Тем не менее, я чувствовала себя обязанной поднять своей лучшей подруге настроение и таскала ее на все художественные мероприятия, на которые меня зазывал Петр. А надо сказать, что тогда он демонстрировал громадные успехи. Он получил все возможные награды – факультетские и институтские. Его композиция вошла в альбом, выпущенный в честь годовщины независимости. Он оказался там рядом со своим кумиром Прейснером. Однажды я прочитала о Прейснере, что он вроде даже в музыкальной школе не учился. Большой талант. У Петра были амбиции стать лучшим. Потому что помимо таланта, которым он, несомненно, обладал, очень много работал. И был этим очень горд.

Когда я заканчивала учебу, Петр незадолго до моей защиты сделал мне предложение. Он работал тогда музыкальным редактором на радио «Гданьск», а еще сочинял для театра «Выбжеже». Удалось даже зацепиться за телевидение. И хотя заказы там были маленькие – композиции заставок игровых шоу и публицистических программ, – но с чего-то нужно было начать. Он упорно шел вверх по карьерной лестнице.

Предложение он мне сделал, как это у него водится, с размахом. Сначала я услышала за окнами какую-то музыку, открыла окно и увидела Петра, который пел: «Ина вся в цветах, благоухающая травами, а больше всего шафраном». Я увидела корзину цветов у его ног. Конечно, были и цветы для моей мамы. Мы обе были очарованы, не знаю даже, которая из нас больше. Папа получил домашнюю настойку от мамы Петра, а я самое красивое кольцо в мире.

*

– Господи. Он сделал тебе предложение? – Карола была потрясена. – Тогда как вы оказались не вместе, почему расстались? Вы что, поссорились?

– Вроде того… Я не люблю вспоминать об этом. Но ты должна это знать.

– Говори…

*

Петр настаивал на скорейшей свадьбе. Желательно без фольклорной суеты типа обряда надевания чепца или фаты. От фаты я не хотела отказываться, но и типичная польская свадьба тоже не была моей мечтой. Мы решили, что будет обед для семьи, а потом мы с друзьями пойдем куда-нибудь потанцевать. Мама договорилась о венчании в Оливском кафедральном соборе на август, хотя обычно туда записываются заранее, за год. Патриция должна была стать нашим свидетелем. Выбирала со мной свадебное меню, покупала подвенечное платье и мне казалось, что вместе со мной она рада нашему счастью.

Платье было скромным, но красивым. Белое, слегка расклешенное, с круглым вырезом, открывающим плечи. И фата, но такая коротенькая, что скорее напоминала вуаль.

– Как принцесса! – Патриция улыбалась. – Хорошо, что фата короткая, ее легче будет поймать, и никто не выдернет ее из моих рук. Только помни: будешь бросать – целься прямо в меня, а то мне как-то не особо везет в любви.

Оказывается, она давно знала о намерениях Петра. Вместе ходили по разным ювелирам в поисках идеального кольца. Даже ездили куда-то за город, к художнику, которого им посоветовали университетские друзья Петра. Она всю себя целиком посвятила нашей свадьбе. Я еще удивлялась, потому что она только что рассталась с очередным ухажером, и мне казалось, что в такой ситуации она предпочтет заняться чем-угодно, только не свадьбой. Однако она утверждала, что наше счастье позволяет ей забыть обо всем плохом.

В июле мы отправились в поход на байдарках по Брде. Мои родители смеялись, что это предсвадебное путешествие. Петр искал воодушевления для новой конкурсной композиции, он надеялся, что река принесет ему вдохновение, а я просто любила походы. С нами поехало несколько человек из Музыкальной академии и, конечно. Патриция. Мы нашли ей рослого парня для гребли, дали ту самую зеленую палатку, в которой мы впервые провели вместе ночь, – и надеялись, что поездка позволит ей забыть о грустном. И оказались правы: поездка позволила ей сделать это. Правда, не совсем так, как я ожидала.

У нас была трехместная палатка типа иглу. А трехместная потому, что было нужно место для меня, для него и для его гитары в громадном кофре, которая всегда была с нами, где бы мы ни находились. Вечером у костра пили пиво, ели сосиски. Вечеринка была в полном разгаре, а у меня, к сожалению, уже глаза слипались.

– Дорогая, иди спать, если устала. Завтра длинный переход, много километров, – предложил Петр.

Я поцеловала его в губы, Патрицию в щечку, пожелала всем спокойной ночи и пошла спать.

Ночью я просыпалась от громких взрывов смеха, а потом снова засыпала под приглушенные разговоры. Утром Петра все еще не было в палатке. Я пошла в лес пописать. Петра нигде не было. Меня вдруг охватили худшие предчувствия. Я испугалась, что он мог по пьянке упасть в реку. Брда вообще-то река мелкая, но при желании можно утонуть, как говорится, и в ложке воды. На берегу его не было, я даже заходила в воду, чтобы посмотреть, не завалился ли он где в камыши? Но там его тоже не было. Тогда я побежала в лес. Я подумала, что он перебрал вчера с выпивкой, ушел в лес и прикорнул где-нибудь под кусточком. Но не было его и в лесу. Когда я вернулась, стало совсем светло. Наша байдарка была на берегу, как мы ее оставили, его вещи тоже были в палатке. Даже гитара лежала на своем месте, а известно, что без гитары он никуда бы не двинулся. Что делать? Одна голова хорошо, а две лучше – решила разбудить Патрицию, вместе что-нибудь придумаем.

– Патриция, – прошептала я, подходя к палатке. Я действительно надеялась, что она поможет мне найти Петра.

В палатке ни шороха, ни звука. Я решила войти. Мне хотелось посидеть немного и спокойно подумать. Я устала и вся была мокрой – от пота и росы.

– Патриция, – повторила я уже громче и расстегнула молнию на палатке.

Я не поверила своим глазам. На матрасе в тесных объятиях лежали двое…

– Петр? – простонала я. – Патриция?

Она проснулась, быстро села, укрывшись спальником, под которым они оба лежали. Она была голая, а когда подтянула спальный мешок, я увидела, что и на Петре тоже ничего нет.

– Это не то, что ты подумала, – мямлила Патриция.

– Ина… понимаешь, просто… – Петр попытался что-то сказать, но я его уже не слышала.

Я отвернулась. Наверное, зря, потому что мой взгляд упал на свернутый носовой платок, валявшийся возле выхода, а рядом с ним лежала разорванная упаковка из-под презервативов. Та самая, которую я купила перед отъездом на сплав.

Я точно помню слова Петра: «Но, дорогая, зачем нам резинки, если мы собрались на рафтинг? Какой там может быть интим. В любое время кто угодно может заглянуть к тебе в палатку».

И надо же такому случиться, «кто угодно» заглянул! Точнее, заглянула я и обломала им весь кайф.

– Каролина… – лепетала Патриция. Она даже успела надеть блузку. Под ней были видны торчащие соски – от холода, а может быть, от стресса, но явно не от сексуального возбуждения. А я все думала: ласкал мой жених вот эти самые соски языком? Сделал ли он с ней то, что заставило бы ее дрожать, касался ли он каждого места ее тела? В какой позе они занимались любовью? Прижимал ли он ее всем своим крепким телом так, что она не могла перевести дух? Склонялась ли она над ним, покачивая грудью над его лицом? Кричала ли она, затыкал ли он ей рот, шептал ли, что кругом спят, что надо потише? А в момент оргазма он так же закатывал глаза, а то, может, и вовсе после всего сказал ей, что любит ее?

Я молчала. Мне было очень плохо. Какая-то слабость. Кружилась голова.

Какая же коварная эта судьба. Еще мгновение назад я места себе не находила от страха, что Петр лежит где-то в зарослях, бездыханный. Еще несколько минут назад я все бы отдала, чтобы он вернулся целым и невредимым, а теперь единственным моим желанием было убить его. Или даже лучше – себя, потому что тогда исчезла бы эта ужасная боль, невыносимая тяжесть, навалившаяся на мое сердце. Буквально в одно мгновение я потеряла человека, с которым мы должны были через пару недель пожениться, и лучшую подругу, которой я доверяла все мои величайшие секреты, мечты и желания.

Но судьба оказалась еще более жестокой. Счет потерь в моей жизни этим не ограничился.

*

Я посмотрела на Каролу. У нее были слезы на глазах.

– Моя мама так бы не поступила, – шумно сглотнула слюну Карола.

– И все-таки она поступила именно так.

– Тогда почему она включила тебя в этот список?

– Не знаю. Прошло столько лет, а я все еще чувствую на нее обиду. Может быть, напрасно? Может, я должна быть благодарна ей? Может, оно и к лучшему, что он изменил мне перед венчанием, оставив мне чистый, незаполненный лист, чем если бы он развелся со мной после нескольких лет трудного брака?

– Она испытала то же самое, что и ты, – сказала Карола. – Она не раз оказывалась в таком же положении. Она не говорила об этом со мной, но я знала, что папа не совсем честен с ней.

– Сколько, ты сказала, тебе лет? – спросила я.

– Восемнадцать.

– Ты умная… для своего возраста. Может быть, даже слишком.

– Иногда жизнь заставляет человека рано начать соображать. – Карола пожала плечами. – Лично я не стремилась к такому результату.

– Хорошо, но мы до сих пор не знаем, чем я заслужила первый номер в списке, – заявила я.

– Мне кажется, мама любила тебя. И всю жизнь жалела, что выбрала отца, а не тебя.

– Ой, наверняка не жалела. Ведь иначе у нее не было бы тебя.

Мне все больше нравилась эта девушка. Она не была тупым подростком, о которых мне иногда приходится писать. Нормальная, умная девочка. Даже слишком умная. Если жизнь дает пинка под зад, то человек может опуститься на самое дно, а потом – либо отскакивает от него, либо распластывается на этом дне, оставаясь там навсегда. Вот Карола отскочила и в итоге оказалась очень высоко. Я, пожалуй, никогда в жизни так высоко не прыгала.

– О том, что у нее есть я, она наверняка не жалела. Но я не помню, чтобы у нее была подруга. Она рассказывала мне о тебе, но ни разу не назвала твоего имени, никогда не рассказывала мне, почему вы больше не общались. Я думала, ты умерла.

«Для нее я умерла. Факт», – подумала я.

Это был трудный разговор. Мне казалось, будто я села в машину времени и уехала на двадцать лет назад. Все воспоминания ожили, и сцены из моей жизни – кадр за кадром – пролетали перед моими глазами. Интересно, оказали они влияние на то, какая я сейчас? На то, что у меня нет мужа, семьи, что я боюсь даже завести кошку, а все цветы отдаю своим друзьям, чтобы они ухаживали за ними, потому что я не пережила бы очередной потери?

– Как ты все это вынесла? – спросила Карола. – У тебя есть еще вино?

– Есть. Погоди, сейчас налью… Не холодно тебе? Может, накроешься чем?

Карола мотнула головой, устроилась рядом со мной на диване. Я открыла еще одну бутылку, разлила по бокалам, и мы укрылись толстым белым одеялом. Теперь я сидела с Каролой точно так же, как когда-то с ее матерью. Только тогда это были совсем другие времена, совсем другая квартира, другое одеяло и совсем другая история. История, у которой тогда еще был шанс закончиться хорошо.

– Спрашиваешь, как я все это вынесла? Тяжело вынесла. Уж думала, что хуже быть не может, но могло. И было.

*

Как я защитила магистерскую работу – не знаю. Якобы даже отвечала на вопросы складно и по делу. Конечно, все спрашивали, что со мной такое и почему у меня темные круги под глазами.

А я?

Мне даже не с кем было поговорить об этом. Потому что мой лучший друг ушел с моей лучшей подругой. Ладно, некому сказать, так я еще хуже делала – душила все это в себе, а не пыталась выбросить из себя наружу. Рассказала только маме. Вкратце… Я вернулась со сплава на два дня раньше намеченного. Подсела в машину к совершенно случайным людям из соседнего лагеря. Даже не стала собирать свою одежду. Взяла только небольшой рюкзак с самыми необходимыми вещами, документами, деньгами. Мобильники тогда мало у кого были. У меня, например, не было. А даже если бы и был, что бы это изменило?

Наверняка ничего.

Когда я уезжала. Петр и Патриция не вышли из палатки. А я-то, наивная, думала, что они выйдут, что оба будут просить прощения и говорить, что это просто секс, дурь, эмоции, слишком много алкоголя. Сегодня, возможно, я даже поверила бы в это: мне приходилось ложиться в постель с такими, с кем я на трезвую голову не пошла бы даже в кино. Но тогда я была полна веры в идеальную любовь и верность до гроба. И в дружбу.

На машине я доехала до ближайшего городка, села в автобус, который ехал в Косьцежину, а оттуда уже поездом добралась до дома. Я даже не помню, купила ли я билет. Домой вернулась после полудня. Мне открыла мама.

– Привет, доченька, а чего это вы так рано?

Она сказала «вы». Ну да, ведь я же была с Петром.

– Мама, – выдохнула я с трудом, – свадьбы не будет. Отмени ее, пожалуйста.

Она удивленно посмотрела на меня:

– Как это – отмени свадьбу? Что случилось?

– Петр мне изменил. – Я хотела прервать этот унизительный разговор и лечь спать. Закутаться в одеяло, заснуть и никогда больше не проснуться.

– Петр? – Мама не поверила своим ушам.

Я кивнула. И только тогда я заплакала. Эмоции одолели, и мне пришлось их выбросить из себя. Мама обнимала меня, как маленькую девочку.

– Успокойся, дорогая, может… может, на самом деле все не так, как ты подумала? – Она сама не знала, что говорит. Образ идеального зятя рассыпался в прах. – Может быть, вам стоит разобраться в этом на холодную голову, может, Патриция поможет вам найти общий язык?

При имени подруги, бывшей подруги, я разрыдалась еще больше. Мама гладила меня по голове и совершенно ничего не понимала.

– Мама, он – с Патрицией!

– С Патрицией? – недоумевала она. Патриция – еще один человек, который всегда был со мной. Моя мама часто была ей за мать, иногда мне даже казалось, что она предпочитает ее. – Как с Патрицией? С нашей Патрицией?

У меня было ощущение, что мама боится вообще что-либо сказать, потому что каждое ее слово только усугубляло ситуацию. Она оставила меня в покое, и я отправилась в постель. Я даже не стала умываться. Она уединилась на кухне, делала мои любимые русские пельмени^[6], испекла пирог. Но я ничего не могла проглотить. При мысли о еде меня тошнило. Мама приносила тарелки, а через какое-то время уносила все назад холодным. Я просто пила чай. Так прошло несколько дней.

За это время никто не пытался со мной связаться. Во всяком случае, мама никого ко мне не пропустила.

В воскресенье утром я встала, приняла ванну. Потом в халате я снова легла. Звонок в дверь, я уже было хотела открыть, но мама меня опередила.

– Привет, Петр, – услышала я холодный мамин голос.

Она никогда его так не называла. Она называла его «Травка» или «Пётрусь». И всегда нежно.

– Здравствуйте, – тихо сказал Петр. Его голос вызвал лавину воспоминаний. И самых чудесных, и самых болезненных. Сначала я подумала, что он пришел извиниться, поговорить, чтобы хоть немного объяснить, что произошло, ведь нельзя же оставлять людей вот так, без объяснения.

– Я принес вещи Ины, – объявил он. – Простите.

Потом тишина, стук двери, все, конец. Это действительно был конец.

Но не тот, где «и жили они долго и счастливо». Я вышла в коридор и увидела картонную коробку. Мама попыталась прикрыть ее собой, чтобы я не увидела ее и не разрыдалась. Но я все увидела. На самом верху лежала моя ночная рубашка, та, в которой я ночевала у него. Он подарил ее мне после нашей первой настоящей совместной ночи. Я увидела ее, и мне стало плохо. Я почувствовала, что весь завтрак, который приготовила мама, подступил к горлу. Меня стошнило.

Я вернулась в комнату, собрала все его вещи и сложила в сумку. Когда я ее закрыла, то почувствовала, что это действительно конец. Но говорят, каждый конец – это начало чего-то нового, лучшего.

Очень хотелось в это верить.

*

Гданьск, 21 августа, больница

Не бойтесь мечтать. Мечты сбываются.

Стоит только сделать первый, самый трудный шаг. Потом будут второй и третий шаги, тоже нелегкие. Перед вами даже может вырасти стена. Но как знать, может быть, достаточно толкнуть ее – и она рухнет, и как раз за ней скрывается ваша мечта?

*

Сразу после защиты я перебралась к бабушке. Она жила в большом, но уже порядком обветшалом доме в старой части Оливы. Я решила, что нам обеим нужна поддержка. Бабушка, хоть и была еще в силах, постоянно сообщала, что скоро умрет, но проблем семье при этом не доставит. Такая она была. Непроблемная. Зато решала все проблемы у всех, гладила по головам, лечила разбитые сердца. Мое сердце она тоже пыталась вылечить, но это было не просто.

Я ворочалась с боку на бок, мой пищевод сжался. Я все еще не могла ничего есть, моим единственным желанием осталось проспать всю жизнь.

– Каролинка. – Бабушка никогда не называла меня «Ина». – Детка, с этим надо что-то делать. Может быть, я позову Данусю?

Дануся была педиатром. Она знала и лечила меня с рождения. Они с бабушкой были подругами. Если бы не она, бабушка вообще не ходила бы к врачу.

– Яся, не забывай, что я педиатр, – защищалась пани Дануся. – Тебе гораздо больше подошел бы гериатр!

Она все пыталась убедить бабушку, чтобы та отправилась к – как она сама выразилась – настоящему врачу. Бабушка, однако, отличалась прекрасным здоровьем и ни с каким врачом, кроме пани Дануси, своей подруги, встречаться не собиралась.

Я не хотела никого видеть, но бабушка все равно вызвала ее. У Дануси уже были проблемы с коленями, и она неохотно выбиралась в гости, но бабушка убедила ее, что я сама ни за что из дому не выйду. Так что Данусе пришлось сесть в автобус и приехать. Она вошла в мою комнату, села рядом со мной и только смотрела. Она даже ничего не сказала.

– Вы что же, так ни о чем и не спросите? – начала я первая.

– Нет, почему же, спрошу: как прошел день?

Впервые кто-то спросил меня, как прошел день, а не то, как я себя чувствую.

– Как прошел день? Пожалуйста, – не без ехидства начала я. – Встала, почистила зубы, позавтракала. Яичница. Потом я попила ячменный кофе. А потом мне стало плохо, и меня стошнило. Так что какое-то время я ничего не ела. Потом съела печенье и попробовала выпить кофе, но при одной мысли о кофе меня тошнит, и я перешла на чай. Мятный. Продолжать?