Цитаты из книги «Книга Одиночеств»

себя все время так чувствую: у меня нет человеческого тела для «следующей ставки». И оно уже крутится. И повлиять на процесс я, конечно, могу примерно в той же мере, что и всякий игрок в казино на вращение колеса

нее был цветной телевизор, что автоматически делало ее духовным лидером поселка.

особый, утонченный идиотизм человечьего бытия: мы все (и сам Р. Т. – иногда, и я тоже – часто) живем так, словно бы это первая попытка в спортивном соревновании или плановая репетиция в провинциальном театре. У примадонны из-под юбки выглядывает нечистая комбинация; герой-любовник смердит застарелым перегаром; прочие и вовсе не выучили текст, понадеялись на суфлера – а ведь такой должности вовсе нет в штатном расписании: сократили ее экономии ради, еще много столетий назад. И ладно бы в переселение душ, что ли, верили, обалдуи. Так ведь нет. Дикарское, говорят, суеверие. Противоречит оно, говорят, нашему, православному историческому материализму. Где логика? Где-где…

Зато по ночам он жил исключительно духовной жизнью. В это время суток душа его смятенно металась по закоулкам мясной темницы, побуждая прочую тушу педантично воспроизводить эти метания в материальном мире

грозно потрясал аурой, благодатно сиял чакрами

отлично знает, что висеть на Древе Познания – милое дело, наилучший способ скоротать вечность-другую.

горло перехватывает от нежности, как в детстве от говяжьей печенки, которую я ненавижу. Потому что кровь – она не для того, чтобы ее в жареном виде жрать. Ее пить надо. Свежую. И только из любимых.

так уж все устроено, что молчать об одиночестве нельзя. О чем еще и говорить, о чем писать и читать человеческому существу, обретающемуся в центре циклона между рождением и смертью? События эти почти тождественны: два шага в сторону абсолютного одиночества

который рассказывал мне о своем опыте игры в рулетку. – Понимаешь, – говорил, – когда у тебя уже нет денег на следующую ставку, последняя ставка уже сделана, и эта пакость уже крутится, крутится, и ничего нельзя изменить, и остановить ничего нельзя, и вообще никак повлиять, – о, это такой кайф, такой адреналин, такой отдых от всего остального! Блин. Какой же это отдых? Я себя все время так чувствую: у меня нет человеческого тела для «следующей ставки». И оно уже крутится. И повлиять на процесс я, конечно, могу примерно в той же мере, что и всякий игрок в казино на вращение колеса. Думать иначе – сопливые иллюзии, мне так кажется нынче утром.

казать: все будет хорошо. Скоро, совсем чуть-чуть подождать осталось, тебе исполнится восемнадцать лет, и в этот день ты уйдешь из дома, и больше ни одно человеческое существо никогда в жизни не станет тебе указывать, что «можно», а чего «нельзя», потому что ты этого не позволишь – никому, никогда. Сами разберемся: нам жить, нам умирать. Никто за нас с тобой этого не сделает, а потому пусть сидят и молчат в тряпочку. Сказать: все будет хорошо. Ты, уебище асоциальное, выкрутишься как-то, будет у тебя дом, чтобы спать, много хороших ботинок, чтобы ходить, и даже машина, чтобы кататься. Поганенькая, конечно, но для того детены