Вводная часть

Ещё до начала войны в кадровых частях Красной Армии и военно-морского флота служили порядка шести тысяч дагестанцев, которые, как и другие красноармейцы, первыми приняли удар немецко-фашистских войск. Всего в годы войны Дагестан дал фронту сто восемьдесят тысяч воинов, из которых погибло более девяносто тысяч. Семьдесят дагестанцев удостоены высокого звания Героя Советского Союза. Семь человек стали кавалерами ордена славы всех трех степеней.

Но была и другая стороны жизни в эти тяжёлые военные годы. Ещё задолго до нападения на Советский Союз, в Германии с 1933 года велась разработка концепции по управлению и освоению восточных регионов Советского Союза. Концепция эта касалась в том числе и республик Северного Кавказа. В осуществлении своих планов фашисты рассчитывал на такие явления, как коллаборационизм и дезертирство, распространённых среди народов Северного Кавказа в годы Великой Отечественно войны, причиной которого послужили трагедии, постигшие горские народы в период трёх войн – кавказской, первой мировой и гражданской; революционного переворота и последовавшего за ним крушения империи; неоправданных надежд, связанных с ленинской декларацией «О праве наций на самоопределение»; массовых сталинских репрессий, в том числе по национальному признаку.

По мере приближения немецких войск к грозненскому нефтяному району и главному кавказскому хребту активизировали свою работу диверсанты-агитаторы, заброшенные на территорию Северного Кавказа – занимались вербовкой местного населения в ряды войск вермахта. Вершиной идеологической диверсии нацистов на Северном Кавказе явилось создание в октябре 1941 года кавказского батальона специального назначения «Бергман» («Горец»), предназначенного для проведения подрывной деятельности на всём Северном Кавказе. Основной набор в ряды этого воинского формирования был осуществлён за счёт пленных и перебежчиков, а также добровольцев из числа местного населения, оставшихся на оккупированных территориях.

В связи с этим, войскам НКВД был отдан приказ об обороне орджоникидзевского, грозненского, махачкалинского особых оборонительных и нальчикского укреплённого районов и зачистка прифронтовой зоны от враждебных элементов. За короткий срок в период с августа по октябрь 1942 года было обнаружено и уничтожено десятки диверсионных, 960 бандгрупп, задержано 17648 бандитов, ещё 7488 было ликвидировано. В период обороны Кавказа только в районах крупных городов – Грозного, Владикавказа, Махачкалы, Дербента – было задержано более 10000 нарушителей прифронтового режима и 9406 человек, бежавших с оборонительных работ, дезертиры, сбежавших с фронта.

Об одном эпизоде трагических событий того времени и рассказывается в повествовании, изложенном ниже, в центре которого оказался юный почтальон в одной из деревень, столкнувшись и с бандитами, а потом и с немецкой диверсионной группой.

О почтальонах написано много. Много разного и в разных странах. В основном с юмором, весёлая литература и прежде всего для детей. Но серьёзную художественную литературу о почтальонах во время Отечественной войны я, как не искал, так и не нашёл. А между тем за четыре года Великой Отечественной почтальоны доставили адресатам миллиарда семьсот миллионов писем. Треугольников, открыток, секреток…

Десять миллиардов семьсот миллионов!

"Мотя на щет мяса ты писала лучше бы сами ели чем продавать", – письма с фронта проходили военную цензуру, но не проходили корректуру. Бесхитростные и пестрящие ошибками строчки откорректировало Время. И они стали самыми искренними документами эпохи. Потому есть высшая справедливость в том, что строки из писем Моте, Матрене Максимовне Орловой от мужа-красноармейца Ивана Филипповича выбиты на мраморном мемориале в городе Мышкине…

Десять миллиардов семьсот миллионов писем войны. Поднимись этот треугольный клин в небо – в небе не осталось бы просвета.

Только боль.

И только любовь.

В войну за перо взялись даже те, кто никогда не держал в руке инструмент легче топора. За тяжелораненых писали соседи по госпитальной палате. За безграмотных бабушек – внуки. Страна стала бескрайней полевой почтой с отделениями на каждой улице и адресатами в каждом сердце.

В первые же месяцы войны создание системы полевой почты и бесперебойная доставка писем на фронт стали одними из важнейших задач. Все понимали, насколько важно бойцам получать вести из дома и, наоборот, как их отсутствие может негативно сказаться на боевом духе. 20 августа 1941 года было выпущено секретное постановление Государственного комитета обороны № 530 «Об улучшении работы по перевозке и пересылке писем в Красную Армию и улучшении работы почтовой связи в стране». Тогда был принят ряд мер, перевозку писем для бойцов стали считать не менее важной задачей, чем доставку снарядов и оружия на фронт.

Самым страшным изо всех документов Великой Отечественной войны треугольное письмо, официально называемым "Извещение по форме N 4". Что такое "Форма N 4" предпочитали не говорить вслух, однако и эта форма имела свое официальное определение: "Извещение о смерти военнослужащего".

В первые дни войны похоронки приходили в форме фронтовых почтовых треугольников на обычных, вырванных из тетради листочках. Поэтому с первого взгляда отличить похоронку от обычного письма с фронта было трудно. Тревогу мог вызвать только незнакомый почерк, но, когда треугольник разворачивали, становилось понятно, что это такое, и горе сразу вываливалось на улицу, на всю деревню.

По этой причине было трудно, почти невозможно в сельской местности найти почтальона – женщину: не выдерживали нервы от боли и слёз адресантов.

В деревне, где развиваются события, описанные внизу, последняя женщина – почтальон, доставляя в семьи порою по несколько похоронок, отработала только две недели и поехала на подводе в райцентр, чтобы написать заявление и никакие уговоры её не убедили. С тех пор почтальоном в деревне работал юноша от роду неполных пятнадцать лет, школьник Султан, которому отец, представитель власти по всему району, объяснил необходимость доставлять почту.

Действия происходят в сентябре 1942 года в небольшой деревне,

расположенной у подножия кавказских гор.

ПОЧТАЛЬОН

1

Какими-то тихими, необычно солнечными и непривычно спокойными выдались первые дни сентября сорок второго года в северных районах большого кавказского хребта. Уже который день не летают самолёты с крестами над деревней, не слышен грохот далёких взрывав, даже единственный в деревне радиовещатель, установленный на деревянном столбе возле годекана, тоже чего-то молчит уже который день. Можно было бы думать, что закончилась война, если бы не одно обстоятельство, – если бы накануне вечером в деревню не приехал призывной конвой для сопровождения новобранцев из деревни до призывного пункта в Махачкале.

Оперуполномоченный НКВД старший лейтенант Исаев разместил четырёх приезжих солдат на ночь в старом помещении сельсовета, расстелив овечьи тулупы прямо на пол, дал распоряжение своим подчинённым распрягать лошадей с повозок, напоить их и наложить им сена. Лейтенанта Галкина, командира конвойной группы, Исаев пригласил к себе домой.

Дома Иса рассказал лейтенанту, что все призывники освобождены от работы в колхозе, им выданы денежные средства в виде месячного пая и дополнительная сумма на две недели вперёд; что лично сам Иса обошёл несколько домов родителей призывников и предупредил, чтобы остригли голову наголо, взяли документы и продукты на первое время. А повестки в тот же день, как они поступили в сельсовет, разнес Султан, сын Иса, школьник и по совместительству местный почтальон.

– Предупредили, что за опоздание или неявку буду привлечены? – спросил лейтенант, прервав на минутку приём пищи.

– Они это и так знают. Я ходил по другому делу, – начал Иса с грустью в голосе.

– По какому? – спросил лейтенант.

– С приближением фронта повылазили шакалы из подполья, спрятались в лесах, а ночами творят зло, люто ненавидят нас, нападают, убивают нас и агитируют местных примкнуться к ним. Вот я ходил, настроение прощупывал. Есть несколько семей, где уже получили форму номер четыре на детей, на мужей, к ним я и ходил, прощупывал, не убежали ли их сынки в лес к бандитам. Вроде всё нормально. Плачут, но понимают, что идёт война.

– Товарищ старший лейтенант, мы с мамой тоже получили похоронки на старшего брата и на отца. И я целый месяц атаковывал военкомат, чтобы призвали меня, послали на фронт, чтобы отомстить за них. Еле добился! Но… Призвали, называется! На учёбы послали. Пока нет восемнадцати, на фронт не берут.

– Ничего, лейтенант, успеешь ещё повоевать. Судя по тому, что фронт уже у нас на пороге, нам ещё предстоит проливать кровь за Родину.

Рано утром следующего дня на майдане (площади) на окраине деревни собрались все жители, чтобы проводить призывников. Молодые и не очень мужчины с хурджунами (типа вещмешков) стоят возле родителей и сурово смотрят на лейтенанта,

Матери, у кого сыновья уходят на фронт, плачут, отцы дают им последние наставления. Остальные односельчане стоят молча как на похоронах, зная, что многие из этих молодых ребят уже никогда не вернуться домой. Пожилые аксакалы стоят отдельной группой и что-то обсуждают. Местный мулла, сидя на камне чуть в сторонке, в полголоса читает дуа. Рядом с ним, зыркая глазами то на толпу, то на лейтенанта Галкина, с угрюмым видом стоит, нервничает, но молча наблюдает за происходящим седой аксакал. Это – связной и духовный наставник лесных бандитов Амир. Иса о нём знает наверняка, но пока не трогает его: у него есть план выйти на бандитов через него, как только рана на ноге затянется и он сможет ходить нормально по горным тропам. Постояв немного со всеми и посчитав, сколько призывников уезжает сегодня, из толпы выходит Амир и быстрым шагом удаляется в сторону деревни.

Галкин суетится возле поводок, даёт указания своим подчинённым, сам проверяет заправку коней; что-то записывает химическим карандашом, держа полевую сумку офицера в левой руке. Несколько солдат возятся с соломой на повозках, поправляют сбрую на лошадях. Недалеко от них стоит оперуполномоченный НКВД старший лейтенант госбезопасности Исаев Иса, опираясь на костыли; рядом с ним три рядовых солдата войск НКВД. Возле них, одетая по-местному в длинное платье и платке стоит ещё Лида Гаргуль, молодая учительница русского языка и литературы, угодившая в эту захолустную деревню, вдали от городов и транспортных линий. Лида, единственная русская учительница в деревне быстро выучила местный язык и с началом войны активно помогала семьям писать письма сыновьям на фронт, переводить на кумыкский письма с фронта от командиров.

Галкин наконец поворачивается к призывникам и издаёт командирским голосом:

– Внимание! Слушай мою команду! Строиться в одну шеренгу! Живее! Живее построились!..

Призывники в подавляющем большинстве не знают языка, не понимают, что кричит этот русский офицер, поэтому почти все вопросительно смотрят на Ису и на Лиду. Иса, хромая, подходит к толпе, поворачивается к Галкину лицом и показывает призывникам, чтобы встали рядом с ним. Худо-бедно, удалось их поставить в строй. Галкин терпеливо ждал и как только Иса отошёл, продолжил командовать:

– Внимание! Тот, чью я называю фамилию, выходит из шеренги, идёт к транспортному средству и там ждёт! Всем понятно? Вопросы есть? Вопросов нет!.. Абакаров!.. Ахмедов!.. Абдуллаев!.. Алиев!..

Иса поднятым костылём показал, куда дальше становится, и призывники послушно стали перестраиваться. Лейтенант Галкин продолжил:

– Бамматов!.. Где Бамматов?..Оглох, что ли?..

Бамматова удерживала плачущая мать, она не хотела пускать последнего сына на войну, на неминуемую смерть, она уже проводила пятерых сыновей на фронт, а на двоих старших сыновей уже получила похоронки, она рыдала, она истерила, насмерть схватив сына и удерживая дрожащими руками. Самад пытался освободиться, просила мать, уговаривала пустить, а мать плакала ещё сильнее. Иса подошёл к Галкину и, не указывая на Бамматова, сказал:

– Бамматов там, с матерью прощается. Он немного глуховатый.

Лейтенант ещё раз повторил команду, но уже, сильнее:

– Бамматов, встать в строй!

– Лейтенант, погоди, пусть мать успокоится, потом, после всех посадим его.

– Товарищ старший лейтенант, мне некогда тут нюни женские слушать! У меня приказ: срочно доставить призывников на поезд! Любой ценой!

К лейтенанту подошла Лида.

– Товарищ лейтенант, Бамматов – инвалид, он глухой, его нельзя на фронт, – попыталась повлиять умоляющим голосом Лида, на что лейтенант ответил резко:

– Почему нельзя! Глухой, – не слепой! Врага увидит! Или в тылу пригодится.

Лида не успокоилась.

– Товарищ лейтенант, дайте, я поговорю с матерью, а вы пока других вызывайте, – сказала она, смотря прямо в глаза лейтенанту.

– Ладно, давай. Только быстро, – сказал Галкин смирительным голосом.

Лида подходит у плачущей матери Бамматова, обнимает её и что-то шепчет на ухо. Мать Бамматова отпускает сына, падает на колени и плачет в голос, обхватив сына за ноги. Лида тщетно пытается успокоить мать Бамматова:

– Аминат-бажюв, успокойтесь, пожалуйста. Всё будет хорошо. Его на фронт не отправят, он в тылу останется. Вернётся он. Мать Бамматова ещё сильнее плачет и цепляется за сына. Лида возвращается к лейтенанту.

– Товарищ лейтенант, Бамматов последний сын в семье, его пятеро братьев на фронте, а на двоих уже получила похоронки.

– Я тоже последний сын в семье! На брата и батю тоже получили похоронки. Я должен отомстить за них! И он пусть отомстить за братьев!.. Бамматов!

– Товарищ лейтенант!.. – Лида ещё раз хотела попытаться объяснить, но лейтенант не дал ей закончить фразу и зло скомандовал:

– Оставить разговоры!.. Бамматов! Ко мне!.. Ахмедов! Алиев! Бамматова

сюда ко мне! Бегом!

Ахмедов и Алиев подходят к толпе, осторожно берут за руки Бамматова, пытаются оторвать от матери. Мать в истерике цепляется за сына, рыдает, не пускает сына. Тогда сам Галкин подходит к матери Бамматва и злобно орет:

– А ну-ка, оставить, женщина! Я кому сказал, – оставить!

Аминат не обращает внимание, истошно плачет. Галкин достает пистолет.

– Оставить, я сказал! Я буду стрелять!

Аминат не обращает внимание, ещё больше цепляется за сына. Галкин выстреливает в воздух и кричит в ярости:

– Оставить, я сказал!

К Галкину подходит Иса, хватает его за руку и отводить в сторону.

– Лейтенант, ты тут не торопись воевать, успеешь ещё на фронте. С женщиной воевать нет нужды. Мы сейчас решим вопрос, а ты иди к повозкам, сажай пока других.

Лейтенант послушно кладёт пистолет в кобуру, понимая, что, наверное, погорячился, и возвращается к повозкам. Иса подходит к обезумевшей от горя матери, говорит ей что-то и отводит сына к повозке. Женщина, упав на землю, продолжает плакать.

На небе неожиданно появляется самолёт с крестами на крыльях, он пролетает над площадью разворачиваются и направляются в толпу. Галкин мгновенно достаёт пистолет и орёт, что есть мочи:

– Внимание всем! Слушай мою команду! Рассредоточиться! По вражеским самолётам огонь!

Красноармейцы, укрывшись за телеги, начинают стрелять по самолётам. Иса, обращаясь к сельчанам, командует:

– Всем в укрытие! За вал! Ложитесь! Ложитесь быстрее!