Новые же друзья Александра жили в районе попрестижней. И сами были более продвинутыми. Лет в 14–15 вшестером они создали тайное общество. Считали себя людьми культурными. Ездили в районную библиотеку. (Кстати, за первой книгой – «Ромео и Джульетта» – Александр и вовсе ходил туда пешком за семь километров.)
Любили и кино. Картины для жителей Янтарного в теплое время года крутили в летнем кинотеатре, а зимой – в обычном. Билет стоил 10 копеек. Но чтобы не платить и их, пацаны залазили на деревья. Иногда юный Лапин пробирался внутрь через узкое окно. Конечно, повзрослев, от этих забав приятели отказались – покупали билеты, как приличные люди. А посмотреть было что. Шустрый киномеханик за всеми новинками проката ездил на мотоцикле в Прохладную прямо в день первого сеанса. Нелегально договаривался. И не успевал какой-нибудь Фантомас разбушеваться в райцентре, как уже через несколько часов за его происками с упоением следили в соседнем поселке.
Барак к тому времени перестроили. Лапиным добавили вторую комнату. В ней сын организовал спортзал. Притащил с товарищами ржавую штангу из местного клуба. (Она потом хранилась под кроватью.) Раздобыли старые чугунные гантели килограмма по три: не бог весть что, но уже и не камни, которые для тренировки приходилось таскать раньше. А позже мать дала денег на разборные – по тем временам вообще шик. Принесли магнитофонную приставку «Нота», подключили через приемник. И так качались под музыку. Уберут стол, чтобы не мешал, – и прыгают, разминаются. Упражняются в силе и ловкости. Хотели стать похожими на первых культуристов, чьи фотографии нашли в библиотечном журнале: пришлось ради такого дела потихоньку вырвать нужные страницы. А летом занимались в лесу.
Еще одним увлечением стал туризм. В школьных походах Александр участвовал с пятого класса. И каждый год они побеждали на районных соревнованиях. А перед выпускным отличились на республиканском уровне. Пока готовились, переживали, что это скажется на итоговых экзаменах. Но директор был непреклонен: «Сдадите!»
Регулярно выбирались на природу и с друзьями. Чувствовали себя почти как Чингачгук в исполнении Гойко Митича, игравшего индейцев в немецких фильмах. Немало извели гадюк: отобьют голову палкой, снимут кожу, как чулок, и наденут себе на ремень – для красоты. Во время таких вылазок иногда пытались жарить шашлык, но получался он обычно твердым, как камни. Друг Витька по кличке Рыжий еще любил настрелять лягушек из «поджига», заряженного рублеными гвоздями (один их знакомый из такого же самодельного оружия прострелил себе живот – врачи еле спасли). Поджарит потом свою добычу, чтоб пахла – и угощает. Или закинет в Гнилушку раколовку – наловит ведро раков: все радуются.
Кстати, вкуса пива подростки из Янтарного не знали. Если что и «употребляли» во время своих походов, то это было либо домашнее вино, либо бражка, которую Мария Лапина называла коньячком. Но конечно, сильно не увлекались.
В целом же, крепли телесно и духовно. Вели «светскую» жизнь. Сами себя стригли под «Битлз». Правда, в школе волосы надо было подобрать так, чтобы тот же директор ничего лишнего не заметил: один раз кого-то слишком беспечного он даже собственноручно остриг.
Родители к увлечениям сына относились спокойно. Друзьям собираться у него не запрещали: видимо, понимали, что ребята подобрались не совсем обычные. Вообще, оказались в этом смысле людьми современными. Сравнивая их, например, с семьей друга, чей отец постоянно пьянствовал в совхозе, а мать все время выбивалась из сил, чтобы прокормить четверых детей, Лапин считал себя вполне благополучным. Даже зажиточным. И чувствовал он себя в этой компании вполне гармонично.
Вскоре появились в ней и девушки. Тоже не похожие на обычных юных селянок. Стали завязываться не просто дружеские отношения. Александр писал им стихи. Старался. Экспериментировал с поэтическими формами. Как-то даже сочинил анаграмму, где первые буквы строк сложились в «Галя, я люблю тебя».
Их адресат – Галина Шаталова, сестра его друга Владимира. Сама она так вспоминает те дни:
– Первые чувства, первая любовь… Потом как-то все не прошло совсем, а перешло в какую-то другую фазу. Самые светлые воспоминания у меня остались. Я всегда чувствовала, что он где-то рядом, всегда какая-то поддержка. Все мысли были о той юности. Он был с характером. Увлечен литературой, очень образован в этом отношении. У них сложилась своя группа мальчиков, они дружили – среди них и мой брат. Мы были светлыми детьми, верили только в хорошее. Он писал мне много стихов, была у нас переписка. Но потом, к сожалению… Я встретила другого человека, полюбила. Но первая любовь остается на всю жизнь.
Об этой первой (и во многом роковой) любви еще предстоит рассказать. А пока послушаем одноклассников юного Александра, приехавших в родную станицу на встречу выпускников через 50 лет после окончания школы.
– В школе Санька был человек непростой, неоднозначный. Но начитанный, больше нас знал. В том числе – запрещенные по тем временам книжки, – вспоминает Станислав Подколодный. – Всегда читали мы по ролям. Учитель литературы Марина Максимовна его вызывала читать нам отрывки, стихотворения, чтобы понятно было, не бу-бу-бу. Литература – прям его. Он и пошел по этой стезе. Не видел я его 50 лет. Был в Москве, может, лет 15–20 назад, давали мне его номер телефона, но он оказался где-то на выезде. А вот сейчас увидел – в жизни бы не узнал. Хотя и тогда он высокий, здоровый был.
Еще один одноклассник Николай Данилов добавляет:
– С ним я учился с пятого по десятый класс. Он был всегда спокойным, нормальным парнем. Безусловно, много читал, изучал историю дополнительно. Когда выходил и говорил по школьному предмету, особенно по истории, весь класс рты разевал – слушал, как он рассказывал. Лапин мечтал стать морским офицером, а я – офицером по связи. По-моему, ни у него, ни у меня это не получилось. Александр глубоко порядочный, уверенный в себе. Никогда не показывал себя свысока. В общем, достойный человек.
Людмила Принь также делится своими впечатлениями:
– Саша Лапин у нас всегда отличался своим мышлением, умом. Он очень любил литературу и историю. Проходим по истории параграф, а он уже все это изучил в младших классах. Своими вопросами даже ставил в неловкое положение учителя. Любил рисовать спартанские сражения. То же самое по литературе – наперед знал всю программу, которую мы проходим. Читал много всегда, поэтому у него была масса вопросов. Ему разрешалось абсолютно все, он был со своими заворотами. Вот кто-то отвечает по истории – мог ходить по классу, мог на батарею сесть под окном, указку взять. Помню, и потом он был своеобразный, делал себя сам.
Когда-то мечтал быть подводником, морские бои тоже рисовал. А потом понял, что это не его. Сказал: «Я никогда не смогу подчиняться». Он же вольный парень. В десятом классе написал стихотворение:
Любовь, любовь сияет в небе…
Я никогда о звездах не скажу —
В стальной коробке, спрятанной под воду,
В твои глаза я все-таки гляжу.
Не верю я и в наши чувства,
Ни в слов таинственный обман,
Не верю в силу я искусства,
Не верю в милый талисман.
Но время неумолимо приближало вчерашних подростков к моменту выбора, который определит дальнейшую жизнь. В 17 лет Лапин уже мечтает вырваться из Янтарного любой ценой. И боится, что так и останется в деревне – пить под забором.
А куда податься простому сельскому парню? Подсказать было некому. Отец с его четырьмя классами школы приводил в пример соседского сына: «Смотри, Васька уже в цеху работает. Детали на станке точит. Мужики его уважают – выпивают вместе после работы». Иди, мол, и ты в слесари. Примерно как дед Трофим говорил матери Александра о преимуществах выпаса гусей перед получением образования. Чтобы не повторить ее путь, нужно было куда-то поступать. В итоге парень записался в Севастопольское высшее военно-морское училище подводного плавания: видимо, так дали знать о себе сразу две его детских мечты: о море и об армии. И отправился в Крым.
– Тогда я не понимал, что не должен быть военным. Но видно, это тоже кармическая завязка. Желание из прошлой жизни, – констатирует Лапин. – Эту ошибку нужно было совершить.
Училище готовило механиков для атомных реакторов подводных лодок. Одним из первых там было испытание на способность находиться в замкнутом пространстве. Новобранцам требовалось пролезть через трубу, имитирующую торпедный аппарат. И Александр в ней застрял. Парня внезапно охватил приступ паники. Сердце бешено заколотилось. Давление подскочило. Стало нечем дышать. Тело затряслось, как в лихорадке. Когда его оттуда вытащили, было понятно: для такой службы он не подходит. В итоге списали. И мечта о военной карьере разрушилась окончательно.
Лапин через полтора месяца после отъезда вернулся в родную деревню. И тут приключилась та самая история с кавказцами. Бригада шабашников работала на Втором отделении – строили коровник километрах в десяти от Янтарного. Подрядился туда каменщиком и приятель Александра – Вовка Лумпик. Над ним – толстоватым и несуразным – приезжие работяги стали подтрунивать. А потом и вовсе избили. Забрали что-то из вещей. Тот пожаловался своим друзьям.
Как «благородный человек» Александр тут же собрал ватагу из шести приятелей. И на попутной машине они отправились на разборки. Увидев противников – было их семеро, примерно ровесники – горячий Лапин только и успел спросить у товарища: «Который тебя бил?» Вовка показал пальцем. И началась драка.
– Стали их метелить. Сразу ударил одного – он упал. Потом второго. Враги – за лопаты. Я – за дрын: попалось под руку неошкуренное бревно, – так описывает ту потасовку наш герой. – Они разбежались кто куда, в степь. Мы – камнями им вслед.
Несколько дней спустя вечером отец рассказал ему, что шабашники пожаловались в милицию. Там сказали: «Будем искать». А уже утром все Лапины решили: пора собирать вещи. Отправлять сына в Алма-Ату к старшей сестре. Она уже несколько лет жила там с мужем, демобилизовавшимся моряком: после сокращения армии бывших военных направляли осваивать целину. Туда же теперь лежал и путь Лапина-младшего. Дочери сообщили об этом телеграммой. (Правда, пришла она через два часа после его приезда.)
О проекте
О подписке