Традиционная экономика степных соседей России была статичной, односторонней и экстенсивной. Она основывалась на выпасе стад баранов и лошадей, причем лошадь была самым ценным товаром, которым различные кочевники торговали на русских рынках. Для Москвы, нуждавшейся в коннице, торговля лошадьми была важна; для степных обществ она была совершенно необходима. Лучше всех отчаянную потребность кочевников в торговле и их зависимость от иностранных рынков выразил Исмаил, когда в 1533 году его брат ногайский бий Юсуф обратился к нему за помощью. Исмаил объяснил, почему он не может присоединиться к брату: «Твои-де люди ходят торговати в Бухару, а мои люди ходят к Москве. И толко мне завоеватца, и мне самому ходити нагу, а которые люди и учнут мерети, и тем и саванов не будет»[61].
В XVI–XVII веках торговля лошадьми с кочевниками находилась под строгим контролем российских властей и происходила в специально отведенном для этого месте возле Москвы или в нескольких русских городах Поволжья. Лошадей привозили купеческие караваны, называвшиеся ордобазарная станица (путешествующий базар Орды). Подобные купеческие караваны могли быть очень большими; в 1555 году ногайцы отправили в Москву 1000 купцов с 20 тысячами лошадей. В 1688 году калмыцкий хан Аюки послал на продажу в Москву более 9 тысяч лошадей, а семью годами позже отправил 20 тысяч лошадей в Крым. Впрочем, такие большие караваны были исключением. В годы наиболее интенсивной торговли между ногайцами и Москвой, с 1551 по 1564 год, ногайцы в среднем привозили на продажу по 7400 лошадей в год, но обычно речь шла о куда меньших табунах[62].
Типичный ногайский караван торговцев лошадьми прибыл в Москву в 1579 году. Посольский приказ, отвечавший в числе прочего и за торговлю лошадьми, повелел ногайскому каравану расположиться вне городских стен, за реками Москва и Яуза. Лошади были отогнаны, и первые сто лошадей пересчитаны. После того как были взысканы четырехпроцентные таможенные пошлины в пользу Москвы, Владимира и Городка (Касимова), две взрослые кобылы и два жеребца с каждой сотни, первые сто лошадей были отвезены на рынок и была отсчитана следующая сотня. Несколько русских военных охраняли порядок и следили за тем, чтобы все лошади были зарегистрированы и не было драк между русскими и ногайцами. Военных ожидали суровые кары, если бы они позволили невоенным служащим, купцам или духовным лицам купить лошадей. Только военнослужащие имели право покупать лошадей и только после того, как самых лучших забирали для царя. В обмен можно было предлагать сукно или иную ткань, а все предметы, имеющие какое бы то ни было военное значение, были запрещены: медь, олово, свинец, железо, селитра, сера, порох, пули, огнестрельное оружие, копья, сабли и другие железные изделия. Нарушителей арестовывали и приводили к главе Посольского приказа, дьяку Андрею Щелкалову, а их товары конфисковывались в пользу казны[63].
Русский рынок был невероятно притягателен для кочевников. В XVI веке ногайцы стремились в Московию, зная, что смогут купить там самые различные товары: меха, шерсть, головные уборы, доспехи, бумагу, краски, оловянные горшки, гвозди, седла, соколов, листовое золото и серебро. Даже такие традиционные вещи, как доспехи, седла, уздечки и колчаны, ценились больше, если их изготавливали московские мастера. В конце XVII века калмыки все чаще продавали своих лошадей за наличные, чтобы купить многие из этих товаров на русских рынках. В то же время на Северном Кавказе власти разрешали только бартер с местными или персидскими купцами, а в список запрещенных товаров входили золото, серебро, наличные деньги, рабы и охотничьи птицы[64]. Этот список слегка варьировался от региона к региону, за исключением постоянного и всеобъемлющего запрета на торговлю оружием.
Торговля лошадьми была важна для локальной московской экономики и для московской армии, но куда важнее была торговля с мусульманскими государствами на юге, соединявшая Московию с мировыми рынками. Купцы из среднеазиатских ханств, Крыма, Персии и Османской империи привозили товары, высоко ценимые в Москве, а именно шелковую парчу, хлопок и специи, взамен приобретая различные меха, моржовую кость, соколов, доспехи, серебряную посуду и одежду. Русские купцы ездили в Крым и турецкие города Стамбул, Бурса, Токат, Амасья и Самсун, а крымские и турецкие купцы отвозили русские товары в Египет и Сирию. Азов и Каффа были важнейшими торговыми центрами вдоль давнего караванного пути, соединявшего Москву и Киев с Токатом. Торговля была выгодной, объемы были значительными, а таможенные пошлины приносили высокие доходы. В начале 1500‐х годов великие князья московские, казалось, имели бесконечные запасы наличности, и крымские ханы нередко, заняв деньги у еврейских и армянских купцов в Каффе, затем просили, чтобы Москва помогла им выплатить долг[65].
К середине XVI века московская экспансия на юге и изменения в региональной геополитике привели к прекращению торговли с Крымом и Османской империей. Москва стала искать другие пути, выйдя через недавно захваченную Астрахань на связь с Персией и Средней Азией. Русские цари и персидские шахи, объединенные общим противостоянием влиянию Османской империи, находились в тесных дипломатических и торговых связях. В 1620‐е годы, в целях поощрения торговли в регионе и увеличения зависимости местных народов от России, Москва временно освободила от таможенных пошлин персидских и местных купцов, торговавших в Терской крепости и Астрахани. Столетием позже русский чиновник Иван Кирилов описывал оживленную торговлю в Астрахани, где иностранные и русские сукна, меха, кожа и полотна переходили из рук в руки, а персидские шелка и парчи отправлялись в Россию. Кирилов обратил внимание, что большинство астраханских купцов были не русскими, а армянами, индийцами, персами, бухарцами и ногайцами[66].
В XVIII веке Россия все пристальнее смотрела на Среднюю Азию: находившиеся в ней Бухарское, Хивинское, Кокандское, Ташкентское, Кашгарское и Балхское ханства были не только ценными торговыми партнерами сами по себе, но и важнейшими звеньями все более привлекательного «восточного» торгового пути, ведущего в Индию и Китай. Первая серьезная попытка обеспечить российские интересы в Средней Азии имела место в 1717 году, когда Петр I отправил хорошо вооруженный экспедиционный корпус во главе с князем Александром Бековичем-Черкасским в Хиву. Поход закончился катастрофой: многие, включая самого князя, были убиты, а остальные попали в рабство[67].
Тем не менее это событие не покончило с российским продвижением в Среднюю Азию, а лишь притормозило его. В 1730‐е годы, предпочитая постепенную экспансию быстрому военному завоеванию, власти решили построить крепость на полпути между Уфой и Хивой. Крепость, вначале построенная на реке Ор, а затем передвинутая на Яик, получила название Оренбург. Ее задачей было обеспечить безопасность торговли в регионе. Иван Кирилов, главный архитектор российской политики в Средней Азии, видел в Оренбурге нечто большее, чем просто еще одну военную крепость. Со временем Оренбург был призван обеспечить доступ к природным ресурсам региона, стать торговым центром и заложить основу для российского завоевания Средней Азии[68].
В конце XVIII века Оренбург обогнал Астрахань, став самым крупным рынком в Степи, местом покупки продуктов степной экономики, в первую очередь лошадей и баранов, и предметов роскоши с Востока. Как правило, российские власти применяли политику «кнута и пряника», превращая торговлю и доступ к рынкам в средство контроля над людьми, жившими в пограничье. В XVIII веке подобный подход видоизменился и стал применяться более сознательно. Теперь представители властей настаивали, что использование торговли как «пряника» было необходимым средством для умиротворения казахов. В 1770‐е годы русский посол к казахскому хану Нуралы откровенно заявил: «Яицкая степь для Вас так, как сухопутное море с портами; во-первых, большей порт Оренбург, а потом Яицкий городок и вся яицкая до Гурьева городка, также и Астрахань, и во всех сих местах можете Вы производить торги и получите себе немалую чрез сие прибыль, если только тихо и смирно и год от году будете исправнее»[69].
Вплоть до русского завоевания Средней Азии в 1860‐е годы Оренбург оставался передовым военным и коммерческим форпостом империи. Огромные караваны в 500 и больше верблюдов, нагруженные товарами и серебром, пересекали казахскую степь от Оренбурга к Хиве и Бухаре – и обратно. Безопасность этих караванов зависела от того, будут ли их защищать местные казахские и каракалпакские вожди, некоторые из них требовали платы за проход, а другие довольствовались подарками и доступом к русским рынкам. Различные должностные лица указывали, что умиротворение казахов и их отказ от кочевого образа жизни обеспечат безопасность торговли в регионе и сыграют решающую роль в открытии прямого сухопутного торгового пути в Индию, о чем мечтал не один русский царь[70].
В то время как российское правительство, заботясь о безопасности торговых караванов, пересекающих обширные просторы азиатской степи и пустыни, стремилось к сотрудничеству с кочевыми жителями региона и их умиротворению, они сами двигались в том же направлении из‐за растущей зависимости от торговли с Россией. Если Степь была подобна морю, а русские города – портам, кочевники были моряками, которые нуждались в заходе в порт с целью пополнить свои припасы. Многие из этих моряков были пиратами, жившими за счет набегов на порты или грабившими проходившие мимо караваны судов. Другие приходили в порт ради мирной торговли. В этом и состояла главная цель русского правительства: превратить пиратов в купцов и караванных сторожей.
О проекте
О подписке