Истории и герои

Вот ведь странно: пока ты учишься, школьные годы тащатся еле-еле, а стоит закончить школу, и тебе сразу кажется – ну надо же, как быстро они пролетели! Мне внезапно стукнуло семнадцать, и я в последний раз вышла за ворота школы: экзаменам конец, и учёбе тоже конец. А за школьные годы я успела ещё сильнее втянуться в древнегреческие истории.

Я даже сама взялась учить древнегреческий – язык моих героев и их богов, – я читала пьесы великих греческих драматургов, Эсхила и Софокла, я читала «Одиссею» Гомера, перечитывала её снова и снова, это ведь лучшая книга, которую я вообще читала. (И кстати, я обнаружила, что Гомер-то, оказывается, тоже с Итаки! Правда же, здорово? Тётя Элли мне, наверное, говорила, но я забыла.)

Меня очень увлекала история Греции – и древняя, и современная, меня интересовало всё: и то, что было тысячи лет назад, и то, что происходило сейчас. Я аж возгордилась, когда осознала, что моя родина, Австралия, – демократическая страна, и она не одна такая в нашем мире, то есть у нас народ решает, как живёт общество, как действуют законы и кто стоит у власти. А ведь это древние греки первыми придумали демократию и ввели её у себя в Афинах много веков назад.

Благодаря карте на моей стене я знала все те места, где останавливался Одиссей – точно или наверняка, – пока он десять лет плыл домой после разграбления Трои, после окончания войны. И я изучила все страны и острова, где он побывал. Потому что я постоянно перечитывала «Одиссею» – и на древнегреческом, и на английском. Я знала наизусть все приключения, выпавшие на долю Одиссея за долгие годы его путешествия на Итаку, к тоскующей жене Пенелопе. Я знала, что настырные и грозные женихи ни на минуту не оставляли Пенелопу в покое, и наконец она сдалась и пообещала выбрать одного из них, но лишь тогда, когда закончит ткать саван для своего свёкра. И что она хитро придумала каждую ночь распускать то, что соткала за день, поэтому саван никак не ткался и ей удавалось отбиваться от женихов. На самом деле чем больше узнавала я о Пенелопе, тем больше она тоже становилась моим героем – вернее, героиней.

К окончанию школы я сделала карту, которая занимала полстены в моей комнате, – карту с маршрутом Одиссея, с десятилетним плаванием домой, которое он проделал после того, как греки завоевали Трою. Та хитроумная и чудовищная победа – по-моему, это было величайшее надувательство в истории! – долго не давала мне покоя. Когда греки оставили на равнине между городскими стенами и морем гигантского деревянного коня: мол, это вам, троянцы, наш прощальный подарок. А внутри этого коня притаилась целая толпа греческих воинов, вооружённых до зубов, чтобы ночью потихоньку прокрасться в город и натворить там всяких ужасов. У меня до сих пор хранится в комоде футболка с троянским конём – она мне стала чуть тесновата, но это моё сокровище, поэтому пусть лежит.

Я часто воображала, как это было: вот греки уплывают на своих кораблях, как будто бы покидают свой лагерь, притворяясь, что всё, десятилетней осаде конец, они проиграли и уходят домой. Я представляла, как ликуют троянцы: они смотрят с городских стен и видят, что враг отступает, греки плывут домой, десять лет осады миновали, и войне конец. Они озадачены и обрадованы: им преподнесли такой удивительный подарок – огромную деревянную лошадь! И понятно, что, пока троянцы втаскивали великанского коня в городские ворота, они чего только не испытали: и радость, и облегчение, и торжество.

Это снова и снова прокручивалось у меня перед глазами – во снах, в кошмарах. Я видела, как греческие воины внутри гигантского коня втихомолку радуются, упиваются своей победой и как в ночной тишине они вылезают наружу, спускаются, а захмелевшие троянцы тем временем спят мертвецким сном, воины открывают городские ворота своим, и мстительное греческое войско обрушивается на город – начинаются зверская резня, пожар и настоящая жуть.

Я и ткать научилась, как Пенелопа, – то есть не по-настоящему ткать, конечно, а вязать. Я вязала шарф и, как Пенелопа, перед самым концом работы распускала его и начинала заново. Каждый раз у меня получалось лучше и лучше. Шарф был частично синий в честь Греции и частично жёлтый в честь Австралии. Год шёл за годом, я вязала и распускала, вязала и распускала и мало-помалу прониклась восхищением к Пенелопе не меньше, чем к Одиссею. Одиссея я любила, как любят героев, – он очень отважный, это да, но любить его или восторгаться им иногда нелегко. Потому что, по-моему, он чересчур самодовольный, не особенно честный и благонадёжный, а иногда так и попросту жестокий.

В общем, изъяны в нём имеются, а героям вообще-то никаких изъянов не положено.

И всё-таки Одиссей оставался моим самым великим героем. Я была ему верна и верна до сих пор. Но вот Пенелопой я именно восхищалась. Её терпением, её верностью, пока она ждала Одиссея дома, силой её разума, когда она сопротивлялась женихам, и к тому же она была очень смекалистая и умная.

Пока я училась в школе, я каждый день смотрела на светящийся глобус, на карту у себя в комнате, на тётины открытки с видами Итаки.

За все эти годы я постепенно пришла к мысли, что мне почти ничего не известно о тёте Элли. Она гречанка, живёт на острове под названием Итака, она старенькая, маленькая, смуглая и вся в морщинах, она моя двоюродная бабушка и она умеет так красиво, так изящно танцевать, и, когда она гостила в нашем доме, мы делались счастливее. Она приносила нам жизнь и смех. Вот и всё. Я часто расспрашивала о ней маму и папу. Но они, похоже, и сами знали немного. Она живёт одна на Итаке, она вдова, она так и не вышла замуж после смерти её молодого мужа Алексиса. У неё нет детей, и она единственная наша родственница в Греции. Только это родители и знали – или только это договорились мне рассказывать.

Для нас она была просто тётя Элли, а теперь она осталась далеко-далеко и не могла больше навещать нас. Мы скучали по ней, но при этом мы совсем её не знали. Так удивительно. В каком-то смысле она была моим лучшим и самым надёжным другом, пока я росла, но при этом оставалась совсем незнакомым человеком. Настоящей загадкой.

Вот-вот моя тётя перестанет быть загадкой. Потому что вот-вот я выясню о ней всё – причём таким способом, до какого я бы в жизни не додумалась.

Самое долгое путешествие

Помню, как-то раз, когда я была ещё маленькая, тётя Элли сказала мне, что жизнь кажется ей долгим путешествием и приключением тоже и что надо быть к нему готовой. Тогда я вряд ли поняла её слова, а сейчас-то понимаю. Я отправилась в путешествие на Итаку, и это показалось мне самым великим приключением, но я не была к нему готова. То есть, я-то думала, что была, а на самом деле нет. Если честно, никто меня не подготовил – да и не мог подготовить – ни к жизни вообще, ни к путешествию, ни к приключению. И уж тем более к летучей рыбке.