Октябрь

Четверг, 2 октября

Привычное течение утреннего обхода нарушил пронзительный вой сирены. Все интерны автоматически схватились за пейджеры и испытали одновременное облегчение от того, что это не вызов. Однако краткий момент радости прервали крики медсестер: «Пожар! Пожар!»

Тут же выяснилось, что мистер Баттеруорт способен преодолевать законы физики и двигаться куда стремительней, чем предполагают его Пиквикианские пропорции. Я смутно припомнил какие-то инструкции относительно пожара и эвакуации, полученные на вводном курсе, после которого прошло, по моим ощущениям, уже лет сто. Единственное, что врезалось мне в память, это вопрос Суприи о пациентах в реанимации и слегка неожиданный ответ на него.

К счастью, пожар был не в нашем отделении, и даже не в нашем корпусе, поэтому нам не пришлось срочно эвакуировать пациентов прямо с капельницами и кислородными баллонами, и мы вернулись к обычной беготне. Дополнительным бонусом стало исчезновение мистера Баттеруорта: Старая Кошелка, пользуясь моментом, продолжила обход без него.

Когда я быстренько пробегал глазами список задач на сегодня, ко мне подошла Рейчел, одна из медсестер.

– Пожар был далеко от нашего отделения, – сообщила она. – В административном корпусе, под лестницей. Совсем небольшой и распространиться не успел. Но у ответственного за пожарную охрану будет куча неприятностей: там валялись бумаги, которые вдруг возьми и загорись.

Я вспомнил лекцию по пожарной безопасности, на которой присутствовал в свой первый день. И кучу бумаг, которую нам раздали, велев почитать про процедуру эвакуации. И то, как я тут же их все потерял. Вполне возможно, оставил под лестницей в административном корпусе. А еще я подумал, что не скажу об этом ни одной живой душе до своего смертного часа.

Суббота, 4 октября

Этим утром я проснулся в панике, схватил брюки, бросился в ванную и увидел в зеркале тощую бледную физиономию, таращившуюся оттуда. Времени на душ не было. Я почистил зубы, ополоснул лицо и бегом кинулся вниз. Руби сидела за кухонным столом с сигаретой и, не отрываясь, смотрела на чашку кофе, стоявшую перед ней.

– Скорей, опаздываем! – пробормотал я, пытаясь отыскать чистую кружку.

– Нет, не опаздываем, – ответила Руби, не поднимая глаз, полуприкрытых веками.

– Ты о чем говоришь? Еще как опаздываем, уже семь утра!

– Сегодня суббота, – ответила она.

Дни недели утратили для меня значение. Они превратились просто в промежутки времени, которые надо продержаться, прежде чем можно будет рухнуть в кровать.

– Ну точно! – воскликнул я, лишь теперь осознавая, что впервые с начала работы в больнице мы оба были свободны целые выходные. Как могло такое потрясающее совпадение вылететь у меня из головы?

Мы несколько минут посидели молча, пока я не осознал кое-что еще.

– Погоди, – сказал я, – а ты-то почему встала?

– Я забыла. Тоже, – сказала она, явно до сих пор потрясенная. – Поняла где-то полчаса назад, но никак не могу собраться с силами, чтобы вернуться в кровать.

Воскресенье, 5 октября

Проблема рабочего графика, когда смены длятся с 7:30 утра до 9 вечера, перемежаясь суточными дежурствами, заключается в том, что у тебя нет времени организовать хоть какие-нибудь толковые развлечения на свой выходной. Уикенды, если вдруг они оказываются свободными, тратятся на сон, которого все равно никогда не хватает, поиски какой-нибудь еды и попытки обеспечить себе запас чистой одежды на следующую неделю.

Еда, сон, стирка – вот чем мы занимаемся в выходные. Флора, которая тоже сегодня свободна, решила отметить наш общий день отдыха, организовав поход в художественную галерею.

– Я есть хочу, – заявила Руби минут через десять просмотра картин.

– И я, – сказала Флора.

А я уже шел по направлению к кафе.

Понедельник, 6 октября

– Это ваш последний шанс, – предупреждает миссис Майлз.

Я покрываюсь потом, руки начинают дрожать. Мы оба хотим поскорее уснуть, но до того мне надо поставить катетер ей в вену.

До начала работы в больнице я имел о катетерах самое смутное представление – спасибо часовому практическому занятию на пластиковом муляже. Теперь же они окружают меня повсюду. Для тех из вас, кому повезло избежать встречи с ними, объясню, что это тоненькие трубочки, которые вставляют в вену, чтобы вводить жидкости или лекарства непосредственно в кровь. Это в теории. К несчастью, главная проблема заключается как раз в их постановке.

Процедура сложней, чем может показаться, а выполнять ее обычно приходится интернам. Она требует, помимо навыка точного попадания в вену, еще и хорошей координации. Первое, что следует сделать, – найти подходящую вену (у всех интернов, с которыми я знаком, есть своя любимая). Однако у пациента может быть нехарактерное расположение сосудов, либо слой жира, покрывающий их, так что «любимую» вы не найдете. Тут вы оказываетесь перед выбором: либо искать другую в другом месте, либо втыкать иглу и надеяться на лучшее. Когда игла оказывается в вене, окошко в ее задней части заполняется кровью, указывая на точное попадание; тогда вы сдвигаете трубочку с иглы, и она встает на место. Проще некуда. Однако вены миссис Майлз никак не поддаются – я колю ее иголкой уже минут двадцать.

– А не может это сделать кто-нибудь еще? – спрашивает она уже в четвертый раз.

И добавляет сквозь зубы:

– Кто-то, кто умеет.

– Боюсь, что все отдыхают. Здесь только я. Мне очень жаль.

Извинения, конечно, не к месту, да и я уже приносил их 10 минут назад. Проталкиваю иглу еще немного глубже.

– Ой! Больно же, – шипит она.

Подозреваю, миссис Майлз еще добьется, чтобы пролилась чья-то кровь, однако, моими стараниями, определено не ее.

Не так давно я осознал, что, по каким-то загадочным причинам, в течение дня катетеры никому не требуются, но стоит тебе отправиться в дежурку ближе к утру, как весь госпиталь начинает срочно нуждаться в них. Именно в этот момент рядом нет никого, кому можно это перепоручить. Особенно поразительно то, что у сестер имеется что-то вроде шестого чувства, позволяющего безошибочно определить момент, когда ты уже разделся и собираешься натягивать пижаму, чтобы именно тогда отправить вызов на пейджер.

Очень сложно побороть ужас при приближении к постели пациента, которому требуется внутривенный катетер. Из-за того, что ставлю их ночи напролет во время дежурств, я слегка свихнулся на этой почве. В автобусах и метро, даже в магазинах, мне бросаются в глаза толстые, похожие на веревки, полнокровные вены, бегущие по чьим-то рукам, которые прямо-таки призывают меня поставить в них катетер. У меня даже возникла немного настораживающая привычка проверять кровоток в венах запястья, слегка надавливая на них, когда я обмениваюсь с кем-нибудь рукопожатием. Люди думают, что я вступил в братство масонов, но я ничего не могу с этим поделать. В голове постоянно крутится мысль: «А что если придется срочно ставить этому человеку катетер? Смогу я или нет?» Мои друзья, кроме врачей, начинают подозревать во мне маньяка, когда я обливаюсь слюной при виде их роскошных сосудов. Однако будь они со мной сейчас, в три утра, возле кровати взбешенной миссис Майлз, когда лишь этот разнесчастный «венозный доступ» отделяет меня от нескольких часов спасительного сна, они бы поняли.

Наконец, я попадаю, и мы с миссис Майлз оба вздыхаем с облегчением. В целом я доволен собой, но она, похоже, не особо мне благодарна. Уже возле дверей отделения меня окликает сестра:

– Макс, надо поставить еще катетер. Койка 16.

Подхожу к указанной койке и осторожно бужу мистера Маршалла.

– Я Макс, врач, – сообщаю ему. – Мне надо поставить вам в руку катетер, чтобы можно было вводить лекарства.

Мы обмениваемся рукопожатием, и мистер Маршалл подозрительно смотрит сначала на свою руку, а потом на меня:

– Вы масон, что ли? – спрашивает он.

Среда, 8 октября

Только вчера я, стоя на этом самом месте, разговаривал с миссис Риаз, а теперь вот свечу фонариком ей в глаз.

– Не реагирует, так ведь? – говорит медсестра с отсутствующим видом, прибирая возле постели.

– Нет, – отвечаю я, – не реагирует.

Свечу еще немного, просто чтобы убедиться.

– Да, она мертва.

Заполняю сертификат о смерти и форму для кремации и выхожу из палаты. Пейджер пищит, и я перезваниваю: отделение радиологии спрашивает, нужен ли нам все еще срочный рентген грудной клетки, который мы запросили несколько часов назад для миссис Риаз.

– Нет, – отвечаю я, – она умерла, но все равно спасибо.

Вешаю трубку и представляю себе, как сейчас ее имя где-то вычеркивают из списка: одним человеком меньше, одним свободным местом для другого больного больше. Жизнь продолжается.

Несколько часов спустя прохожу мимо ее палаты и вижу там следующую пациентку, девушку лет двадцати. Молодой мужчина, очевидно бойфренд, держит ее за руку, на подоконнике ваза с цветами. Имени миссис Риаз над кроватью больше нет. Вскоре я и не вспомню о ней. Такова работа в больнице, да и вообще медицина. Жизнь продолжается, в ней нет остановок, ни на мгновение.

Четверг, 9 октября

Замечаю, что кто-то слоняется за окном ординаторской.

– Кто это там? – спрашиваю, указывая на тень, немедленно скрывающуюся из виду.

Льюис пожимает плечами и продолжает диктовать распоряжения о выписке. Руби поднимает голову, и на лице ее мелькает странноватое выражение.

– Ой, это, наверное, ко мне, – говорит она, выскакивая за дверь.

Пару минут спустя Руби возвращается.

– Кто это был? – спрашиваю.

Она делает вид, что не слышит, но вид у нее виноватый. Смотрю с подозрением и спрашиваю, уж не Любимчик ли к ней заглянул.

– Ну… да, он просто зашел, – мгновение она колеблется, – чтобы спросить, не схожу ли я с ним сегодня на лекцию по лапароскопи: у него оказался лишний билет.

Я поднимаю одну бровь.

– Почему он не мог войти и спросить, а не слоняться в коридоре?

Руби замирает, пытаясь придумать причину.

– Он… просто не хотел вас беспокоить, – весьма неубедительно объясняет она. – В любом случае я согласилась, так что не ждите меня. Мы потом пойдем ужинать.

Руби отворачивается и спешно включает чайник.

«Да кто бы сомневался, – думаю я, – наверняка это не все, что у него запланировано».

Пятница, 10 октября

Миссис Майлз сегодня выписывают. Но не раньше, чем пройдет обход, на котором мистер Баттеруорт объяснит в своем неподражаемом стиле, что у нее был панкреатит, но теперь она поправилась и может отправляться домой.

– Вы алкоголичка? – интересуется он немного некстати.

– Прошу прощения? – шипит она.

Эту реплику он игнорирует.

– Вероятно, камни в желчном пузыре. Что там на снимке? – продолжает мистер Баттеруорт, оборачиваясь к Старой Кошелке, которая оборачивается к Дэниелу, который оборачивается к нам с Суприей.

– Хм, – одновременно бормочем мы, пытаясь отыскать запись в карте.

Мистер Баттеруорт уже перешел к другому пациенту. Решаем разыскать снимки и отправить их семейному врачу миссис Майлз, чтобы оповестить его о случившемся и дать рекомендации на будущее.

– Ну, теперь все? – спрашивает она отрывисто, словно лает. – Я могу отсюда уехать?

– О да, – улыбаюсь я, – можете возвращаться домой.