Отзывы на книги автора «Максим Горький»

Этот роман можно читать только из любви к Алексею Максимовичу Горькому, или к литературе, или к истории русских революций, или… преодолеть четыреста первых страниц, а дальше уже трудно остановиться. Написано замечательно. Читается … Если знакомы со следующими терминами – октябристы, кадеты, народники, эсеры и т.п. – то легко читается. Но всё время хочется придушить главного героя – Клима Самгина. Не люблю конченных эгоистов, думающих только о себе. Поэтому, сколько себя не уговаривал, не смог преодолеть отвращения к этой мелкой душонке.
Понятно, что время описано такое – последняя четверть XIX века– первые семнадцать лет ХХ – когда Россия корчилась в муках созревания и жестокого рождения первых двух русских революций. Воспроизведено с таким подробным описанием болтовни самых разнообразных персонажей – поразительная картина разброда и шатаний в обществе. Вполне экспертное получилось свидетельство автора о неизбежности прихода к власти большевиков. Если кто-нибудь ещё раз попытается рассказывать о благостной картинке жизни при российском самодержавии, можно смело рекомендовать почитать столь подробное горьковское описание деградации общества, вырождения правящего класса, обнищания народа… Как у классиков марксизма-ленинизма все признаки революционной ситуации. Верхи не могут управлять по-старому, низы не хотят жить по-старому, значительное повышение активности масс.
О Климе Самгине говорить не буду, так как понимаю стремление автора показать через подобного свидетеля (как бы нейтрального, неопределившегося) всю хронику исторических событий, чтобы не быть обвинённым в предвзятости и стремлении говорить только с одной стороны. Как бы многогранное произведение, охватывающее весь спектр общественных сил, разнообразие партий, течений, движений, сект… Как же размывало это многообразие государство, подтачивало основы обветшавшей власти. И рухнуло таким катастрофическим образом, что похоронило не только монархию, общественный строй, но и почти всех персонажей этого романа. Скажите, что про смерть героев произведения я преувеличиваю? Нет. Роман обрывается на полуслове. Не успел автор дописать финал. Но жизнь дописала такими кровавыми красками, что всё описанное в романе – от первой русской революции 1905 года до февральской 1917г. – цветочки.

Продолжение автобиографии Горького по сравнению с первой частью «Детство» вышло намного более интересным, глубоким, тут много раздумий, внимания к людям, поиска жизненного пути и ответов, отчего русские люди живут именно так. Во втором томе чуть меньше жестокости, бессилия ребенка, ведь герой вырос и у него появился хоть не большой, но выбор. Например, заявить ли на своих хозяев за жестокое избиение или смолчать, не выносить ссор из избы, пойти в храм или вместо этого проиграть данные деньги в бабки, лечь спать или всю ночь читать книги, остаться прислужником в семье дяди или сбежать на корабль и устроиться посудомойщиком.

Любителям чтения будет близок главный герой, ведь он открывает для себя мир книг, живет литературой и ищет в ней ответы на извечные вопросы о мироустройстве. Разные книги приходят через руки юного Пешкова: и дешевые, лубочные издания, и приключенческие романы про благородных героев, описывающие романтические чувства и почитание женщин, Алексей знакомится с литературой Бальзака, Диккенса, Вальтера Скотта, а потом и наших классиков – Пушкина, Лермонтова, Тургенева и многих других. Интересно узнавать взгляды Пешкова на знакомые нам книги и выписывать себе неизвестные названия для ознакомления:

Читаю "Бурсу" Помяловского и тоже удивлен: это странно похоже на жизнь иконописной мастерской; мне так хорошо знакомо отчаяние скуки, перекипающее в жестокое озорство.
Хорошо было читать русские книги, в них всегда чувствовалось нечто знакомое и печальное, как будто среди страниц скрыто замер великопостный звон,- едва откроешь книгу, он уже звучит тихонько.
"Мертвые души" я прочитал неохотно; "Записки из мертвого дома" - тоже; "Мертвые души", "Мертвый дом", "Смерть", "Три смерти", "Живые мощи" - это однообразие названий книг невольно останавливало внимание, возбуждая смутную неприязнь к таким книгам. "Знамение времени", "Шаг за шагом", "Что делать?", "Хроника села Смурина" - тоже не понравились мне, как и все книги этого порядка.

Тема книг одна из основных в этой часть автобиографии – книги не только знакомят подростка с огромным миром, открывая неведомые знания, но и служат некой характеристикой персонажам: одни люди считают чтение злом («читать – вредно и опасно») и даже священник на исповеди спрашивал: «запрещенных книжек не читал ли?», другие настолько уходят в вымышленный мир литературы, что окружающие считают их потерявшими разум, третьих книги возвышают в глазах Алексея, а мы, видя, какие книги нравятся персонажам, можем сделать вывод о том, какие личности перед нами.

Маленькая закройщица считалась во дворе полоумной, говорили, что она потеряла разум в книгах, дошла до того, что не может заниматься хозяйством, её муж сам ходит на базар за провизией, сам заказывает обед и ужин кухарке, огромной, нерусской бабе, угрюмой, с одним красным глазом, всегда мокрым, и узенькой розовой щелью вместо другого. Сама же барыня - говорили о ней - не умеет отличить буженину от телятины и однажды позорно купила вместо петрушки - хрен! Вы подумайте, какой ужас!

Другая важная тема этого произведения – отношение к женщинам: тут описывается и сила женщин («Ева- бога обманула»), и женские раздоры «зверей-куриц», и насилие над женщинами.

А она - да что же ее не бить, коли она - гулящая? Жен бьют, а таких и подавно не жаль!

Горький выводит на своих страницах очень разнообразные женские портреты: и умную, практичную прачку Наталью, поначалу вызывающую уважение, а потом сочувствие из-за перемен в ее жизни, и офицерскую вдову «королеву Марго», которую юный Алексей наделял всяческими добродетелями и благородством, хотя читателю сложно проникнуться к ней симпатией, не забывает и бабушку Акулину с ее сестрой, более удачно устроившей свою старость, да и множество других хоть и проходных, но ярких женских характеров.

Также внимателен писатель и к мужчинам – он подробно изучает людей, описывает, кто во что верит, чем руководствуется, какой выбор совершает и как обустраивает свою жизни. Тут встречаются повара и матросы, кочегары и плотники, каменщики и другой народ из строительных бригад, мастера-иконописцы с приказчиками, староверы и купцы, солдаты и обедневшие, опустившиеся представители дворянства. Так что эта книга представляет собой замечательную зарисовку мещанской жизни, рассказывает о людях из простого ремесленного народа, вынужденного крутиться ради пропитания, быстро «изнашивающихся» от грубой, полной скуки и жестокости жизни.

Можно долго рассказывать об этом произведении, подробно останавливаясь на каждом эпизоде, но лучше посоветую читателям самим изучить эту автобиографию, она позволяет больше понять нашу историю и будет интересна любителям классики.

Зачем я рассказываю эти мерзости? А чтобы вы знали, милостивые государи, — это ведь не прошло, не прошло! Вам нравятся страхи выдуманные, нравятся ужасы, красиво рассказанные, фантастически страшное приятно волнует вас. А я вот знаю действительно страшное, буднично ужасное, и за мною неотрицаемое право неприятно волновать вас рассказами о нем, дабы вы вспомнили, как живете и в чем живете.
Подлой и грязной жизнью живем все мы, вот в чем дело!
Я очень люблю людей и не хотел бы никого мучить, но нельзя быть сентиментальным и нельзя скрывать грозную правду в пестрых словечках красивенькой лжи. К жизни, к жизни! Надо растворить в ней всё, что есть хорошего, человечьего в наших сердцах и мозгах.
…Меня особенно сводило с ума отношение к женщине; начитавшись романов, я смотрел на женщину как на самое лучшее и значительное в жизни. В этом утверждали меня бабушка, ее рассказы о богородице и Василисе Премудрой, несчастная прачка Наталья и те сотни, тысячи замеченных мною взглядов, улыбок, которыми женщины, матери жизни, украшают ее, эту жизнь, бедную радостями, бедную любовью.

— А по-твоему, — спрашивает Осип каменщика, — не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься?

— Да ведь что же - работа? Говорится: от трудов праведных не нажить домов каменных!
Мне легко было сказать так, я слишком часто слышал эту поговорку и чувствовал ее правду. Но Осип рассердился на меня и закричал:
— Это - кто говорит? Дураки да лентяи, а тебе, кутенок,- не слушать бы этого! Ишь ты! Эти глупости говорятся завистниками, неудачниками, а ты сперва оперись, потом - ввысь!

Иногда в такие минуты вся земля казалась огромной арестантской баржей; она похожа на свинью, и ее лениво тащит куда-то невидимый пароход.
Но чаще думалось о величине земли, о городах, известных мне по книгам, о чужих странах, где живут иначе. В книгах иноземных писателей жизнь рисовалась чище, милее, менее трудной, чем та, которая медленно и однообразно кипела вокруг меня. Это успокаивало мою тревогу, возбуждая упрямые мечты о возможности другой жизни.
И всё казалось, что вот я встречу какого-то простого, мудрого человека, который выведет меня на широкий, ясный путь.

Это - хорошо, но было мучительно видеть, как много люди пьют водки, как они противны пьяные, и как болезненно их отношение к женщине, хотя я понимал, что водка и женщина - единственные забавы в этой жизни.

Все они были удивительно интересные старики, но я чувствовал, что жить с ними нельзя, — тяжело и противно. Они как бы выедают душу, их речи — умные речи, — покрывают сердце рыжею ржавчиною

Я не пил водки, не путался с девицами, — эти два вида опьянения души мне заменяли книги. Но чем больше я читал, тем более трудно было жить так пусто и ненужно, как, мне казалось, живут люди.

Я брезгливо не любил несчастий, болезней, жалоб; когда я видел жестокое, — кровь, побои, даже словесное издевательство над человеком, — это вызывало у меня органическое отвращение; оно быстро перерождалось в какое-то холодное бешенство, и я сам дрался, как зверь, после чего мне становилось стыдно до боли.
Иногда так страстно хотелось избить мучителя-человека и я так слепо бросался в драку, что даже теперь вспоминаю об этих припадках отчаяния, рожденного бессилием, со стыдом и тоскою.
Во мне жило двое: один, узнав слишком много мерзости и грязи, несколько оробел от этого и, подавленный знанием буднично страшного, начинал относиться к жизни, к людям недоверчиво, подозрительно, с бессильною жалостью ко всем, а также к себе самому. Этот человек мечтал о тихой, одинокой жизни с книгами, без людей, о монастыре, лесной сторожке, железнодорожной будке, о Персии и должности ночного сторожа где-нибудь на окраине города. Поменьше людей, подальше от них…
Другой, крещенный святым духом честных и мудрых книг, наблюдая победную силу буднично страшного, чувствовал, как легко эта сила может оторвать ему голову, раздавить сердце грязной ступней, и напряженно оборонялся, сцепив зубы, сжав кулаки, всегда готовый на всякий спор и бой. Этот любил и жалел деятельно и, как надлежало храброму герою французских романов, по третьему слову, выхватывая шпагу из ножен, становился в боевую позицию

...суровая сказка, хорошо рассказанная добрым, но мучительно правдивым гением.

Заглавием своей книги Горький явно кивает Толстому, дружески, но чуть насмешливо.
Передо мной лежат две книги, очень похожие: посреди однотонной обложки крупно написано слово «Детство». Одна книга библиотечная, заклеена скотчем, даже имени автора не видно. Так что просто — детство. Два детства лежат передо мной.
Кладу руку на книгу Толстого, и кажется, что она гладкая, как весенний лист, как старинная полированная столешница, как тёплый лошадиный бок или рукав шёлкового платья. Счастливая, невозвратимая пора.
Трогаю книгу Горького. Ой, больно! Жжёт и колется. Раскалённое железо, щёлочь, мокрой розгой наотмашь. Невольно задаёшься вопросом: а было ли детство? А может, детства-то и не было?
Однако самая главная разница между этими настолько разными «Детствами», мне кажется, вот в чём. Повествователь у Толстого — взрослый, он оглядывается на прошлое затуманенным слезой умиления взором и себя самого видит как бы издалека и сверху. Повествователь у Горького — и есть сам ребёнок, Лексей, Олёша, Лёня, пермяк-солёны уши, голуба душа. Именно и только его чистый взгляд, неутомимый интерес к людям, тонкое сочувствование даже такому, чего пока не понять умишком, освещает всю эту тараканью тьму удивительным светом. Так и выходит, что детство — это не уходящая пора слёз умиления, шалостей и сластей по праздникам, а нечто большее, особое состояние, девство души и сознания. Состояние, когда вокруг не люди, а сказочные богатыри, царевичи, говорящие медведицы — большие, удивительные, сильные существа, несмотря на всю их ничтожность, уныние и слабость.
А ещё: представляете ли вы себе, сколько на самом деле в этой книге скрыто детств?
«Я сама на всю жизнь сирота!» — это мать.
«Я, гляди, на четырнадцатом году замуж отдана, а к пятнадцати уж и родила» — это бабушка.
«Меня так обижали, что, поди-ка, сам господь бог глядел — плакал!» — дед-мучитель.
Рядом с ребёнком все большие становятся по-детски открытыми, настоящими, отпускают на волю исстрадавшуюся душу и рассказывают то, чего самим себе говорить побоялись бы. Тут в этой маленькой книге открывается ещё один потайной простор: невольно окидываешь взглядом всех, о ком здесь рассказано, а мыслью охватываешь всех, о ком не рассказано, — и понимаешь, что всякий и каждый из этих тёмных и злых людей вырос из собственного детства, которое, поди, тоже было не менее тёмным и злым.
Ох ты, Русь, мутный взгляд исподлобья. Что всё это за грязь? Откуда вся эта боль? К чему вся эта сила?

Долго спустя я понял, что русские люди, по нищете и скудости жизни своей, вообще любят забавляться горем, играют им, как дети, и редко стыдятся быть несчастными.

Место моего рождения - г. Горький, одно время жила недалеко от площади Горького, по улице Горького ходила на работу, на моей любимой нижегородской набережной стоит памятник Горькому, само собой, я бывала в домике Каширина, где прошло детство писателя, плакала над страницами «Детства», было ужасно жаль Алешу Пешкова, но творчество Горького так и не полюбила. После прочитанных в старших классах школы «Старухи Изергиль» и «На дне» больше 15-и лет не брала в руки его книги, и вот – «Жизнь Клима Самгина» - большой прощальный роман писателя, о котором он говорил, что:

"Все наши "ходынки" хочу изобразить, все гекатомбы, принесенные нами в жертву истории за годы с конца 80-х и до 18-го".

Я была готова воспринять масштабное историческое полотно, читать о народниках и марксистах, брожении идей в умах и сложных судьбах людей, живущих в такое непростое время. Но я не ожидала такой беспросветной безнадёги, мрачности и серости, в которую погружаешься с первых страниц романа. Мир Горького, прежде всего, не красив – он неизменно сосредоточивает внимание на неприятной внешности и дурных манерах героев, неопрятной одежде, унылой убогости обстановки, всякого рода грязи – и той, что на улицах, и той, что мерзкой сальной плёнкой покрывает души людей, не давая проявляться чистым и искренним порывам.

И это даже не безобразие, ведь безобразие – это отсутствие образа, а в романе есть сильный образ серого, грязного, неуютного мира, который хочется «развидеть» раз и навсегда.

Продираясь сквозь текст, я выносила мозг знакомым, которые любят Горького, спрашивая, неужели все стопятьсот страниц «Клима Самгина» будут такими? Неужели Горький совсем не замечал и не ценил красоты мира? Или ни капельки не любил людей? Разве это правда о человеке и об обществе?

Одним из лучших ответов, которые я получила, был такой:

«Простые тяжёлые русские люди с тяжёлой рукой и тяжёлой судьбой - это наша правда.»

Я крутила эту мысль в голове, продолжая читать роман, но меня не покидали вопросы: Если и правда, то разве это ВСЯ наша правда? Вот, Чехов, тоже реалист, не романтик ничуть, но у него есть и светлое или хотя бы этакое русское "печальное очарование вещей", а у Горького – как будто нет. Мне недоставало не только красоты, но и человеческой радости, моментов пусть редкого, но счастья. На этот мой тезис я получила от земляка-ценителя Горького такой ответ:

«Беда веселью не помеха» - это наша нижегородская пословица у Горького. Вся радость какая-то надрывная, смех у нас - удел дурака и осуждается. И наш смех не радостный, а сквозь тоску и безнадёжность.»

Что ж, наверное так оно и есть, и по моим впечатлениям проиллюстрировать горьковскую радость можно только вот так:

И еще одна странность - вообще-то, я не люблю «позитивные» книги, "лакирующие" действительность, как раз всегда предпочитала суровый реализм, психологизм, погружение в бездны душ человеческих. Всякого рода книжный опий типа фэнтези и сказок - вообще не моё, но … и Горький - не моё. Очень и очень во многом Горький не кажется мне правдивым, и дело не в точности описания исторических фактов. Просто возникает ощущение, что в жизни России того времени всё, может, и плохо, но не так. И "не так" не в смысле интенсивности, а в смысле "как-то иным образом", он как будто по неприглядным верхам идет и даже там где вроде бы и замечает суть, то сразу же уходит в сторону внешнего, не касающегося каждого человека.

Может быть, дело в том, что герои «Жизни…» отстраняются от самих себя, своей жизни и своих проблем, а думают исключительно о каких-то социальных и политических идеях, народе, судьбе России и тому подобных вещах, что гарантирует «мыслителям» несчастливую жизнь.

«…несчастным трудно сознаться, что они не умеют жить, и вот они говорят, кричат. И всё - мимо, всё не о себе, а о любви к народу, в которую никто и не верит.»

И вот эта «социальная озабоченность» всех и каждого, бесконечные разговоры интеллигентов о народе и его благе так утомляют, что с трудом вникаешь уже и в человеческие отношения героев. А народ… до поры до времени:

Отдельно бесят женские персонажи – если мужчины живут в мире идей или одержимы верой во что-нибудь (и не важно – в Бога, в отсутствие Бога или в спасительною силу марксизма), то большинство горьковских женщин живут «чуйствами», их эмоциональный мир – это исключительно мужчины и «страсти-мордасти».

В целом же сам по себе авторский взгляд писателя на персонажей кажется крайне неприятным и неблизким. Это не то, чтобы ненависть к людям или разочарование, а какое-то подленькое желание найти во всяком большом – мелкое, а в чистом – грязное. Со страниц то и дело выглядывает то самое «мурло мещанина», о котором писал Маяковский.

И я, признаюсь, без сожаления пополнила бы список недочитанных книг, если бы главным героем не был бы Клим Самгин. Пускай сам Горький называл его «пустым человеком», пускать все остальные рецензенты напишут, что Клим – «серый», «никакой», «безыдейный», «лишний», на мой взгляд, образ Клима – несомненная писательская удача автора.

Как бы странно это ни звучало, но именно «пустой» Клим – для меня самый живой, самый человечный и самый психологически достоверно описанный герой, с понятными мотивациями, проблемами и особенностями. О Самгине говорят:

"Здоровая психика у тебя, Клим! Живешь ты, как монумент на площади, вокруг - шум, крик, треск, а ты смотришь на все, ничем не волнуясь".

Вот это и значит увидеть только внешнее, не умея понять внутреннего. По-настоящему верно о Климе сказал лишь «Настоящий старик» - дед, сетующий на то, что родители «придумывают» себе сына. И я не вспомню в художественной литературе лучшего описания нарциссической травмы – от нюансов механизма её нанесения до самых отдаленных последствий. У Клима-то именно что нездоровая психика.

Хотели родители «особенного» ребенка – вот вам, получите! Всего-то нужно одно – совершенно не интересоваться внутренним миром ребенка, его чувствами, не давать живых реакций на его эмоции, а дальше, если ребенок восприимчивый, то и вовсе ничего делать будет не нужно – он уже и сам себя сможет успешно «придумывать», маховик запущен. Вы удивляетесь, что «особенный мальчик» не блещет успехами? Экие странные люди – где взять силы на учебу и прочие достижения, если собственная личность (и, прежде всего, эмоциональный мир) остались неразвитыми, а весь ресурс уходит на поддержание «ложной личности», предъявляемой миру? Внешне спокойствие Клима не означает, что он ничего не чувствует, оно означает лишь, что и сам Клим не умеет взаимодействовать со своими чувствами, не придает им значения. Поэтому и никакие идеи не прикипают к душе, остаются лишь игрушками для разума. Человек живет вне контакта с самим собой настоящим, как же можно его осуждать за отсутствие живого контакта с другими и недостаток сочувствия? Как писал Альфред Дёблин:

«Что ж, человек не машина, дает что имеет, больше не выжмешь.»

Поэтому, подводя итог, могу сказать, что ничуть не жалею, что прочитала «Жизнь Клима Самгина», хоть это было и тяжело и заняло гораздо больше времени, чем мог бы занять другой роман такого же объема. И, сделав небольшой перерыв, я попробую еще почитать Горького. Это будет мой «книжный вызов» - прочесть Горького и:

Эту книгу можно отнести к личному флэшмобу "разбиваем предубеждения". Максима Горького до этого читала только в школе, пару рассказов да пьесу "На дне". Все это оставило у меня смутное тяжелое впечатление вкупе с нежеланием возвращаться к автору. Но "Детство" открыло для меня писателя совсем с другой стороны. И теперь могу смело сказать, что не только хочу продолжить чтение трилогии, но и прочитать другие его произведения, которые я раньше упорно игнорировала.

Эта книга, насколько я понимаю, является, так сказать, "художественной переработкой" настоящих событий в жизни писателя. К подлинному детству и реальным людям, окружавшим его тогда, добавлены вымышленные события и персонажи. Но, независимо от того, что было и чего не было на самом деле, повесть вышла очень сильной и временами пробирающей до костей.

Книга написана от лица ребенка, который еще далеко не все понимает, но зато все видит и чувствует. Здесь много боли, жестокости, несправедливости, жизнь темна и беспросветна, душна. При этом взрослые герои воспринимают все происходящее как данность – все так живут. Мужья бьют жен, родители бьют детей, старики, не способные работать, отправляются просить милостыню, взрослые дети пытаются отобрать имущество у родителей, все стремятся поживиться за счет другого, люди "странные" и "не такие" изгоняются. Ребенок смутно ощущает, что хорошего-то мало, но разве он может что-то изменить, когда даже его попытки защитить мать или бабушку от избиения встречаются в штыки самими же этими женщинами: не лезь не в свое дело.

Безусловно, были и светлые моменты. Обрывочные воспоминания об отце, который очень рано умер и мальчик его почти не запомнил, но осталось ощущение, что при нем совсем другая была жизнь. Любящая бабушка, добрая и заботливая, сохранившая свет в душе, несмотря на все пережитое. Приемыш "Цыганок", который на короткое время стал для маленького Алексея настоящим старшим братом. В возрасте постарше - мальчишки с улицы, которые оказались более честными и родными, чем собственные родственники.

О родственниках хочется побольше сказать, очень уж бомбит в процессе чтения, особенно с позиции современных взглядов.

Дед – неприятный тип, мелкий, визгливый, жадный и жестокий. Ещё и истеричка в мужском обличье. Притом в критические моменты толку от него чуть. Как ребёнка розгами "учить" или жене кулаком в зубы – тут герой. А как пожар, так скулит и воет, пока жена спасает имущество и отдаёт распоряжения. Сыновья-наследники не очень-то "удались", сами готовы папаше глотку перегрызть ради наследства. Но он и тут на жену гнать умудряется: "Твоё воспитание, ты потакала!.." А женился он, кстати, на ней, когда ему было 22, а ей неполных 14 – взял в жены девчонку из бедноты, у которой из родных только мать-инвалид, чтоб точно была тихая и послушная. Короче, дед – мерзкий тип, и этим всё сказано. Хорошего в нём только то, что внука, оставшегося без отца и не очень-то нужного матери, приютил у себя, не выкинул.

Хотя вообще-то дед был неглуп и бабушка про него говорила, что смолоду-то он хороший был, это к старости из него полезло всякое. Но, думается, он и до этого был не очень, а с возрастом его загоны и тараканы только усилились. Шутка ли, под конец жизни дойти до того, чтобы с женой, с которой полвека прожили вместе, "разделиться", оставив ей плошки и горшки, а себе все остальное, и требовать, чтобы каждый сам за себя, вплоть до пересчёта чаинок, которые каждый засыпает в чайник. Раздельный бюджет, 80 лвл. Бабушка-то не пропала, она и в 70 лет способна была прокормить и себя, и внука, руки золотые. Но сама ситуация... Внук пытался бабушке помочь, но много ли может ребенок, которому и 10 нет? Собирал кости и старые тряпки на продажу, отчего в школе его звали "помоечником" и брезговали сидеть с ним за одной партой.

Дядья (братья матери Алексея) вообще какие-то умственно отсталые. Тупые, темные, жестокие жЫвотные. Шуточки на уровне младшей школы: подложить гвоздь или горячий наперсток старому мастеру. Надоумить ребёнка сделать пакость, а потом смотреть, как его наказывают розгами. Ахаха, как смешно. Оба жён в могилу свели. Мальчишку-приемыша почти своими руками убили. Зятя утопить пытались. И отца бы убили, если б смогли. Таких бы под замком держать, а нет, нормальными людьми считаются, а чего.

А бабушка – "настоящая русская женщина", из тех, что и коня на скаку, и в горящую избу. В прямом смысле, и то, и другое в книге было. И при этом добрая, широкой и светлой души человек. Даже слишком добрая, всех готова простить и пожалеть, даже этих своих сыновей. И по традиции считала, что терпеть побои от мужа – нормально, даже если тот муж мельче тебя в два раза, так что она , в принципе, легко могла бы не только вырваться, но и в ответ навалять. Но такова женская доля, и всё тут, так бог велел, а за жену с мужа он потом сам спросит. Бабушка немного даже блаженная, сейчас бы сказали – оптимистка. Во всем умудряется хорошее видеть. Тяжёлая судьба у неё: с детства с матерью жила милостыней, так как ее мать не могла работать по состоянию здоровья, а чуть только начала понемногу сама зарабатывать, так тут и замужество, и роды бесконечные, а муж... ну, про него выше все сказано. Из 18(!) детей выжило трое. Из них двое дебилы конченые. Другая бы, может, кукухой тронулась, а она видит хорошее и в прошлом, и в настоящем. "А и хорошо ж мы жили!" можно от нее иногда услышать.

Мать в этой истории предпочла себя. Не смогла жить в доме родителей, невыносимо ей там было. А вот сына своего оставила там, потерпит, пока она пытается выстроить свою жизнь заново. Да и потом, вернувшись, относилась к нему без тепла и любви, хотя мальчик к ней очень тянулся и даже пытался защищать. Сломанная женщина.

В заключение: кажется, Детство" - один из тех представителей классики, знакомство с которыми просто обязательно, чтобы буквально "на своей шкуре" прочувствовать "как оно было тогда". Это не теория и не умозрительные рассуждения "о страданиях народных" – это свидетельство очевидца. И свидетельство очень сильное.

Аудиокнига прекрасно начитана Виктором Золотоногом, за что ему отдельное спасибо.

Интересные рассказ. Случайная встреча.

Сам рассказ был написан, но не дописан в 1897 году. А впервые его издали в «Литературной газете», 1946, номер 92, 25 мая.

Причем склеили из двух кусочков. У автора было две части законченный черновой вариант и недописанный рабочий. Вот финал взяли из черновика.

Рассказ получился философский.

Что же вы узнаете? 

Герой видит женщину на похоронах, а потом встречает её на берегу моря. Они разговорились и она делиться с героем своей философией и мудростью.

Ах, какая женщина. 

В начале, мне почему то показалось, что будет, какой то если не любовный, то восхваляющий женщин рассказ. А тут скорее рассказ, в стиле случайный попутчик в вагоне, или как тут случайная встреча, которая открывает взгляды автора на мир. И он делиться ими через своих героев.

Героев у нас два, рассказчик, возможно сам автор, и таинственная женщина, которая осталась анонимной.

Первый раз я увидел эту женщину, когда она шла за гробом кого-то, очевидно, близкого ей, — чёрное облако крепа ниспадало с её головы на стройную, высокую фигуру, красиво изогнутые губы были крепко сжаты, на её лице — точно мраморном — сухо горели тёмные глаза, и вся она показалась мне олицетворением гордого страдания

Так начинается рассказ.

Раз небольшой, но определенную смысловую нагрузку передает. Тут подымается тема, не только смерти, а скорее страданий и жалоб .

Пожалуй соглашусь с Горьким, что чаще люди все же жалуются и делятся негативными эмоциями, чем радостными.

— Делился ли с вами кто-нибудь счастьем? — вдруг заговорила женщина. — Я думаю — нет. А горем? Вероятно — часто, не так ли? Вот видите...

Я хоть, часто держу в себе, но и у меня такое бывает. Возможно, это правильно выплескивать эмоции, а не держать себе.

Но автор имеет ввиду, что мы создаем модель поведения в обществе, и новое поколение видит не радость и счастье, а бесконечный вой и стон, от различных жалоб и страданий.

Те, что идут за нами, видят и слышат всё это... и утомляются чужим горем раньше, чем придёт своё. А когда оно приходит, — у них уже нет силы сопротивляться ему... и они тоже громко стонут...

Что хочу сказать, помню как появился интернет и первые новостные сайты, все были довольны ведь будем узнать новости быстрее. Но потом оказалось, что начал выливаться потом различных дтп, ограблений,убийств, различных мировых происшествий. И казалось, что в мире ничего хорошего не происходит. Сейчас и вовсе новости к негативным новостям, довились просто ложные новости. Никому не хочется создать веселую и счастливую атмосферу, всем надо держать людей в постоянном страхе и напряжении.

Начет говорить о горе и жаловаться. У нас в стране это целое искусство. За день, ты хочешь или не хочешь, но услышишь, от личных стонов и переживаний, так все плохо, что не знаю айфон купить или машину. Я конечно шучу, но в каждой шутке доля правда, часто плачутся и прибедняются те люди, которым казалось и жаловаться нечему. Но как в "сериале богатые тоже плачут". Потом, как плохо жить в стране, это не так и то не так. Скажу так, часто всё это недовольство лишь собой, а не чем то еще, но признать это трудно. И проще жаловаться, чем что то сделать.

Именно поэтому хожу пешком и в наушниках.

— Да нет же... я видела. Это — нехорошо. Не надо мешать человеку, когда он молчит...
— Вы... странно говорите... — промолвил я.
— Я знаю цену этих слов, — ответила она спокойно.

Вот и тут девушка понимает. Тогда еще не было мобильных телефонов и она не могла знать, что в наше время девушки будут часами звонить друг другу и жаловаться на различные вещи. Даже друг на друга. Или особенно друг на друга.

Знаете как говорят, хорошо, когда есть человек с которым можно просто посидеть и помолчать.

Когда этот рассказ был написан 1897 году, Максиму Горькому было около 29 лет. Но знаете, насколько другое обращение с женщинами чем сейчас, да скорее всего дама была из высшего общества, но все же. Да и сама дама была другая.

Мне бы хотелось взглянуть на людей такого времени. Я вот иногда смотрю старые советские фильмы, еще 40-60 годов. И поражаюсь, какие у многих счастливые лица и  открытые улыбки. У нас даже в комедиях таких не увидишь. Я не говорю, что они всегда там улыбались, нет, но вот, когда улыбались. Конечно, вы скажите актеры. Да, актеры. А кто современным мешает. И я не только по русскоязычные фильмы. А и про иностранный кинематограф.

В наше время мы привыкли видеть всё плохое. Ругаем всё и вся. А когда даже поводы для радости есть, все равно не радуемся, чувствует где то подвох.

Раньше был более позитивный, но видно вся эта всеобщая грусть-тоска, и меня пронизывает. Как будто бы дементоры везде летают и высасывают, или как они там это делают всю радость. Разучились, радоваться мелочам.  Вот жарко на улице, жалуются, что очень жарко, вот было бы столько градусов, а потом холодно жалуются холоду, зимой снежно, весной слякоть. Всегда туча поводов.

Как в "принце полукровке"

«Страну охватило уныние», — закончил свою речь представитель оппозиции, почти не скрывая широ­кой довольной улыбки. Увы, тут он сказал чистую правду. Премьер-ми­нистр и сам это почувствовал: люди выглядели не­привычно подавленными. Даже погода стояла без­радостная. Промозглый туман в середине июля... Не­правильно это. Ненормально.

Надо учится радоваться, и посылать в мир положительные эмоции. Говорю это вам и себе самому.

Финал, получился в рассказе такой не то, что бы скомканный, но хотелось, чего то еще. А с другой стороны, женщина и так поделилась мудростью, что еще надо.

Спасибо всем,  кто прочитал.

Грешили, грешили, — счёта нет грехам! Я всё смотрел: диво! Когда конец? Вот наступил на вас конец.

Нравится мне стиль Горького - у него все по делу: нет лишних отступлений, незначительных эпизодов или долгих описаний природы. Весь текст - словно вскрытие гнойных ран нашей истории, препарирование человеческих характеров, обличение грехов, совершаемых героями.

Все его персонажи довольно несимпатичные личности, но, в тоже время, есть в них и хорошее, оттого-то они и воспринимаются столь реалистично.Множество фраз хочется выписать и занести в цитатник, настолько емко описывает писатель знакомую нам реальность, душу и слабую плоть русского народа.
Можно обвинить автора в том, что он видит только плохое, что были и другие люди, но, может, как раз слишком много книг, где народ романтизировался, где русская душа и русский путь слишком идеализировались, оттого злая проза Горького воспринимается как глоток чистой воды после сладкого сиропа?

Возвращаясь к этому произведению, хочется отметить, что писатель поднимает не только социальные темы, но и показывает влияние исторических потрясений и изменений на жизни людей, на внутрисемейные отношения, на конфликты отцов и детей, жен и мужей.
В данной книге особо подчеркивается непререкаемый, часто деспотичный характер родителей, то, что отец назначал судьбу своим детям и отказаться было невозможно.
Печалит отношение к непохожим на других людям - если горбун, то обязательно злой, хитрый и подлый человек.

Можно долго рассказывать о каждом из персонажей, но лучше просто приведу цитаты из книги, мимо которой не стоит проходить.

Он был так удивлён словами жены, что не мог сердиться на неё, не хотел бить; он всё более ясно сознавал, что жена говорит правду: скучно ей жить. Скуку он понимал. Но - надо же было успокоить её, и, чтоб достичь этого, он бил её затылок о стену

Нельзя запретить человеку жить, как он хочет, - сказал Илья, тряхнув головою.
- Человеку? Ты - сын мой, а не человек. Какой ты человек? На тебе всё - моё.

подъезжая на паре почтовых лошадей к монастырю, разбитый тряской по просёлочной дороге, он думал:
"Это - просто, в уголке стоять; нет, ты побегай по улице! В погребе огурец не портится, а на солнце - живо гниёт".

Вышибить надо память из людей. От неё зло растёт. Надо так: одни пожили - померли, и всё зло ихнее, вся глупость с ними издохла. Родились другие; злого ничего не помнят, а добро помнят. Я вот тоже от памяти страдаю. Стар, покоя хочу. А - где покой? В беспамятстве покой-то...

Праздничным вечером, в саду за чаем, отец пожаловался:
- Я без праздника прожил! - Зять тотчас взвился ракетой, рассыпался золотым песком бойких слов:
- Это - ваша ошибка и ничья больше! Праздники устанавливает для себя человек. Жизнь - красавица, она требует подарков, развлечений, всякой игры, жить надо с удовольствием. Каждый день можно найти что-нибудь для радости.

Вот, влопались в новую войну. Воюем, как всегда, для отвода глаз от собственной глупости; воевать с глупостью - не умеем, нет сил

Он знал, что бедняки города смотрят на Глеба как на блаженного за то, что этот поп не жаден, ласков со всеми, хорошо служит в церкви и особенно трогательно отпевает покойников. Всё это Артамонов считал естественным, - таков и должен быть поп. Его симпатия к священнику была вызвана общей нелюбовью городского духовенства и лучших людей ко Глебу. Но духовный пастырь должен быть суров, он обязан знать и говорить особенные, пронзающие слова, обязан возбуждать страх пред грехом, отвращение ко греху.

Грешили, грешили, — счёта нет грехам! Я всё смотрел: диво! Когда конец? Вот наступил на вас конец.

Нравится мне стиль Горького - у него все по делу: нет лишних отступлений, незначительных эпизодов или долгих описаний природы. Весь текст - словно вскрытие гнойных ран нашей истории, препарирование человеческих характеров, обличение грехов, совершаемых героями.

Все его персонажи довольно несимпатичные личности, но, в тоже время, есть в них и хорошее, оттого-то они и воспринимаются столь реалистично.Множество фраз хочется выписать и занести в цитатник, настолько емко описывает писатель знакомую нам реальность, душу и слабую плоть русского народа.
Можно обвинить автора в том, что он видит только плохое, что были и другие люди, но, может, как раз слишком много книг, где народ романтизировался, где русская душа и русский путь слишком идеализировались, оттого злая проза Горького воспринимается как глоток чистой воды после сладкого сиропа?

Возвращаясь к этому произведению, хочется отметить, что писатель поднимает не только социальные темы, но и показывает влияние исторических потрясений и изменений на жизни людей, на внутрисемейные отношения, на конфликты отцов и детей, жен и мужей.
В данной книге особо подчеркивается непререкаемый, часто деспотичный характер родителей, то, что отец назначал судьбу своим детям и отказаться было невозможно.
Печалит отношение к непохожим на других людям - если горбун, то обязательно злой, хитрый и подлый человек.

Можно долго рассказывать о каждом из персонажей, но лучше просто приведу цитаты из книги, мимо которой не стоит проходить.

Он был так удивлён словами жены, что не мог сердиться на неё, не хотел бить; он всё более ясно сознавал, что жена говорит правду: скучно ей жить. Скуку он понимал. Но - надо же было успокоить её, и, чтоб достичь этого, он бил её затылок о стену

Нельзя запретить человеку жить, как он хочет, - сказал Илья, тряхнув головою.
- Человеку? Ты - сын мой, а не человек. Какой ты человек? На тебе всё - моё.

подъезжая на паре почтовых лошадей к монастырю, разбитый тряской по просёлочной дороге, он думал:
"Это - просто, в уголке стоять; нет, ты побегай по улице! В погребе огурец не портится, а на солнце - живо гниёт".

Вышибить надо память из людей. От неё зло растёт. Надо так: одни пожили - померли, и всё зло ихнее, вся глупость с ними издохла. Родились другие; злого ничего не помнят, а добро помнят. Я вот тоже от памяти страдаю. Стар, покоя хочу. А - где покой? В беспамятстве покой-то...

Праздничным вечером, в саду за чаем, отец пожаловался:
- Я без праздника прожил! - Зять тотчас взвился ракетой, рассыпался золотым песком бойких слов:
- Это - ваша ошибка и ничья больше! Праздники устанавливает для себя человек. Жизнь - красавица, она требует подарков, развлечений, всякой игры, жить надо с удовольствием. Каждый день можно найти что-нибудь для радости.

Вот, влопались в новую войну. Воюем, как всегда, для отвода глаз от собственной глупости; воевать с глупостью - не умеем, нет сил

Он знал, что бедняки города смотрят на Глеба как на блаженного за то, что этот поп не жаден, ласков со всеми, хорошо служит в церкви и особенно трогательно отпевает покойников. Всё это Артамонов считал естественным, - таков и должен быть поп. Его симпатия к священнику была вызвана общей нелюбовью городского духовенства и лучших людей ко Глебу. Но духовный пастырь должен быть суров, он обязан знать и говорить особенные, пронзающие слова, обязан возбуждать страх пред грехом, отвращение ко греху.

"– Что – говорил? Глупенький ты ещё, не можешь ты понимать своей жизни. Сколько тебе от роду? Одиннадцатый год только. И хил ты, негодный к работе. Куда ж ты пойдёшь? Добрые люди, думаешь, помогут? Кабы у тебя вот деньги были, так они бы помогли тебе прожить их – это так. А милостыню-то собирать – не сладко и мне, старику. Каждому поклонись, каждого попроси. И ругают тебя, и колотят часом, и гонят... Рази ты думаешь, человеком считают нищего-то? Никто! Десять лет по миру хожу – знаю. Кусок-то хлеба в тыщу рублей ценят. Подаст да и думает, что уж ему сейчас же райские двери отворят! Ты думаешь, подают зачем больше? Чтобы совесть свою успокоить; вот зачем, друг, а не из жалости! Ткнёт тебе кусок, ну, ему и не стыдно самому-то есть. Сытый человек – зверь. И никогда он не жалеет голодного. Враги друг другу – сытый и голодный, веки вечные они сучком в глазу друг у друга будут. Потому и невозможно им жалеть и понимать друг друга..."

Согбенный больной старик и такой же худой мальчик, его внук... Как случилось, что эта парочка несчастных оказалась в таком ужасном положении отверженных, скитающихся по свету в поисках - нет, не лучшей жизни, а более щедрой милостыни. Что там в их судьбе произошло и почему они ищут не работу, а подаяния, мне не ведомо. Некое сочетание молодости и старости, и они не в тишине домашнего уюта мило развлекают друг друга, как это часто бывает между старым и малым, а выброшены жизненным морем судьбы на берег, словно ненужный мусор. "Лёнька был маленький, хрупкий, в лохмотьях он казался корявым сучком, отломленным от деда – старого иссохшего дерева, принесённого и выброшенного сюда, на песок, волнами реки."

А дальше ещё более пронзительная мелодия в этом минорном и трагическом рассказе Горького. Мальчик молод, он устал от унижения и тянется к жизни и солнцу. Он видит плачущую девочку, потерявшую платок, и несмотря на ничтожность её детского горя в сравнении с его жестокими буднями, начинает ей сочувствовать и на мгновение забывает о той реальности, в которой живёт сам, будто эта девочка своими слезами невольно смывает застывшую будничную пыль с его детской души. Но какое разочарование ждёт его, скорее удар, от которого он даже теряет сознание. Его дедушка - вор! Любящий его, стареющий, несчастный и больной вор. Он и украл этот платок...

Мы видим шок, поразивший детское сознание. Детям тяжело разобраться в таких сложностях жизни и вместить несовместимое в их хрупкий и чистый мир души. Каждый из нас в той или иной степени испытывал нечто подобное в жизни, пока взрослел. Это неприятные открытия, которые подкрадываются незаметно в детские жизни в виде разочарования в окружающих, а часто даже в самых близких. И дело не в том, что дедушка оказался вором, потому что в его положении это вполне естественно, и я не думаю, что Горький на этом делает акцент. А в этом ужасе открытия ребёнком новой, жестокой правды жизни, моральное разочарование в единственном близком, которого он любит, и душевное смятение. Он начинает испытывать такой жгучий стыд за своего единственного родного человека, что просто хочет его исчезновения и тем самым избавления. Только что перед ним была девочка как воплощение иной жизни, к которой он даже немного прикоснулся, а через минуту он понял, кто его дед. Было плохо, а стало ещё хуже и сложнее.

Надо бы трагичнее, да некуда... Читать такое нужно и полезно, но не в минуты душевного смятения. Рассказ не добрый и светлый, а тяжёлый и наполненный безысходностью. Ни уроков, ни намёков, ни посылов там нет, на мой взгляд, ну если только разъяснение истин непростой жизни бедных, и всё больше констатация тяжёлой и трагической судьбы двух родных и несчастных людей. Словно спилили пересохшее дерево, на котором волшебным образом уцелела одна веточка с молодыми зелёными листочками. Кому какое дело, мешается...

Расскажу немножко о своем Горьком.
Мне странно слышать (читать), что он - пророк революции, чуть ли не самый главный революционер от литературы. Какой из него пророк? Тогда и всех писателей-поэтов-художников Серебряного века туда же, в революционеры.
Мой Горький - восторженный певец. Такой акын: что вижу, о том пою. Или художник. Импрессионист. Его картины яркие, живые, неприглаженные, Писаны не для того, чтобы понравиться достопочтенной публике, а под впечатлением, быстрыми мазками, чтобы успеть, пока не взойдет солнце*, пока не уйдет время... Итак, картина:
Купчиха.
При слове "купчиха" представляется рыхлая белокожая кустодиевская красавица, нарядная, важная, пышная. Ну и добрая, разумеется. Что такая еще может делать, как ни чай из блюдца пить, да на закат смотреть.
Портрет купчихи работы Максима Горького другой.
Васса Железнова (вот уж говорящая фамилия!) не то что коня на скаку остановит, она сама - конь. Локомотив, сметающий препятствия на своем пути.
А какой еще должна быть мильенщица, владелица домов, пароходов?
Деловая, жесткая, жестокая даже.
Не баба. Не женщина. Машина, делающая деньги. Ух, какая мощная, волевая фигура! Горький, как мне показалось, даже любуется своей героиней. "Богатырь ты, Васса!" - говорит он устами одного из персонажей.
Богатырь... Может быть потому, что все остальные - дети?
А может быть, проявилась порода?
Всего пару слов из ее биографии: Из старинного купеческого рода, влюбилась в красавца-капитана, побежала за ним замуж. Без оглядки. Он... в "лучших" традициях: пил, бил, ну и прочее. И вот пришлось становиться железной. Забыть о любви, почти забыть о детях. Они - как сорная трава, вечно для них не находится свободного времени. Но ведь всё, что делается - это для них. Да толку-то...
В пьесе "Васса Железнова" Горький показывает гибель одной семьи. С уходом этой великой женщины разваливается всё. Обычная история. Трагедия, каких великое множество было и будет безо всяких там революций и государственных переворотов.
Но, если пофантазировать, то можно найти здесь и революцию, конечно, и много всего, что ваша душа пожелает. Представим Горького художником-символистом:
Допустим, Васса - это такая Россия.
Муж ее, капитан - царь-батюшка.
Вот уговаривает Россия своего капитана: прими таблеточку, уйди сам. Не позорь семью, а?
(Отрекись, мол, от престола)
Сын Вассы за границей, да женат на Рашели - еврейке-революционерке, которая готова пожертвовать ребенком ради революции. (Ну, тут уж велик простор для фантазии)
Дочери Вассы - а им нет больше места в благополучной жизни.
Вот и получается в итоге, что с нарушением традиционного семейного (государственного) уклада, с переходом к индустриализации и капитализму, некогда уделять внимание человеческому общению, нет времени для передачи детям традиционных ценностей. Все, что им приходится видеть - распутство, пьянство, нечистоплотность. То, что не видят, расскажут "добрые люди".
И вот умирает Россия. Наследнику она уже не нужна. За границей он. Дитя Революции слишком мало, не может оно управлять нажитым капиталом. Да и не факт, что таки не съест его Революция (принесет в жертву, отдаст людям)
Состояние достается пройдохам, оказавшимся в нужном месте в нужное время.
Горький, как художник, прекрасен. Он не учит, не пророчествует, он всего лишь делится впечатлениями от увиденного.

* Термин «импрессионизм» возник с легкой руки критика журнала «Le Charivari» Луи Леруа, который озаглавил свой фельетон о Салоне Отверженных «Выставка импрессионистов», взяв за основу название картины «Впечатление. Восходящее солнце» Клода Моне. (с)