На тебе! На тебе Фашистская свинья!».

Самолёт улетел за деревню, потом развернулся, и Султан слышал, как он открыл огонь из своего пулемёта. «Тем же Атай (отец), там же люди, подумал Султан и побежал в сторону майдана за деревней.

На окраине деревни он встретил возвращающихся людей и Лиду. Она шла рядом с Аминат, поддерживая её за руку. Султан, увидев их, полез в мешок, чтобы достать письмо Аминат, но Лида сделала ему знак, чтоб тот отошёл в сторону и увела с собой Султана.

– Лидия Дмитриевна…Тетя Лида, это с фронта письмо Бамматовым. Наверно благодарственное. Порадовать хочу, – поторопился Султан объяснить.

– Султан, Бамматовы отец и сын уехали на фронт, а мать в истерике, плачет. Дай мне письмо, я сама позже ей передам. Если оно на русском, то сама почитаю, переведу.

– Ладно, держите, – сказал Султан, передал письмо и продолжил, упавшим голосом, – а мне опять похоронки вручать. Опять плачь матерей слушать… Сегодня опять пять похоронок. И на этих ещё придут. – махнул рукой в сторону дороги, откуда повозки увезли призывников.

– Они вернутся, Султан. Вернутся. Будем надеяться.

– Атай тоже поехал опять?

– Да, поехал. Сказал, что в районе переночует. Скажи матери, чтобы не волновалась. Султан, а похоронки сегодня не надо разносить, давай завтра, – хорошо? Хватит на сегодня горя.

– Да я понял уже. Хорошо.

Султан расстроился. Опять отец уехал, оставив их с маленьким братом на мать. Он не то, чтобы боялся, нет, он не боялся, но всё ровно рядом с отцом спокойнее.

Когда он вернулся домой, мать молилась, а маленький братик сладко спал в углу на сбитом войлочном ковре. Он бросил мешок с письмами, сел на табуретку, и стал ждать, когда мать закончит молиться.

– Султан, сынок, почему такой грустный? Случилось что-то? – спросила Аба, когда закончила молиться.

– Атай опять уехал. Поехал с ними. Провожать. Сказал, чтобы его сегодня не ждали. В райцентре останется.

– О, Аллах, спаси детей наших безгрешных! Помоги им выжить! Всё в твоих руках! Аллаху аминь! – Аба снова помолилась, обращаясь к аллаху.

– Тетя Аминат сильно плакала. Лидия Дмитриевна сказала, что она на дорогу легла перед лошадьми. Не хотела пускать.

– На всё воля аллаха!

Ночь на Кавказе наступает быстро, – сразу после заката солнца. И тёмная она как в пещере «волчья пасть» возле ущелья Каратау. На ночь жители села закрывают ставни на окнах, чтобы даже слабых лучик света от керосинки не падал на улицу. У далеких звёзд тоже не хватает сил, чтобы осветить почти незаметную для них затерянную возле диких лесов у подножия великана, – кавказских гор. Только луна, когда она загорается в полный калач, освещает пыльные тропы и узкие горные дороги так, чтобы людям не заблудиться. Часто случалось так, что волки ночью нападают не только на скот в загонах, но даже на людей в последнее время, – в последнее время в лесах появились волки и на двух. А их люди не то, чтобы боялись, но опасались. Их коварными руками недавно ночью бил жестоко зарезан приезжий из района партийный активист.

Ночь сегодня необычно темна, луна спряталась за густые чёрные облака, а с гор подул холодный вечерок.

Султан проснулся от истошного лая собак. Аба уже не спала, она зажгла керосинку, закрыла на крючок входную дверь, а в ручку для большей уверенности засунула полено. А в это время несколько вооруженных бородатых бандитов осторожно заходят в сад, перелазив через невысокий забор, осматривает вокруг, прячутся в засаде. Собака на цепи во дворе истошно лает.

– Насыр, может собаку того? Убрать? – шепотом спрашивает один из бандитов Насыра, главаря лесных бандитов.

– Не надо. На лай пусть хозяин выйдет. Нам хозяин нужен. Долг надо вернуть.

Несколько минут в ожидании бандиты сидят в саду. Не дождавшись появления хозяина дома на пороге, Насыр знаком зовет за собой одного бандита и идет в сторону дома.

В большой комнате в доме, прижав к себе двух сыновей, сидит Аба. На случай необходимости она положила рядом большой кухонный нож, прикрыв его подушкой. Насыр с другим бандитом тихонько, бесшумно поднимаются по лестнице, прислушиваются, прислонившись к двери, и отходят назад. Насыр резким движением бьёт ногой по двери, выбивает её и входит в дом. За ним входит и второй бандит. Увидев Абу и детей, сидящих на ковре, Насыр направляет на них обрез.

– Что ж ты, Насыр, ходишь по ночам, как зверь, детей пугаешь! – спросила Аба с издевкой в голосе и показывая, что она совсем даже не боится его.

– А я и есть зверь. Злой зверь. Злой и голодный. И виноват в этом твой муж. Где он? Пусть выходит. Примет гостей, как положено горцу.

– Нет его. Он в район уехал, – сказал Султан громко, будто хотел испугать бандитов. Аба прижала его к себе ещё больше и прикрыла ему рот, чтобы тот молчал.

Насыр кивком головы показывает второму бандиту на дверь другой комнаты. Тот проверяет одну, потом вторую комнаты, качает головой.

– Нет никого, – сообщает второй бандит.

– Подождем немного, раз уже пришли. А то хозяин обидится, что не подождали, – произнёс Насыр равнодушно и сел на табуретку возле двери, положив обрез на колени.

– Убить его хочешь?

– Хочу спросить у него, зачем он убил моих друзей. Партизан?

– Какие же они партизаны! Они такие же бандиты, как и ты! Партизаны с немцами воюют, а вы прячетесь в лесах и воюете с женщинами, детьми, трусы.

– Немцы меня не раскулачивали, отца в Сибирь не ссылали.

– Моего отца тоже раскулачили, тоже сослали в Сибирь, ноя не воюю с детьми. Аллах покарает вас.

– Аллах покарает твоего мужа. Это он мечеть закрыл. Он за русских. Тут нам не нужны русские. Это наша земля.

– Моего мужа твой отец держал в конюшне вместе с лошадьми. Сироту. Ребёнка. Батраком. Ребёнок в кормушке на сене спал полуголодный. А русские подобрали его, накормили, одели. И ты хочешь…

– Я хочу жить на моей земле по нашим законам шариата. Без русских, – Насыр не выдержал и почти перешёл на крик.

– Поэтому ты за немцев? За фашистов? Сколько вас там уже?

– Много. Хватит, чтобы отомстить гяурам. Это мой долг мужчины.

– Мужчины? Мужчины на фронте, а вы трусы.

– Глупая ты женщина, Аба. Твой муж забрал в колхоз наши земли, арестовал моего отца, убил моих друзей.

– Твои друзья такие же бандиты, как и ты. Вы хотели убить моего мужа.

– Настигнет кара Аллаха и твоего мужа. Твой муж гяур! Он предал свой народ, он предал Аллаха!

В комнату заходит третий бандит, шепчет что-то в ушко Насыру. Тот даёт команду второму бандиту сидеть тут, а сам выходит во двор с третьим бандитом. Во дворе Насыра ждал Амир. Он отводит в стороны Насыра и что-то говорит ему тихо, тот произносит: «Иншала! Иншалла!», кивает головой утвердительно, и возвращается в комнату.

– Повезло твоему гяуру сегодня. Но ничего, мы ещё раз придём. Передай своему нищеброду, что мы встретимся ещё, – сказал Насыр ехидно улыбаясь. Султан резко дёрнулся, пытаясь встать и крикнул злобно на Насыра:

– Он не нищеброд, он Красный командир!

Но Насыр не стал обращать внимание и слова глупого мальчишки.

– Лучше быть нищебродом, чем волком ходит по лесам, – Аба уже подумала, что они уйдут скоро и сказала это без особой злости, а больше с пренебрежением.

– Дура ты, дура, Аба! Дочь богатого, уважаемого шейха. И такие глупости говоришь! А могло быть совсем по-другому. Сколько раз я сватался! По адатам шариата. А ты вышла за этого оборванца без роду без племени. За гяура.

– Я вышла замуж за мужчину. А ты трус. И бандит. Тебе не папаху носить, тебе платок надо носить! – Аба перешла на крик з-за слов Насыра про гяура. Насыр резко подскочил, сделал шаг вперёд и тоже перешёл на крик:

– Ты язык не распускай, женщина! Знай меру! А то я могу и рассердиться!

Султан тоже подскочил, заслонил собой мать и тоже крикнул на Насыра:

– Мы не боимся тебя! Мой отец всех вас убьёт как в прошлый раз! Он храбрый! А вы бандиты!

Второй бандит замечает лежавшую на полу сумку почтальона, поднимает её,

достаёт из сумки похоронки, показывает Насыру.

– Заберем. Пригодится.

После слов Насыра Султан сразу бросается к ним, хватает сумку, пытается вырвать, кусает руку бандита.

– Отдай мою сумку! Отдай!

Насыр хватает Султана за горло, начинает слегка душить.

– Такой же упрямый, как отец, собака!

– Пусти меня! Сам ты собака!

Аба хватает нож, лежавший под подушкой, и бросается на Насыра со словами:

– Что ты делаешь, изверг! Отпусти моего сына!

Второй бандит отталкивает её, наводит на неё обрез. Насыр удерживает его.

– Не надо. Я с женщинами не воюю. – и удерживая Султана, говорит ему, – а ты пойдёшь с нами. Пусть отец придёт за тобой. Посмотрим, какой он у тебя храбрый.

Бандиты собираются выйти из комнаты, в эту минуту Аба поднимает правую руку с

ножом и замахивается на Насыра: «Будь ты проклят, Насыр! В аду тебе гореть!» Второй бандит бьёт в лоб Аба прикладом обреза, она падает на пол без сознания. Султан резко дёргается в сторону второго бандита, пытается вырваться, кричит: «Что ты делаешь, шакал!

– Я убью тебя!» бандиты уходят.

– А ты сначала сам выживи, – Насыр со злостью потряс Султана, – пошли, щенок гяура!

Бандиты уходят, забрав с собой Султана и сумка с похоронками.

3