Глава 7

Мы спускаемся на завтрак, и я почти сразу же теряюсь. Столовая при свете утренних ламп цветная: синий, желтый, белый оттенки. Пахнет едой. Людей очень много, все взрослые, гораздо старше меня и Аленки, самым младшим около двадцати, старшим – наверное, за шестьдесят. Аленка поднимает на меня взгляд: она не очень знает, что делать, и я пожимаю плечами в ответ – наверное, как обычно. Вон там берут подносы, подходят за раздачей. Все в порядке.

Мы так и делаем, берем по подносу. Подходим, очередь небольшая, но впереди старичок, который очень долго выбирает. Мы с Аленкой снова переглядываемся: можно выбирать? В интернате ты выхватывал кусок и убегал подальше, торопясь его съесть, если не успеешь за десять минут – выгонят, ну и другие забрать могут. Старичка никто в открытую не подгоняет, хотя женщина в форме-хаки с завязанными косынкой волосами хмурится.

Потом наша очередь. И я понимаю старичка: куча блюд, некоторых я даже не знаю. Вон то, желтое, яичница. С красным – должно быть, овощи. Куски рыбы узнаю без труда. Колбасы тоже, хотя они выглядят иначе, чем домашняя из оленины. Упаковки с чем-то запечатанным вообще ни на что не похожи, хотя на них нарисованы ягоды – черника, клубника, ежевика.

Мы набираем побольше всего. Я хватаю целых два запечатанных стакана с рисунками вишни и ежевики. Аленка пытается сцапать четыре, но у нее не хватает места на подносе.

– Кофейный аппарат там, – успевает сказать девушка в косынке, которая следит за нами со странным выражением лица – то ли жалость, то ли брезгливость.

Бьет гонг.

Я роняю поднос.

Вернее – почти роняю. Кто-то его подхватывает, и я не вижу – кто, потому что вытягиваюсь по струнке. Не дышу. Не думаю. В интернате я могла почти спать на речах Великого Вождя, а сейчас она меня поймала, застигла врасплох, зато даже самые придирчивые смотрительницы не упрекнули бы в том, что нарушаю правила.

Я даже слушаю.

Речь звучит иначе. Великий Вождь подчеркивает заслуги Сферы Науки, достижения разума и знаний. Новейшие открытия станут рупором цивилизации и приведут в будущее и так далее. Я слышала что-то похожее, но здесь люди кивают, улыбаются, тот старичок поднял палец и трясет им в такт каждому слову.

Когда речь заканчивается, осмеливаюсь посмотреть: кто же подхватил мой поднос.

Это парень лет двадцати. Он довольно высокий, но тоже полукровка —разрез глаз, как у людей старой расы, а волосы светлые, почти белые. У него вздернутый курносый нос и узкий подбородок. Парень широко улыбается, демонстрируя белые зубы, да и поднос держит демонстративно – погляди, мол, я тебе тут поймал. Одет в брюки и куртку синего цвета, но куртка небрежно расстегнута, под ней рубашка.

Я понимаю, что пялюсь в темно-зеленые глаза, а потом еще и на зубы. Моргаю. Потом замечаю бейдж.

– Янош Тан, – прочитываю вслух.

«Тот самый».

Это имя называла Люси Комарова.

– Приятно познакомиться, – голос у него бархатистый и приятный. Я чувствую подкатывающее к щекам тепло. Это немного бесит. Он, кстати, все еще держит поднос с моей едой.

– Марта Сюин, – чуть с вызовом говорю я.

Он улыбается еще шире.

– Много о вас слышал. Ладно, не стану врать, в основном о ваших родителях. Классический труд, уже практически канонизированный, – Янош хмыкает. – А ведь мы с вами поедем исследовать настоящие слезы Инд. Потрясающий феномен.

Он держит мой поднос.

Я хочу есть. Аленка смотрит выжидающе.

Я тяну поднос на себя, а что ответить – понятия не имею, и Янош послушно выпускает его.

– Эй, с вами сесть можно? – говорит он вслед. Я пожимаю плечами. Столы большие, не выгоню же прочь.

Он и впрямь подсаживается, как раз, когда Аленка сдергивает этикетку с того стакана. Внутри кисломолочный напиток, ну или что-то вроде напитка – похоже на простоквашу из оленьего молока, только запах не такой резкий, вернее —пахнет ягодами. Открываю свой, и конечно, сажаю пятно на рукав. Разумеется, в этот момент Янош возвращается с собственным завтраком и невинным:

– Так можно к вам, да?

Рукав приходится прятать, а есть медленнее, чем мы привыкли. Я хочу есть. Хорошая еда, много. Всю не проглотишь за один раз. Надо придумать, как запасти на потом. Остальные стаканы можно не открывать, получится пронести их, я не видела смотрительниц на входе – здесь вообще никакой охраны.

Не думать про Яноша, хотя…

– У меня есть фигурка Плакальщицы Инд, – говорю ему.

Сама не знаю, зачем. Может, чтобы реакцию посмотреть. Это глупо: Аленка и то понимает, сжимается. Я вспоминаю, что мы так и не налили кофе.

– Правда? – Янош склоняет голову набок. Волосы у него длиннее, чем положено по уставу. – Я бы с удовольствием взглянул.

– Почему нет? Только кофе принеси. Аленке тоже.

Янош протягивает той руку.

– Янош Тан.

Аленка, конечно, молчит, к длинным пальцам не прикасается. Я отмечаю ухоженные ногти.

– Она не говорит, – быстро произношу и добавляю мрачный взгляд. Янош понимающе ретируется. – Не бойся, он не плохой. Мне сказали… ну, вот женщина, с которой вы в душе встретились. В общем, он что-то вроде историка, поедет с нами. Надо ведь подружиться с будущими членами экспедиции, правда?

Аленка кивает.

Впервые задумываюсь: а она, вообще, почему едет? Она совсем маленькая. Кто она такая?

Ну, вот Янош и пригодится. Не стоит обманываться, что он совсем сопляк, всего лет на пять постарше меня. Люси сказала, будто он разбирается во всяких древностях, значит, не последний человек в экспедиции. Так что когда Янош возвращается, я стараюсь аккуратно вплести свой вопрос в беседу:

– А что вообще будет? И мы зачем?

Воцаряется пауза. Чтобы ее заполнить, мы обе с Аленкой одновременно пьем кофе. Он горьковатый, мне совсем не нравится. Аленка кривится и отставляет пластиковый стакан. Янош как ни в чем не бывало протягивает бумажные пакетики:

– Сахар. По два на каждую, будет гораздо вкуснее. Ну, Марта, вам, наверное, не нужно объяснять. А вот Аленка Новак… я слышал, что наш руководитель, Иван, что-то планирует. Но всех деталей он не рассказывает даже мне. С Иваном-то вы уже познакомились?

Мы обе киваем. Я добавляю:

– Он привез нас сюда.

– Узнаю старого доброго Ивана Лю, всегда сам делает все, что не доверяет другим… однако, это означает, что он считает вас обеих крайне важными. Например, мне он просто отправил телеграфом приглашение.

Янош фыркает.

По-моему он нам завидует. Я проглатываю яичницу – она приятно-пряная, солоноватая, в меру нежная и плотная. Красное кисловатое. Это вроде помидоры, ну, может, не совсем настоящие, но из какого-то концентрата точно. Я взяла уже эти пакетики, высыпала сахар-песок – столько лет его не видела, – стакан Аленки и свой, себе один, ей три. Поджаренный хлеб мажу маслом и кладу кусок сыра и рыбы. Зачерпываю сладкую простоквашу.

И только поэтому сдерживаюсь: ты правда завидуешь? Нам? Тебе рассказать, откуда нас забрал Иван?

«Не нужно».

Мы едва знакомы. Янош не виноват, что он ничего не понимает, и что меня бесит – тоже не виноват.

– Наверное, родители Аленки тоже ученые? – подсказываю ему.

– Нет, не слышал… Но, я еще раз повторю, Ивану можно доверять. Он надежный человек.

Янош поднимает свой стаканчик с кофе.

– Предлагаю тост. За то, что мы здесь и за экспедицию за слезами Инд.

Я не очень понимаю, что такое «тост». Аленка тоже медлит. Повторяя за ним, мы поднимаем стаканчики.

Янош в замешательстве, это заметно по его лицу. Он легонько касается ярко-желтым пластиковым боком своего стакана о наши по очереди. И пьет. Мы за ним. С сахаром и правда вкусно. Аленка делает после первого глотка второй —понравилось, распробовала.

– Сейчас будет всякая подготовка и прочие вводные лекции, пойдемте вместе? А потом… у вас правда есть настоящая фигурка Плакальщицы?

– Ага.

Я киваю.

Может, Янош не такой уж противный. Смешной. Он просто не жил в интернате. В тундре тоже.

Это же хорошо.

– Меня можно просто Марта.

– Восхитительно. Тогда – «на ты»?

Он протягивает мне руку, и я пожимаю ее. Пальцы прохладные, рукопожатие крепкое. И он опять улыбается, чуть свесив голову набок; в ярком свете ламп глаза прозрачные, не зеленые, а голубоватые – как далекий ледник.

Я отвечаю улыбкой на улыбку.

После завтрака урок политпросвета. Он обязательный для взрослых, это везде так, я слышала, что даже в столице минимум час в день тратят на просвещение. Чтобы люди не забывали о том, что мы живем в лучшей стране, о нас заботится Коллектив, еще говорят, мол, нужно гордиться собой, к какой бы Сфере ты ни принадлежал. Ничего плохого обычно не рассказывают. Массовые убийства, резня Плакальщиц, доносы и казни, люди в черных машинах, которые стреляют в оленей и в других людей, как в оленей – в другом мире.

Мы сидим за широкой, зато довольно низкой партой. Кабинет светлый. На стенах портреты Великих Вождей – начиная от первого, который сверг Циннари Вена, последнего императора тогда еще не Республики, а Империи Индар. Я слушаю нашего лектора, худого невысокого мужчину лет сорока, который одет в черную униформу и зорко высматривает маленькими темными глазками каждое лицо – только попробуй сделать недостаточно одухотворенное и патриотичное выражение. Тем не менее, в комнате тепло и удобно. Рядом Аленка. Янош тоже подсел, слушает, иногда кивает. Я разглядываю то лектора, то портреты, хотя Вождей-то уж выучила до каждой морщинки – они все мужчины, всем лет по шестьдесят. Их десять. Сейчас во главе Коллектива одиннадцатый. Двести пятьдесят лет прошло, как-никак. А вот Циннари Вена я никогда не видела, ни в одном учебнике нет портрета последнего императора. Политруки его иногда описывают как жадного, ленивого и глупого человека. Я всегда представляла себе его жирным, лысым и носатым – в конце концов, он же из Хофеша по матери, а там люди с большими носами, а глаза у них навыкате, а еще иногда черная кожа. Я видела несколько карикатур, хотя живых ни разу.

Почему-то задумываюсь сейчас: а может, он был другим? Решаю спросить у Яноша. Он же историк. Наверняка, знает больше.

И я ему обещала показать фигурку.

Аленка скучает, думает о чем-то своем. Она сидит, подперев голову рукой. У нее нейтральное выражение лица.

Интересно, кто она такая? Янош называл ее фамилию. Новак. Довольно распространенная.

А почему она тоже едет в экспедицию? И кстати, когда она?

Мысли уходят далеко от политпросвета. Я спохватываюсь: в интернате всегда любили подловить в такой момент и задать провокационный вопрос. Со временем научилась отвечать, но все равно рисковала остаться без обеда или ужина за ошибку. Худой человек протыкает нас пристальным взглядом, но людей здесь много – почти все, наверное, кто был на завтраке, Люси и того старичка точно заметила. Так что мы его не особенно интересуем.

Кстати, а Иван где?

Вопросов целая куча. Я начинаю ерзать, дожидаясь конца лекции.

– Я обещала показать тебе фигурку, – говорю в коридоре. Справа и слева от нас синие стены. Стрелки на них желтые. Указывают: «Лаборатория 1», «Лаборатория 2», «Столовая», «Женский дормиторий», «Мужской дормиторий». Чуть дальше окно. В интернате на окнах экономили: в коридорах точно не было, поэтому всегда царила серая мгла и электрический мертвый свет.

– Ага, – Янош достает сигарету и прихватывает ее губами, а потом протягивает мне пачку. Никогда раньше не курила, но тут храбрюсь, хватаю. Он щелкает было зажигалкой, морщится в сторону круглого красного знака: «Курение запрещено», вздыхает. – Охотно гляну.

Аленка идет с нами. Мне порой кажется, что она того гляди заговорит, у нее вопросов еще больше, чем у меня.

По пути Янош спрашивает:

– Как тебе наша дыра? Я здесь уже несколько недель или месяцев. Городишко дрянь, смотреть не на что. Нашел пару магазинов с паршивыми сигаретами, а остальное —сплошные общинники. Крестьяне, —он уточняет так, будто я жила в дикой тундре, причем исключительно в обществе оленей. Я фыркаю.

– Я знаю, кто такие общинники. Между прочим, они соль земли.

– Ага, горькая. Слабительная.

Янош хмыкает и прячет сигарету за ухо. У меня горят щеки.

– Так нельзя…

– Слушай, я знаю, что тебя держали в интернате. Забудь. Все позади. Это, – он обводит рукой коридоры, стрелки, двери цвета жженого сахара. – Территория Сферы Науки. Нам позволяют немного больше, если ты понимаешь, о чем я. Даже Великий Вождь и Сфера Управления понимает, что без нас никуда. Ты же слушала Кан Зихао? Лектора?

Я киваю.

– Ну так вот. Сила Народной Республики Индар – в науке, в знании. Ученый не может ничего принимать на веру. Эксперименты, доказательства, исследования. Хочешь я тебе тут все покажу?

Янош в очередной раз ну очень широко улыбается. Я даже чуть отодвигаюсь. Чего это он такой милый?

«Мои родители», – едва не говорю я. – «Исследовали слезы Инд. А на них написали донос. Их казнили, вот, что с ними сделали. Их убили. Сфера Управления отправила силовиков. Что ты на это скажешь, мальчик из столицы, Янош Тан?»

Аленка чуть убегает вперед. Я смотрю под ноги, вижу ее черные туфли. Нам выдали новые туфли. Вместе со всей остальной одеждой.

Удобные. Нигде не жмут, не натирают. Впору.

Я молчу про донос, потому что призрак «Солнышка» встает мрачной серой тенью, от которой кричишь: пожалуйста, только не это. Я согласна на любые условия. Только не туда. Не обратно.

– Женское общежитие, – читаю указатель, когда мы поднимаемся по довольно пологой лестнице. Вчера тоже шли похожим путем, но я запуталась. Это здание не больше интерната, вроде так мне показалось, но всяких комнат, лестниц, коридоров много. Спасибо указателям и лестницам.

– В комнату не заходи.

Аленка встает в дверях. Янош покорно дожидается снаружи. На сей раз я спрятала фигурку в шкафу: нашла доску, которая держится не очень плотно, и засунула туда. Приходится залезть целиком, чтобы найти выступ. Костяная статуэтка падает мне в ладонь.

– Вот, – потом я протягиваю ее Яношу.

Мне не очень хочется отдавать Плакальщицу. Пускай никакой это не подарок матери, а всего лишь Эллы, которую я не очень-то любила – и она меня тоже, пускай напоминает скорее об интернате, сделана из кости оленя – бедный Первоцвет, все равно. Не стоило сюда приводить Яноша. Плохая идея. А хотя, отдам —и забуду об этой штуке. Люси уже ее видела, ну так будет безопаснее, если она окажется у другого. Тогда, еслидаже на меня напишут донос, то ничего не найдут.

«Откуда вообще такая мысль?»

Я передергиваю плечами. Янош рассматривает фигурку сначала на своей большой длиннопалой ладони, потом подходит к очередному коридорному окну, чтобы оценить костяное изделие на просвет. Он присвистывает.

– Потрясающая работа. Этой штуке больше двухсот лет, ты знаешь?

– Да, – киваю я.

– Геноцид жриц Инд случился… сто шестьдесят девять лет назад, но подобные амулеты делали еще раньше.

«Геноцид».

Даже Аленка – она по-прежнему здесь, подобралась к Яношу и слушает с открытым ртом, – подпрыгивает.

Так нельзя говорить. «Искоренение». «Очищение». Иногда еще: вынужденная мера.

– Жрицы Инд были… разрушающим сознание фактором.

Кажется, так это звучало в речи идеолога. И Великого Вождя.

Янош продолжает изучать фигурку, но потом разворачивается всем телом:

– Религия не настолько однозначна. Она давала людям надежду. Плакальщицы – это просто женщины, которые поднимались на ледник, совершали ритуалы, приносили Инд свои просьбы. Они верили в них, и люди верили им.

Я отступаю, пока не упираюсь спиной в стену. Сердце колотится в ушах и висках.

– Да не делай ты такое лицо. Знаю, обычно все упрощают. Еще раз: будь ученым. Анализируй. Думай.

Он стучит пальцем с этим своим гладким ухоженным ногтем – не чета моим обломанным и погрызенным, – по лбу. Аленка выдыхает. Я пока не могу. Мне страшно. Может, мне стоит держаться подальше от Яноша. В конце концов, на его родителей никто не писал доноса, а он не жил в интернате для детей изменников родины.

– Позволишь оставить пока себе? Очень интересная работа, хочу на досуге поизучать.

– Валяй, – я пожимаю плечами. Немного жалко, но не страшно. Так спокойнее. – А теперь покажешь здесь «все»? Ты обещал. И еще, я… —кидаю взгляд на Аленку. – Мы хотим узнать побольше про экспедицию, про слезы Инд, ну и почему нас туда берут. Меня —из-за родителей, понимаю. Я действительно… – задумываюсь. – Полагаю, кое-что знаю про ледник, про то, как там себя вести и как найти слезы Инд. Но все равно, неужели нет кого-то получше? И…

«Зачем Аленка?»

Этот вопрос проглатываю прежде, чем он покинет рот. Он невкусный, как комок перловой каши из интернатской миски. Может, Янош сообразит разъяснить сам.

– Тогда идем.

Он достает из кармана часы. Настоящие. На цепочке. Мы с Аленкой завороженно таращимся на круглый желтый корпус, белый циферблат. Блик солнечного зайчика попадает в глаза. Я моргаю.

Настоящие карманные часы. У папы таких не было. Целая куча приборов —да, но приборы нужны, чтобы замерить расстояние, звезды, температуру и прочее, а карманные часы – баловство, развлечение.

«Роскошь».

Это почти запретное слово. Оно скорее ассоциируется с последним императором Циннари Веном. Шелковые подушки, бесполезные мелкие собачки, которые едят из золотых мисок, а на шее у них бриллиантовые ошейники. Собственные часы, надо же.

Янош, похоже, не замечает нашей реакции.

– Через три часа Иван будет рассказывать про подготовку к экспедиции. Это надолго, так что советую как следует подготовиться. Прогуляться и познакомиться поближе точно успеем.

Он убирает часы.

Вот так просто, словно простенький огрызок карандаша в карман. А вот статуэтку аккуратно кладет в другой.

С ума сойти.

– Ну так, идете?

– Конечно. Веди. Мы вообще-то только вчера приехали.

Ну и пускай, часы. Я не собираюсь перед ним преклоняться только из-за подобной штуки.

Обойдется.

Впрочем, вскоре я забываю о часах. Янош чертовски много знает – и про городок Ши-тару (его основали в восьмидесятых годах прошлого века, в основном благодаря плодородной почве, пытались выращивать рис на местных болотах, но там оказалось слишком много сероводорода, из-за череды несчастных случаев прекратили). Мы выходим на улицу, и Янош показывает нам вид с пригорка – Ши-тару действительно лежит в неглубокой ложбине, а дальше идут овраг за оврагом, эти ямы тянутся почти до горизонта, словно какой-то невероятный великан оставил следы громадных ног.

– Наверное, болото бы осушили, но здесь решили построить научный центр, – он делает жест длиннопалой ладонью, теперь указывает на то здание, откуда мы вышли. – Тоже, можно сказать, старейший. Конечно, поначалу здесь в основном разрабатывали оружие, как и везде, – он ухмыляется, а я невольно вжимаю голову в плечи. По-моему, Янош все-таки много болтает. В интернате бы он не выжил. Даже в женском.

– Но потом появились и другие направления… Сейчас слезы Инд приоритет Сферы Науки, ты слышала, Марта? Ты рада, что будешь частью экспедиции? Великая честь, у нас в университете Лан-Ши многие бы правую руку себе разрешили отрезать, только бы попасть сюда. Представляю, как они будут тебе завидовать, когда узнают об открытиях!

– Чего? Завидовать? —отвечаю я злее, чем мне бы хотелось. —Я торчала в «Солнышке». Знаешь, что это? Интернат для девочек. У нас были решетки на окнах. Мы пилили лес —такой убогий и мелкий. Таскалибревна. Иногда пахали землю, это уже была хорошая работа. А еще там была каменная яма.