Оказалось, что пока происходила вся эта ерунда с патрулем, вниз по ступенькам спустился дежурный по столовой – прапорщик, сугубо армянской наружности. Невысокий, но очень коренастый. Форма засалена, помята. Сапоги хоть и чистые, но судя по всему, гуталина на них не было уже давно. На руке красная повязка с белой надписью «Дежурный по столовой». Сунув крепкие, поросшие черными волосами руки в растянутые карманы, он смотрел на нас с недоумением.

– Нам бы это… в столовую! – торопливо брякнул Женька, обернувшись к остальным за поддержкой.

– Зачем?

– Обед, вроде… Что за глупый вопрос?

– Кто тут глупый? – надулся как индюк прапор, осмотрев нас с какой-то раздраженностью. Видно было, что как человек он ну очень противный. – Сначала строй организовать надо. А то пришли, как стадо обезьян! Внешний вид в порядок привести. Форма одежды где? Доклад? Старший команды где?

– Нет его.

– Тогда свободны!

– Ну и что там теперь, голодными ходить?

– Все нераспределенные питаются в последнюю очередь! А приходить нужно строем!

Что такое строй, здесь никто не знал. Примерное представление, конечно, имели, а вот как оно обстоит по уставу, вряд ли кто-то сумел бы объяснить.

– Ну? – нетерпеливо спросил прапор, когда пауза затянулась. – Откуда вы такие бестолковые взялись? Тьфу, смотреть противно!

Потеряв к нам интерес, он демонстративно вернулся обратно в столовую.

– Надо же, какая важная птица… – фыркнул кто-то из наших. – Пнуть бы, чтобы полетела!

К счастью, через несколько минут ко входу подошла небольшая команда из десяти человек, которую вел старший лейтенант. Они еще не успели переодеться в военную форму, поэтому на их фоне мы несильно отличались.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите встать в строй? – громко спросил я у офицера. – Нас в столовую без старшего не пускают. Можно мы с вами зайдем?

– Становитесь! – сухо кивнул тот, затем добавил уже своим бойцам. – Слева по одному, на вход шагом марш! И руки мыть не забывайте, а то потом будете в дамскую комнату бегать! В вагоне всего два туалета, особо не разбежишься!

В общем, так мы и оказались в столовой. Правда, дежурного по понятным причинам мы сторонились – какой-то он на голову сдвинутый. В «Химках» наших войск в Сирии я знал многих прапорщиков, большинство из них именно такие. Хитрые, деловые и суетные, а от собственной важности некоторые просто не знали куда деваться. Но с боевыми подразделениями они вели себя тихо, уровень чувствовали.

В столовой пахло именно так, как должно пахнуть в советской столовой – супом, разваренными макаронами, котлетами и компотом. Особенно сильно пахло в поваренном цехе, но я туда заходить не рискнул бы.

Стены в общем зале выложены квадратной керамической плиткой, на фасаде огромная картина маслом «Охотники на привале». Большие окна, чуть прикрыты тонкими желтоватыми занавесками. Пол бетонный, с вкраплениями кусочков разноцветного мрамора. Слева длинный ряд раздаточных столов, затем шли холодильники. С обратной стороны повара в белых одеждах. Точнее, желтоватых. В них я узнал солдат из суточного наряда по столовой – вот уж служба, ну его на фиг. Картофельные войска, из подвигов только начищенная ванна картошки, сто-пятьсот стаканов разлитого компота.

Учитывая время года, в зале было очень душно и жарко. Ведь в соседнем помещении стояли огромные котлы, в которых как раз и готовили пищу. Работать там – настоящий ад. И хотя в обеденном зале под самым потолком крутились огромные трехлопастные вентиляторы, прохлады они почти не добавляли, лишь гоняли туда-сюда горячий воздух.

Повсюду стояли квадратные столы на железных ножках, но застелены они были не скатертями, а толстыми полиэтиленовыми клеенками. Их стирать не нужно, достаточно просто протереть влажной тряпкой. За ними сидели по четыре человека, слышался гул голосов и звон ложек-вилок о металлическую и алюминиевую посуду.

– Закончить прием пищи! – приказал дежурный по столовой и сразу несколько человек с недовольными лицами заскрипели стульями.

На меня внезапно накатило чувство ностальгии. Когда-то я уже был здесь, видел эти столы, чувствовал этот запах… Ел эту еду, хотя и без всякого удовольствия!

– Макс, чего ты встал? – Женька, что стоял сзади, легонько подтолкнул меня в спину. – Опять задумался?

Мы быстро выстроились у раздачи затылок в затылок.

В современной армии уже давно действует линия раздачи и система шведский стол, но это касается в основном штабов и учебных заведений. Где-то еще осталось по-старому. Конечно, модное обозначение «шведский стол» в армии на самом деле сильно отличается от представления обычных людей. Назвать его так можно с большой натяжкой, но принцип примерно тот же. В «полях» же все иначе, что в котлах привезли, то и ешь. Не нравится – не ешь.

Военнослужащий с подносом проходил вдоль раздачи и брал то, что ему приглянулось. Понятно, что там действует соотношение качество-количество. Ну, невозможно сварить двести пятьдесят литров вкусного супа. Невозможно. Для этого нужно быть профи, но профи в солдатской столовой не работают. А тем более суточный наряд из срочников, многие из которых и макароны сварить толком не могут.

Раньше ведь было по-другому – гражданских поваров не было. Все своими силами. Назначенный наряд по столовой заранее готовил пищу по утвержденному меню, расставлял чистую посуду, приборы. Раскладывали хлеб и разливали чай. У каждого стола был дежурный, который всем раскладывал пищу. Вроде, как в пионерском лагере.

Здесь еда уже была разложена по тарелкам – несколько солдат в белых фартуках только и успевали наполнять тарелки. Достаточно современное нововведение, правда, не в таком виде, как сейчас принято. Но суть примерно та же – из-за большого потока призывников, такой метод раздачи еды был куда быстрее и практичнее.

Выбор, конечно же, был очень ограниченный: на первое – рассольник и ленинградские щи, а на второе – гречка с котлетой или макароны по-флотски. Я быстро наполнил поднос, направился к только что освободившемуся столу, но не лишь бы как, а по определенному маршруту, чтобы не столкнуться с теми, кто уже поел и нес грязную посуду к мойке. Там тоже были солдаты, имитирующие работу посудомоечных машин.

Мы с Женькой сели за стол у окна, там хоть воздух свежее – все-таки они были открыты. Мы взяли по тарелке ленинградских щей и макароны по-флотски. Ну и компот с хлебом.

За годы службы я привык кушать на коленке, делать это приходилось в любых условиях, о вкусах не задумывались. Главное для бойца не вкус пищи, а энергия от ее употребления. Белки, жиры и углеводы. Сытый боец может обороняться и наступать, а голодный уже слабее и находится в заведомо проигрышной позиции.

Бывало, мы неделями сидели на сухих пайках «Армия России». Честно говоря, их я не любил. Да, придумали семь вариаций, но по сути, все одно и то же, только консервы меняются. Еще, неудобные они, расчет только на калорийность и возможность поесть уже готовое, без кухни. А метод разогрева консервов у нас, к сожалению, устаревший. В Америке еще в девяностых годах начали обходиться без огня и дыма. Это же демаскирующий признак.

О вкусовых качествах сухих пайков никто особо не думал. Там не было ничего, что можно съесть с удовольствием. Но с голодухи любая еда сгодится, к тому же со временем ко всему привыкаешь. Человек вообще такое существо, что привыкает ко всему. А любая полноценная кухня всегда в радость для солдатского желудка. Солдат он же прост, как табуретка – ему хочется только есть, да спать.

Я усиленно заработал ложкой, потребляя щи. Делал это быстро – дело многолетней привычки. Быстро поел – занял позицию, дал время поесть своим товарищам. Медленно поел, тебя застали врасплох, и все подразделение упустило драгоценное время. Как-то так.

Зато остальные парни за нашим столом были сугубо домашними мальчиками, привыкшими к маминым пирожкам и пельмешкам. Ели медленно, перебирали и постоянно ворчали. Особенно Женька.

– Макс! Как ты это ешь? – спустя несколько минут хмыкнул тот, покосившись на меня с удивлением. Он уже несколько раз перемешал содержимое, но аппетитнее оно не стало. – Не досолено, невкусно. Все разварено, перетерто. Не щи, а бурда какая-то!

В целом, еда была самой обычной по армейским меркам. Наверное, самая подходящая в этом случае фраза – безвкусная пища.

– Привыкай, два года ты будешь есть примерно то же самое! – заявил я, отставляя пустую тарелку. – Иногда лучше, иногда хуже. Как дома, уже не будет. Точнее, будет, но нескоро. Кстати, на ужин обычно еще хуже. Вот когда попробуешь «бигус», точно будешь в восторге.

Бигус – это такая лютая вещь, что когда его готовят, по всей округе распространяется жуткая вонь, хочется убежать куда подальше. По сути, это всего лишь тушеная капуста с рыбой. По отдельности еще ничего, но вместе… Что за злобный человек придумал сие блюдо – история умалчивает. Одно я знаю точно – «бигус» гарантированно вызывал изжогу у любого, кто его ел более пары недель. Можно себе представить, как это готовилось на тысячу человек…

– Да блин… – Женька недовольно звякнул гнутой вилкой по тарелке. Разваренные макароны по-флотски его тоже не впечатлили. Взял кусок хлеба, пожевал. – Замечательно, хлеб из опилок!

Я только усмехнулся – ничего, перевоспитается. Голод не тетка.

Остальные двое парней, имен которых я не запомнил, последовали моему примеру. Но без аппетита, а просто потому, что было нужно. Ужин нескоро, да и далеко не факт, что он будет вкуснее обеда.

Дежурный по столовой, что бродил вдоль раздачи, то делал кому-то замечания, то ругался, но большую часть времени просто гонял мух. Видно было, что ему нравится шпынять молодняк.

После приема пищи мы, взмокшие от духоты, поскорее вышли на улицу. Вся одежда промокла чуть ли не насквозь.

Курить на сборном пункте можно было только в отведенных для этого местах, но многие все равно кучковались и втайне пытались дымить. Кому-то влетало, кому-то нет.

Вообще, призывной пункт – место интересное: где-то чистота и порядок, а где-то черт знает что творится. Патрулей всегда не хватало, чтобы поддерживать дисциплину среди огромного потока будущих солдат. Большинство таких пунктов в моменты сборов, испытывали явный перегруз.

Отдельного внимания заслуживал общественный туалет, который по запаху мог найти даже слепой глухонемой в одном флаконе. Флюиды летели туда, куда подул ветер, на радость местным жителям.

Покончив со всеми процедурами, мы собрались в подобие строя и отправились обратно в общий зал. Тут и там бродили группы вроде нас, некоторых контролировали, некоторых нет. Бардак, одним словом.

Уже несколько часов шел разбор полетов. Число нераспределенных постепенно уменьшалось, правда, время тянулось как-то совсем медленно. Людей становилось то меньше, то больше – кто-то уходил, кто-то приходил. Очевидно, что некоторым предстоит торчать тут неделю, а может, и больше. А кого-то забирали сразу.

К половине пятого, когда задница уже устала сидеть на неудобных деревянных лавках в общем зале, по громкой связи наконец-то объявили:

– Команда «47У», помещение сто девятнадцать! Повторяю, команда «47У», сбор в помещении номер сто девятнадцать, на первом этаже!