Профессор прокашлялся, вынул из-за воротника салфетку и положил вилку. Затем встал.
– Боюсь, господа, мне самому придется прочесть вам небольшую лекцию.
Он прошелся по комнате.
– Итак, в своих лекциях мадам Блаватская не раз называла праматерь европейской расы: скандинавскую Фригг, жену Одина – повелителя мира. Мать богов, сидящую на золотом троне. Подобную всепитающей Земле матери всего сущего. Мадам Пи-Эйч уподобляет Фригг всем богиням: она есть германская Фрея и славянская Адити. Она есть Изида и Диана одновременно, ибо она также есть Хольда – могущественная охотница. Она же и Деметра – покровительница земледелия, которую римляне называли Церерой. Она Луна. В ней воплощается сама природа. И тут Сойка особо отмечает следующий факт: эпос описывает Фригг как высокую светловолосую даму, чью повозку влекут кошки.
Он сделал паузу.
– Кошки, господа. Вы чувствуете?
Саммерс ничего не сказал.
– Так и Уэллс был поклонником мадам Пи-Эйч? – поинтересовался Маллоу.
– Да, мой мальчик, он был ее почитателем. И вот вам еще одно имя: Уильям Стид, – профессор потянул себя за бороду. – Филантроп, известный журналист, едва не получил Нобелевскую премию. Издатель журнала «Обозрение обозрений». Очень интересная личность. Сторонник социальных реформ. Именно вокруг его журнала образовался некий кружок реформаторов – в который входил и Уэллс. Именно там вместе со Стидом они начали интересоваться оккультизмом, фотографировать духов и тому подобное. Кроме того, есть еще одно обстоятельство. Стид был одержим идеей греховности. Понимаете? Похоже, эта одержимость и вызвала у него интерес к трудам мадам Блаватской. Европейская раса вырождается и все такое прочее. Эту идею и унаследовал от него Уэллс в своем произведении.
– И что? – кисло спросил Саммерс.
Профессор помолчал.
– Удивительно, – пробормотал он. – Такой незаурядный человек – и такое мракобесие! Однако, при всем этом Уильям Стид погиб на «Титанике» как настоящий мужчина. [Во время спасательной операции на «Титанике» пассажиры-мужчины старались уступить место в шлюпке женщинам и детям. Уильям Стид остался на тонущем корабле.]
– И что? – опять спросил Джейк.
– Теперь будьте внимательны, – профессор поднял палец. – Сойка отмечает следующие факты. Устами своего маленького героя Уэллс называет даму в пурпурном платье матерью. Сойка же настаивает, что эта дама поразительно напоминает Кибелу – великую мать богов, как ее называют в Малой Азии. Которая, в свою очередь, обнаруживает очевидное сходство с греческой Артемидой – божественной охотницей и покровительницей домашнего очага. Римляне звали ее Дианой. Вам, конечно, неизвестно, что постоянный спутник Дианы – кот? Далее. Золотоволосая Диана оборачивается кошкой, чтобы ускользнуть от преследующего ее Тифона. Ну, а в Египте ей соответствует уже знакомая вам Баст, или Бастет – женщина с головой кошки, покровительница семейного очага.
Профессор налил себе сельтерской из сифона и долго пил. Компаньоны ждали.
– Далее, – Найтли прошелся по комнате. – У язычников существует дианический культ – поклонение Матери Всего Сущего. Эту особу изображают высокой, сильной, хорошо сложенной белокурой женщиной. Так, например, греко-римская Селена – одно из многих божеств этого пантеона… впрочем, этого должно хватить.
Профессор прокашлялся.
– Вот, собственно, в двух словах содержание его лекции. Следуя рассуждениям доктора Сойки, из всего сказанного следует, что в облике дамы с леопардами мистер Уэллс описал именно Праматерь и, вольно или невольно, особо подчеркнул ее неразрывную связь с кошками. Наконец, сфинкс! Тело льва, голова женщины! О чем это может свидетельствовать? Связь. Образ Праматери связан с кошачьими не метафизически, а физически!
Воцарилась тишина.
– Чего-чего? – пробормотал М. Р. Маллоу.
Профессор накрутил бороду на палец, чуть не вырвал ее с корнем и положил ладони на стол. Видно было, что он так и норовит замахать руками и только страшным усилием воли сохраняет спокойствие.
– Видите ли, мой мальчик, – заговорил он вполголоса, – конференция, как я уже упоминал, затрагивала внутренние ресурсы организма, возможности здравоохранения, различные вопросы улучшения здоровья. Иммунитет – и так далее. Лекция была прочитана доктором Сойкой в аспекте евгеники. Этот человек размышляет о неком… улучшении человеческой породы.
– Подождите, – перебил Саммерс. – Что вы хотите сказать?
Найтли вскочил.
– Сойка заявил, – продолжал он, держась за спинку стула, как если бы это была кафедра, – что исследование арийской расы в аспекте евгеники делает возможным улучшение человека!
Профессор опять поднял палец. Компаньоны молча смотрели на него. Найтли наклонился над столом и зашептал:
– Не указывают ли эти странные исчезновения, а также появление животных на улице, на некие эксперименты? Чудовищные эксперименты! Возможна ли попытка воссоздать праматерь рода человеческого для создания, так сказать, новой европейской расы? Сверхрасы?
– Значит! – брякнул пьяный Маллоу. – А вы что думали! Что же еще, прах меня побери, это может значить?
– Правильно! – Найтли стукнул стулом об пол.
Тут Дюк взглянул в лицо компаньона.
– Нет доказательств, – спокойно сказал Джейк. – Все, что мы имеем – предположение профессора. Только предположение.
– Предположение? – профессор нагнулся над столом и только чудом не потерял равновесие. – Вы говорите «предположение«?! Джейк, вы?
– Кто-то должен сохранять здравый смысл, – откидываясь на спинку стула, отозвался бывший коммерсант.
– Он у нас теперь анахорет, – Маллоу налил профессору. – Намерен ложиться не позже двенадцати, собирается вставать не позже семи, каждое утро думает выливать на себя ведро холодной воды, хочет лечить меланхолию физическим трудом и размышляет о том, как приносить пользу обществу.
Профессор с готовностью засмеялся.
– Видел бы его папенька за работой, – продолжал Дюк. – Вот бы порадовался. Мне прямо жалко, что твой папаша тебя не видит!
– Да что такого? – мрачно сказал Д.Э. Саммерс. – У меня голова чугунная от всех этих валяний в постели до обеда. А холодная вода отличная вещь. Рекомендую. Это вон ты у нас богема.
– Я? Богема?
– А кто, я богема? Да, ты богема. Оранжерейное растение. Финик вялый. Сосиска арлингтонская. Заветренная арлингтонская сосиска!
– Это вы мне, что ли?
– Вам, вам. Смотрите, профессор, как он медленно соображает. Видите? Вот вам богемный образ жизни. Вырождается на глазах!
Маллоу уже приготовился острить, но компаньон безнадежно махнул рукой.
– Я делаю, что умею, – произнес он. – Человек должен что-нибудь уметь, иначе он ничего не стоит. Это вон ты у нас писатель. А я – простой смертный.
Найтли уже улыбался в предвкушении развязки комической сценки, которые так любили компаньоны, но ее не последовало.
Повисло молчание. Маллоу уткнул подбородок в сложенные руки.
– Жизнь, – сказал он, обращаясь к профессору, – кастратофически слонжа.
– Пожалуй, – не стал спорить тот. – Она еще и очень трунда, и умчительна, хотя инретесна тоже.
Джейк встал и подошел к окну. Посмотрел, как скачет по двору ворона, отвернулся.
– Вы оба умеете что-то полезное. Можно использовать его в какую угодно сторону, важен сам факт. Компаньон у меня пишет книжки – хотя жулик порядочный. Вы, профессор, тоже впариваете гражданам всякие фокусы, но при этом делаете краски, лаки, искусственные ткани, все эти бакелитовые смеси – полезные вещи. А я…
Д.Э. оборвал фразу.
– Ладно, – он махнул рукой. – Это все ваши медицинские средства. Забудьте.
– Вы понимаете, к чему он ведет? – Маллоу повернулся к профессору.
– Не вполне, – отозвался тот, глядя на Джейка. – Но, кажется, я улавливаю. Вы хотите сказать, что бесполезны?
Саммерс усмехнулся.
– Стоило Генри перекрыть мне кислород. И если бы только это. Сначала Эдисон с его патентом на монопольное производство кинематографической продукции позавтракал маленькими компаниями вроде нашей. Потом меня предложил купить Вандерер для развлечения своей дочери. Меня или моего компаньона – все равно. И впрямь, какая разница! Теперь Форд. Всегда находится крупный хищник, чтобы подмять под себя всех, кто слабее. Что остается таким, как я? Ремесло? Об этом я должен был думать двадцать лет назад. Теперь рынок занят. В Блинвилле два гробовщика и человек шесть плотников. Кому я нужен, если их услугами пользуются много лет? Переезжать и начинать все сначала? Бюро по трудоустройству под завязку набиты молодыми парнями, которые занимают очередь с семи утра. Значит, или жулик, или… – он развел руками. – Все очевидно. Я не умею ничего такого, что позволило бы мне вести порядочную жизнь.
Опять воцарилось молчание.
Профессор Найтли сообразил, что продолжения не последует.
– Вы не виноваты, мой мальчик. Бодаться с Фордом…
Саммерс жестом отмахнулся. Он так и стоял у окна, прислонившись спиной к стене, засунув руки в карманы и глядя в пустой камин.
– Гм, – сказал профессор. – Да, положение сложное. Джейк, вы предпочитаете комплименты или сразу дело?
– А у вас ко мне дело? – Саммерс выпрямился.
– Молодые люди, вы слепы и глухи! – возмутился Найтли. – Я уже битый час толкую вам о необходимости заняться делом дамы с леопардами!
– Хватит жить святошей, – поддакнул Маллоу. – А? А, сэр?
Но Д.Э. уже опять обмяк, ссутулился и уставился в камин.
– Заигрался, – произнес он, ни к кому особенно не обращаясь. – Слишком долго валял дурака. Сэр, вы хоть понимаете, что у нас нет денег? Нам не на что жить. Какие, к черту, европы!
– А, – Маллоу моргнул, – но… ты обычно…
– В том-то и дело! – отрезал Джейк. – Я больше не могу, как обычно.
Взглянул на примолкшего компаньона и произнес уже мягче:
– У меня не осталось куража. Сэр.
Он вернулся на свое место и сел, закрыв лицо руками.
– В башке теперь только одно: деньги, деньги, деньги. Где взять денег?
– Но ведь раньше вас, – попробовал вставить профессор, – не останавливало это обстоятельство? Наоборот, именно оно заставляло вас импровизировать! Рисковать! Ставить все на карту! Не так ли?
– Это было раньше, – отрезал Саммерс. – По молодости. По глупости. Если бы я тогда знал, что так будет – уж поверьте, профессор, много чего сделал бы по-другому.
– Черт возьми, да мы бы просто с голоду умерли, если бы ты сделал тогда по-другому! – возмутился Маллоу.
– Да что ты? – изумился его компаньон. – Умерли бы, если бы пошли в почтовую контору? Кассирами? Какими-нибудь грузчиками или завинчивателями гаек?
– Гаек? – Маллоу дернулся, голос его сделался елейным. – На завод «Форд Мотор», сэр? Восьмичасовой рабочий день, достойная оплата? Права человека? Журнал рекордов? Вышел в уборную десять тридцать, вернулся на рабочее место десять тридцать пять? В случае отъезда обязуюсь дать полный отчет компании? Может, вам нравятся корпоративные вечеринки? Народные танцы? Комитет нравственности, который ходит по квартирам проверять, порядочный ли ты человек, на той ли женат, и нет ли у тебя, случайно, любовницы?
– Да что вам всем дался этот Форд! – рявкнул Джейк. – Ушли бы мы оттуда. Ушли бы и спокойно…
– …шлепали крышки на консервном заводе? Ходили бутербродом? Мечтали бы, как достигнем вершины карьеры продавцами в универсальном магазине? Ты об этом?
– Вот потому и гробы, – тихо сказал Саммерс. – И дурак я был, что не занялся этим раньше. Стал бы теперь не хуже папаши. Уметь делать что-то руками, знаешь, дорогого стоит. Черт, надо было нам тогда опять на китобой. Надо было…
Он безнадежно умолк.
– Теперь даже она не поможет, – пробормотал Дюк. – Ей бы это понравилось.
– Я бы даже сказал больше! – профессор крякнул. – Эта особа дурно на него влияет.
Дрожащей рукой он достал из кармана пенсне и нацепил на нос.
– Джейк, мой мальчик. У меня было много женщин. Даже теперь в Вене живет одна интересная…
– Поздравляю, профессор.
– Но я хотел вам заметить, что неудачи на… – Найтли опять крякнул и разделил надвое свою бороду, – амурном, так сказать, поприще…
– Чего?! – Саммерс выпрямил спину. – Каком еще поприще! Профессор, вы перебрали.
– Я трезв! – возмутился ученый. – Как стекло! Как горный хрусталь! Как алмаз самой чистой воды!
В доказательство он сплел две половины своей бороды вместе.
Маллоу засмеялся.
– Идемте, мистер Найтли. По-моему, вы хотите спать.
О проекте
О подписке