Шоколадно-сливочный десерт с ананасом

Ингредиенты:

Для насыпной основы:

– 100 гр. масла

– 200 гр. муки

– 50 гр. сахара

Способ приготовления:

Растереть масло с сахаром и мукой до получения крошки. Запечь крошку в духовке до готовности (10—15 минут).

Для шоколадно-сливочного наполнителя:

– 200 гр. белого шоколада

– 100 мл. сливок

– 10 гр. сливочного масла

Способ приготовления:

Довести до кипения сливки, добавить шоколад и снять с огня. Когда шоколад начнет топиться, добавить сливочное масло разбить его блендером. Отправить в холодильник до застывания.

Способ формирования десерта:

Выкладываем основу в десертный стаканчик, сверху добавляем сливочный наполнитель. Украшаем кусочками свежего ананаса.

Саша Галицкий. История о старости

Под мягким нажимом хорошо заточенной стамески закручивается тонкая кудрявая стружка. Следом появляется запах – запах свежего дерева. Еще несколько движений, и появится контур. За ним – очертание фигуры. Потом, много позже, – готовая работа, вырезанная из дерева. Сделают ее старческие руки, измученные болью и скрюченные артритом, но все еще чувствующие под своими пальцами и нежное податливое дерево, и острое лезвие инструмента. Художник Саша Галицкий – человек удивительный. Пятнадцать лет назад он бросил свою обычную и вполне успешную работу ради того, чтобы учить стариков резьбе по дереву. Сегодня этот человек с широкой улыбкой и печальными глазами – мой собеседник.

– Саша, в последнее время вы стали главным специалистом по старикам. Вы пишете книги, о вас снимают фильмы, вас цитируют. Скажите, а старость – это страшно?

– Мы честно говорим?

– Конечно.

– Тогда, конечно, страшно.

– Страшно – потому, что близка смерть?

– Нет, смерть сама по себе не страшна. Страшно быть старым: когда отключаются органы, когда тело постоянно болит. За длинную жизнь мы платим болью и неудобствами.

– А почему вы считаете, что смерть не страшна?

– Потому что человек уходит и все, перестает существовать. Страшен сам процесс ухода. Все люди, немного пожившие и подумавшие о жизни, ждут перехода легкого и надеются на него. Но это мы говорим о тех людях, которых минули страшные болезни и деменция. Они умирают от старости.

– Какой средний возраст ваших учеников?

– Средний возраст от 75 до 97, а самому старшему в этом году будет 105 лет. Правда, он пару лет назад перестал ходить.

– Такая длинная жизнь – это благословение или проклятие?

– Я думаю, что это благословение. Как сказала одна из моих подопечных, юная девушка: «Тот, кто стыдится своей старости, не достоин ее». И, мне кажется, это очень правильная фраза. Ведь люди, которые так долго живут, готовы к смерти. Они видят ее постоянно. И когда количество тех, кто уже «там» становится больше, чем тех, кто еще «здесь», то понятно, что скоро и твоя очередь наступит.

– А вы привыкли к этому процессу? Ведь вы тоже очень часто сталкиваетесь со смертью.

– И да, и нет. Очень трудно, как это случается неожиданно. Когда ты приходишь на урок, и вдруг говорят, что человек умер. Это очень тяжело. Это как вдруг в душе разверзлась дыра. Ведь вот он, только что был, я с ним беседовал, он вырезал условно своего козлика. И теперь его нет. Я, когда прихожу на уроки, действую как электрический прибор, который выдает энергию. А когда такие вещи происходят, то эту энергию просто неоткуда взять. Создается вакуум. Мне нечего дать, а им нечего получить.

– Тяжелая у вас работа.

– На самом деле, мне повезло. Мне удалось придумать, как сделать из моей работы арт-проекты. Вот один из самых известных проектов «Ван Гоги». Это когда мы вырезали портреты Ван Гога. Получилась целая выставка.

Или проект «Неуспевающие». Я придумал, что это как будто школа, где некоторые ученики «не успевают». Вообще это очень специфическая школа, куда приходят, условно, в десятом классе, а уходят в первом.

– Этот процесс происходит на ваших глазах?

– Ну конечно. Это обратный процесс, когда у человека выпадают первые зубы, потом он начинает ползать, а потом превращается в ничто. Я себя ощущаю рыжим клоуном. Я не могу избавить их от болезни и смерти, но я могу сделать так, что человек встанет через три часа и скажет: «Я не заметил, как пролетело время».

– Где вы берете на это силы?

– Пока вырабатываю сам. Но это правда сложно. Я раньше не верил в эти энергетические вещи. А сейчас понимаю, что такое энергетическое истощение. Мне всегда после работы нужно время, чтобы восстановиться.

— Коучеры и психологи любят рассказывать мотивирующую историю о том, что однажды в доме престарелых проводили опрос. И спрашивали пожилых людей, о чем они жалеют в жизни. И все отвечали: «О том, что не успели сделать». А вы, как человек, который каждый день видит стариков, можете сказать, о чем они жалеют?

– Я не буду спорить с психологами. Но я думаю, что каждый жалеет о своем. Но вот сегодня я спросил одного деда: «Ты хочешь сбросить пятьдесят лет?» И он сказал: «Конечно!». А другие не хотят возвращаться назад. Они считают, что прожили свою жизнь, и этого достаточно. Но старым быть тяжело, я все время возвращаюсь к этой мысли. Ведь старость – это возраст хрупкости. Когда любая поломка может привести к смерти. И это происходит моментально. И я это вижу каждый день. Сегодня он прекрасно выглядит, ходит, работает. В общем, огурец. А завтра… Не хочу пугать.

– Эти люди, с которым вы работаете, прожили страшный двадцатый век. Может быть, самый страшный в истории человечества. Чему вы у них учитесь?

– Я учусь видеть в них себя, мне интересно, что будет со мной. Я вижу, что каждый день – это подарок. А еще я учусь у них свободе. Я учусь не играть в те игры, которые навязываются мне извне. А вообще-то я работаю с разными людьми. И с теми, кто прошел через концлагеря, и с создателями космических проектов, и с бывшими мясниками.

– И вы чувствуете разницу?

– Разница потрясающая. Люди менее успешные в жизни – они более благодарные, нежели те, кто поднялись очень высоко по жизненной лестнице. «Принеси-подай-поди вон!» – это, конечно, больше относится к тем, кто был очень успешен в своей прошлой жизни. Они более целеустремленные, сконцентрированные на своей работе. Они понимают, чего они хотят и приходят на кружок, чтобы я им это дал. А те ребята, попроще, они более теплые. Они могут прижаться ко мне щекой, обнять. Это очень трогательно.

– А вы всех помните? Их имена, истории?

– Я не понимаю вопрос. Ну как я могу их не знать? Ну, конечно, я их помню. Я помню всех людей, которые ушли. Причем иногда люди перестают ко мне ходить, а потом через какое-то время возвращаются. Я в какой-то момент понял, что я для них важнее, чем они для меня. Это люди, у которых есть цель – сделать проект. Мне с ними комфортнее, понятнее, чем с детьми, например. Потому что дети могут поменять решение, им может наскучить. А они люди усидчивые. Они работают до конца.

– А что они пытаются выразить в своих работах? Они вспоминают концлагеря или войны, или потери?

– Люди возвращаются в детство, в родителей своих. В игрушки, в которые они не доиграли, в бантики, которые не довязали. Домашние животные, которые у них были в довоенной Польше, дом, в котором они жили когда-то, старое еврейское местечко. Это и держит людей. Они проигрывают заново свое детство. У них даже Ван Гог похож на давно умершего деда.

– А бывало такое, что вы видели, что у человека настоящий большой талант, и если бы жизнь сложилась по-другому, он мог бы стать скульптором или художником?

– Ну практически все это поколение – люди с нереализованными возможностями. Они всю жизнь занимались чем-то: кто на складе работал, кто водителем был. А сейчас они становятся художниками. Эти люди – это живая история, и вот она, под моими руками. Один товарищ у меня из списка Шиндлера, другие пережили Хрустальную ночь. Это счастье, что они еще не ушли, что можно поймать время за хвост и увидеть их, поговорить, потрогать. Потому что для них это было вчера. Это страшно интересно наблюдать за тем, как история ткет судьбы людей из пустяков. У меня был один человек, которому в Аушвице, когда выбивали номер на руке, одну цифру не добили. И когда его отправляли в печку, то два нациста ошиблись. Они оба написали неправильную цифру, и его отправили обратно в барак, доживать. И так он дожил до конца войны.

– Я недавно написала роман, где одна из героинь – вот такая «девушка», как вы говорите, которая вспоминает свою жизнь. И в работе я использовала многие материалы, в том числе и вашу книгу. То есть вы делаете большое дело, вы историю не только ощущаете руками, но еще и сохраняете.

– Да. Но мне интересны не те ужасы, которые они пережили. Мне интересны их судьбы. Как они смогли выжить, где брали силы для того, чтобы восстановиться из пепла, как им удалось состояться после все, что они прошли.

– И где они брали на это силы?

– В желании выжить любой ценой. Я чувствую этих людей, я ощущаю их, я свидетель их историй. Эти люди остаются у меня в голове и в душе.

– Я знаю, что у вас с вашими родителями были сложные отношения. Вы даже написали книгу о том, как общаться с пожилыми родителями.

– Мы с мамой были очень похожи. Поэтому была любовь очень большая, но и конфликты тоже. Как только я начал выбиваться из ее колеи, начались проблемы. Я хотел самостоятельности, а маме было нужно заботиться обо мне. Это было очень сложно. Когда начинает зарождаться индивидуальность, и она сильная, яркая, нестандартная, то очень сложно ее принять. За самостоятельность нужно платить, и ценой стало расставание с мамой. Но в конце концов, когда мне удалось перерезать эту пуповину, мы с мамой наладили отношения.

– А на пороге смерти чувства обостряются?

– Чувства не оставляют человека до смерти. Чувства все сохраняются до конца, совсем до самого конца.

– А любовные истории в таком возрасте случаются?

– Да сплошь и рядом. И драмы случаются. Ну вот, например, история, которая произошла на моих глазах. Он – успешный, известный, очень богатый человек. А она – женщина простая, женщина-тепло, и он у нее не первый, она уже похоронила нескольких. Они познакомились на моем кружке. Несколько лет назад у него была операция, и она попросила меня помочь вылепить его бюст. В общем, мы лепили этот бюст и все было очень трогательно. Но в какой-то момент вмешались дети, видимо, испугались за наследство. И тогда он положил ключ на стол и сказал ей: «Больше не приходи». Они поссорились, и оба перестали ко мне ходить. А потом я встретил ее в коридоре и начал уговаривать вернуться. Она отказывалась, говорила: «Я не хочу его видеть». А я ей объяснял, что он уже еле живой, он уже давно ко мне на уроки не ходит. В общем, она пришла. И в тот же день вижу – он ползет. Короче, я их как-то рассадил, только чтобы они не вместе были. А потом, через какое-то время, я вижу, что она опять рядом с ним сидит: «Я не хочу менять место! Я вот здесь сидела и буду сидеть!». А он сидит рядом с ней. Оба молчат, работают, сидят вместе. Друг на друга не смотрят. Он выпиливает голую женщину, а она – женщину одетую.

– Потрясающе! А можно сказать, что то, что они делают на вашем кружке – это последние вещи, которые они оставляют после себя?

– Конечно.

– А что происходит, если они не успевают закончить свою работу?

– Я за них заканчиваю.

С Сашей Галицким мы долго беседовали на самые важные в жизни темы любви и смерти. Пили кофе и ели чизкейк с шоколадной глазурью.