– Мы-то? – усмехнулся незнакомец. – Мы руяне, а я их князь Рус. Вот смотрим – ладья посреди моря одна-одинёшенька, стрелами утыканная, и решили проверить. Кого ты там загораживаешь?

Князь подошёл ближе и увидел Юрия:

– Брат?

Оскол замотал головой:

– Не-а, вон мать его лежит. Даны за нами гнались.

Рус прошёл к Умиле и нагнулся, рассматривая её:

– Вот это кто!

– Красивая, – скабрезно хихикнул один из воинов позади князя. – Если бы была живая, то я бы с удовольствием её ноги себе на плечи положил и побаловался бы с ней ночку.

Рус развернулся и одним ударом в ухо сбил паскудника с ног:

– Не сметь охальничать!.. Княжна она, да притом мёртвая. А над мёртвыми – сам знаешь…

Как наяву он вспомнил свою первую встречу с ней. Несколько лет назад его быстроходные ладьи с воинами перехватили в море медленно плывущую, тяжело гружённую ладью под парусом. На ней, увидев встретившихся, начали спешно одевать кольчуги и выставлять щиты. На некоторых из них была нарисована голова коня, оповещая, что их хозяева – бодричи. Рус подождал, пока его ладья приблизится к чужакам так, чтобы стало возможным различать лица, вышел на нос и громко крикнул:

– Я князь руян Рус, по прозванию Бравлин. А вы кто? Не бодричи случаем?

Растолкав окружающих его воинов, вперед выкатился пожилой невысокий мужичонка, с торчащей седой бородой:

– Будь здоров, князь! Моё имя Мошко. Может, помнишь меня? Мы с Вятко у тебя были. А сейчас плывём с товаром из Новаграда от князя Гостомысла. Есть среди нас и бодричи, но в основном словене мы с Ильменя.

– Как не помнить, помню. Хороший воевода Вятко. Богатую добычу мы с ним взяли у ромеев. Мои воины часто вспоминают тот поход. Помню и князя Гостомысла, как привечал он меня с дружиной. Ради Вятко освобождаю вас от подати – плывите дальше с миром.

На ладье опустили щиты, и князь за спинами воинов разглядел красивую девушку. Она без боязни смотрела на руян, и в этом взгляде чувствовалось величие.

– Как зовут тебя, красавица? Оставайся с нами. Любой из нас готов взять тебя в жёны.

Девица горделиво вскинула голову:

– Я дочь князя Гостомысла!

– Поздно уже, князь, – добавил Мошко. – Сосватана она за Годослава из княжеской семьи бодричей…

И вот теперь она лежала у его ног со стрелой в груди, и её голубые глаза безжизненно смотрели в небо.

Он аккуратно закрыл ей ладонью глаза:

– Перенесите погибших на нашу ладью, похороним их с честью.

Князь вернулся к спящему Юрию и взял его, сонного на руки. Малец проснулся и спросонья начал тереть себе глаза кулаками.

– Как зовут-то тебя, княжич?

– Люлик, – ответил Юрий.

– Люлик? – удивился Рус.

– Нет, Люлик.

– А-а, Рюрик!

Мальчишка утвердительно кивнул головой.

– Ну, Рюрик – так Рюрик. Хочешь воином вырасти и за мать отомстить?

– Да.

– Возьмите и меня. Я тоже хочу воином вырасти! – взмолился Оскол. – А ладью мою можете себе взять.

– Хорошим воином стать – много пота надо пролить. Не пожалеешь?

Оскол посуровел лицом:

– Мне сказали, что моего отца тоже даны убили. Если не я, то кто за отца отомстит?

Князь внимательно, оценивая, окинул взглядом Оскола:

– Как зовут-то тебя?

– Осколом кличут.

– Тогда перелезай к нам.

Рус повернулся к воинам.

– Привяжите его ладью к нашей.

Так просто решился вопрос о будущем, мучавший вчера Оскола. Он потрогал под рубашкой мешочек с монетами: «А серебро бы спрятать не мешало. И почему отец всегда говорил, что руян нужно опасаться?»

Глава 3

(819 г. от Р.Х.)

Крепкий как кряжистый дуб, Остромысл, растягивая удовольствие, выпил ковш браги, смачно крякнув и вытерев с усов пену, потянулся к копчёному медвежьему окороку и отрезал себе ломоть:

– Ты мне поверь, дело – верное. Ты же купец, и выгоду должен видеть. Всё, что от тебя требуется – это ладью одну дать, да гольтепу помочь вооружить. Чай в твоих лабазах полно оружия-то?!

Сидящий напротив Градомир обсасывал шейку запечённого гуся и обдумывал предложение Остромысла, а тот продолжал:

– Сейчас самое время. Большинство данов уплыли фризов пощипать. У их селений охраны мало осталось, и мы их запросто на щит возьмём. Сведения верные, не сомневайся. Ты только подумай: пятая часть добычи – твоя!

Градомир ухватил щепоть кислой капусты и бросил её в рот. Смачно хрустя, спросил:

– Мне пятую часть, а остальное тебе?

– Мне тоже пятую часть.

– Я что-то не пойму – а остальное кому?

– Половину княжичу Вратибору и его дружине, а остальное всем тем, кто с нами на данов пойдёт.

Градомир понимающе кивнул головой. Дружина княжича Вратибора – это опытные воины его отца – князя Руса, прошедшие с ним множество битв, и которые были не согласны с выбором в князья Яромира – еще одного сына Руса от другой жены. Яромир был резок, отчаянно храбр до безумия, но воины больше чтили уравновешенного и здравомыслящего Вратибора.

Градомиру он тоже нравился, но принимать решения с наскока не привык:

– Пятая часть добычи – не такая уж и большая, так чего ты стараешься ради этого похода?

Остромысл немного замялся и плеснул себе в ковш немного браги:

– Понимаешь, много тут бездельников развелось: работать не хотят, пьянствуют, как бы до озорства не дошло. Если уйдут они с нами в набег, здесь спокойней будет. А вернутся с добычей – какая-никая выгода и прибыток.

– Это ты до этого додумался?..

Остромысл опять замялся и нехотя произнёс:

– Князь Яромир попросил. Хочет он, чтоб порядку больше было. Да и брата Вратибора просил с собой взять – пусть боевого опыта поднаберётся…

– А князь брату воинов ещё даёт?

– А зачем? Я ж говорю, что даны на фризов уплыли. Мне сам князь об этом сказал.

– Сам князь?..

Градомир задумался – неспроста всё это, неспроста:

– Так сколько всего воинов на данов с собой возьмёшь?

Остромысл оживился:

– Я с воинами на ладье, княжич на пяти. Ещё твоя ладья да моих две, на которых всех охочих людей размещу. Вот и считай – больше полторы сотни воинов.

– Ладно, дам я тебе ладью. И всех желающих идти на данов вооружу. Пусть в лавку приходят, а оружие после похода вернут.

– Само собой…

– Это не всё. Я со своими воинами на одной ладье тоже на данов пойду. На сброд надёжи нет – какие они воины?!

– Но я не могу из добычи тебе выделить больше, чем пятую часть… – заволновался Остромысл.

– Ничего. Главное – эту пятую часть вовремя себе на ладью положить…

* * *

– Оскол, неслух, ты где пропал? – у открытых дверей хлева раздался зычный крик княжьего ключника Билюда.

Навстречу вышел широкоплечий молодец лет двадцати, с большими деревянными вёдрами, полными свежего навоза, и уставился сверху вниз на маленького и худосочного ключника. Его высокий рост скрадывала небольшая сутулость, образовавшаяся, видимо, от постоянного ношения различных тяжестей. Босые ноги его, а также портки и рубаха, были измазаны тем же навозом.

– Чего шумишь? – глухим басом произнёс Оскол. – Сам же велел в хлеву убрать.

– Сколько можно ковыряться здесь? Вон уже свиньи визжат – голодные, а он всё никак не может убрать, как будто неделю там не появлялся.

– А ты вели поменьше коров кормить, тогда быстрей буду управляться.

– А молоко тогда откуда брать будем? Чай любишь его – молоко-то?

– А оно мне достаётся? – усмехнулся Оскол. – Хорошо хоть квасу вдоволь.

– Дерзишь, неслух. Вот скажу князю – он тебе задаст.

– За что? За то, что у коров долго убирал?

– Он найдёт за что. Скажу, что ты ночью к девкам в девишную лазил.

– Так я ж не лазил!

– А я скажу, что лазил. Испугался? То-то. Помни, кто тебя, сироту, выкормил и на ноги поставил.

Оскол поставил вёдра на землю:

– Я об этом всё время помню. Позволь в благодарность я тебя обниму.

Оскол широко раскинул свои руки и шагнул к Билюду. Ключник в ужасе, посматривая на пятна навоза на его одежде, попятился назад:

– Ты чего это, чего?.. Задушишь ещё, медведь этакий. Ты это, заканчивай давай скорей, да свиней покорми. Там тебе уже девки целую бочку помоев подготовили, – и Билюд бочком, бочком посеменил прочь.

– Так я уж закончил, – заулыбался вдогонку ему Оскол.

В пекарне, куда зашёл Оскол, стоял стойкий кислый запах, перебиваемый ароматом свежевыпеченного хлеба. Молодые, испачканные в муке девки и жёнки, месившие тесто, увидели Оскола, захихикали и, переглядываясь и бросая на него озорные взгляды, начали перешёптываться меж собой.

– Где здесь помои-то? – смущённо, переминаясь с ноги на ногу, спросил Оскол. – Билюд сказал, что для свиней приготовили.

– А ты Милолику попроси, чтоб показала, – засмеялись девки. – Тебе она не откажет.

– Ты чего сюда пришёл-то весь в дерьме? – властно закричала пожилая и дородная тётка. – Чай хлеб для князя и для дружины печём. Ещё не хватало, чтоб навоз ненароком попал…

– Тётка Скрева, так Билюд же сказал… – начал оправдываться Оскол, но та его перебила:

– Билюд наговорит, только слушай. Бочка, чай, во дворе, а не в пекарне.

Скрева отломила здоровенный кусок душистого и ещё тёплого только что испечённого хлеба и протянула его Осколу.

– Вот, поешь потом.

Милолика подошла к Осколу:

– Что ж ты так испачкался? Давай снимай хоть рубашку – постираю…

– Чего одну рубашку?! И портки снимай! – засмеялись девки. – Милолика, помоги ему.

Оскол не стал дожидаться очередных подначек, повернулся и вышел, закрыв за собой дверь.

– Злые вы, нехорошо человека обижать, – Милолика вернулась на своё место.

– Милолика, скажи, – допытывались девки, – не боишься с ним обниматься? Вон какие у него ручищи-то! Небось такой детина обнимет – все косточки захрустят.

– Нет, он ласковый, – улыбнулась она в ответ. – Он даже лишний раз обнять боится.

– Сватов не собирается засылать? – спросила одна.

– Пока нет. Обещал заслать, как только воином станет.

– О-о! – все засмеялись. – Когда это будет! Разве князь его от коровьих хвостов отпустит? Чтоб воином стать, надо мечом владеть, а не за хвосты коровам дёргать.

– Хватит парня оговаривать! – властно повысила голос Скрева. – Робкий – не значит плохой. И работы никакой не чурается. А ну хватит галдеть – работа не ждёт!

* * *

Оскол стоял в ручье, по колено в воде, и яростно отстирывал пятна навоза, въевшиеся в рубашку. Выстиранные портки уже сушились на камне. Он в который раз потёр пятна глиной, а затем опять начал смывать водой.

– Оскол! – с крутого берега сбежал Рюрик. – А я тебя ищу. Мы же хотели с тобой ладью нашу конопатить.

– Там нужно несколько досок заменить – сгнили они от старости, а потом уж конопатить.

– А я надеялся, что под парусом в море выйдем.

– В следующий раз. Ты только смолы достань! – отжимая рубашку и вылезая на берег, сказал Оскол.

– Я достану! – пообещал Рюрик. – Тогда, может, на мечах сразимся?

– Можно и на мечах.

– А «солнышко» ещё раз покажешь? А то у меня не получается так же ногами перебирать.

– Покажу и «солнышко». Ты, когда его делаешь, о ногах не думай, а думай о противнике, понял?

– Понял. Оскол, смотри!

Отрок достал из-за пазухи кинжал в украшенных серебром ножнах.

– Откуда он у тебя? – раскладывая на камне рядом с портами рубашку, спросил Оскол.

– Князь подарил.

– Князь Яромир?

– Не-ет, – замотал головой Рюрик. – Князь Вратибор.

– Не называй его так. Он княжич, как и ты.

– А я буду… – надул губы Рюрик.

– Да никак ты злишься на князя Яромира?!

– А чего он! – у отрока дрогнул голос.

– Рассказывай, что случилось?

– Он меня прикормышем обзывает, да и дети его…

– А ты, значит, обиделся?

Рюрик, не ответив, присел на камень рядом с сушившейся одеждой Оскола.

– А ты терпи и помни, что ты – княжич. И обиду свою, и свой гнев не показывай. Не в этом сила княжеская. А сила княжеская – в поддержке народа и дружины. А сейчас, когда нет у тебя никакой ни того ни другого – терпи. А сила будет тогда, когда люди за тобой пойдут, когда дружина будет, когда правду людям будешь нести, а не зло и обиды. Здесь ты – никто, и за тобой никто не пойдёт. Потому что руяне помнят, что ты – бодрич. Может нам вернуться на родную землю?

Рюрик горестно покачал головой:

– Мне туда ходу нет. Как теперь докажешь, что я княжеского рода? Если бы моего отца не убили даны, то он бы после смерти князя Дражко стал князем, – произнёс Рюрик и добавил с нескрываемой злобой: – а не его младший брат Славомир… Представляешь, князь Яромир говорил, что мой дядя заключил союз с данами! С данами, которые убили моего отца! За это король франков Людовик побил бодричей и посадил дядю в темницу¹. Так что теперь князем может стать мой двоюродный брат Цедраг² – сын князя Дражко. Может, да только он в заложниках находится у датского Готфрида.

Оскол помолчал, обдумывая сказанное Рюриком, а затем спросил:

– Так привечает, говоришь, тебя Вратибор? Вон и кинжал подарил!

– Это он подарил, чтобы меня с собой на данов не брать. Я просился, а он отказал. Говорит, что подрасти надо.

– Князь Яромир на данов собрался?

– Нет, он этого не хочет. Купец Остромысл охочих людей собирает, а Вратибор со своей дружиной ему собрался помочь.

– И много желающих набирается?

– Я не знаю, – Рюрик пожал плечами. – Только слышал, что всем, кто на данов собрался и кому нечем воевать, тем купец Градомир оружие в своей лавке выдаёт с последующим возвратом, конечно.

– Что же ты раньше-то молчал! – Оскол вскочил и начал натягивать на себя мокрые портки. – Знаю я эту лавку.

– Ты чего задумал, Оскол? – побледнел Рюрик.

– Я тоже на данов пойду. Настало моё время! Ты забыл, что и моего отца даны убили? Давай, помоги мне серебро достать.

Оскол подошёл к необхватному валуну, который и двоим не сдвинуть, и, ухватившись за край, натужился, стараясь приподнять его. Жилы у него на шее напряглись, лицо покраснело, но часть громадины немного оторвалась от земли. В образовавшуюся расщелину Рюрик засунул камень поменьше, подперев глыбу, чтобы она не встала на место. Оскол сунул под нее руку и, пошарив, достал кожаный мешочек с серебром.

– Вот оно – наше будущее! – позвенел монетами Оскол.

– А как же я?..

– А ты меня жди. Я из похода приду и буду первым воином в твоей дружине.

Оскол схватил мокрую рубашку и быстро начал подниматься вверх по крутому берегу ручья.

– Я буду ждать… – прокричал ему вдогонку Рюрик.

Оскол, прежде чем зайти в лавку к Градимиру, купил себе яловые сапоги на каблуках, и, надев их, почувствовал себя выше и значимее. Теперь он не какой-то там босяк, а самодостаточный парень, почти не отличающийся от большинства руян. К Градимиру он зашёл с гордо поднятой головой, но тот довольно скучно спросил:

– Тебе чего?

– Так, это… На данов я собираюсь.

– А-а! Вон копьё, – показал Градимир на сложенные в углу копья и щиты, – вон щит, забирай.

– Да мне бы меч…

– Всё остальное я продаю.

– У меня есть серебро, – Оскол достал мешочек и позвенел монетами.

– А ты знаешь, что за хороший меч можно шестнадцать коров купить?

– У меня вроде много, – неуверенно произнёс Оскол.

– А что ещё ты хочешь купить?

– Мне бы ещё шлем, щит и кольчугу, да не знаю – хватит ли? Ты посмотри…

Градомир взял мешочек и пересчитал монеты:

– На всё не хватит. Решай, что будешь брать.

Оскол решительно произнёс:

– Тогда давай мне подберём кольчугу и шлем, да секиру потяжелей с топорищем таким, поухватистей.

Градомир снисходительно смотрел, как молодой покупатель неумело примерял кольчуги и шлемы, выбирая подходящие. С секирой проблем не было, Оскол сразу выбрал одну из самых тяжёлых с длинной ручкой и несколько раз взмахнул ею, рассекая воздух. А вот щиты ему не понравились. Оскол один за другим перебирал их и, качая головой, откладывал в сторону.

– А потяжелее и попрочнее ничего нет?

Градомир усмехнулся:

– Щит должен быть крепким и лёгким, чтобы в бою не сковывал движения. В битвах-то не приходилось бывать?

– В молодости раз попал я под град стрел данов, а в бою с глазу на глаз с врагом не приходилось встречаться.

– Оно и видно… Бери любой щит – не пожалеешь!

Оскол не стал ничего объяснять и стоял на своём:

– Мне бы другой – потяжелее.

Градомир вздохнул:

– Есть у меня один щит, в бою добытый. Тяжёлый… Да только не берёт его никто у меня, и я его убрал с глаз долой.

Градомир вынес из-за двери овальный щит чуть длиннее человеческой руки и в верхней части сплошь окованный железом. Сверху вниз по центру щита протянулась металлическая полоса, дополнительно защищающая руку, но и утяжеляющая щит. С внутренней стороны щита не было планки, за которую обычно держат щит воины, а были ремённые петли.

Оскол сунул в петли руку, вытянув её горизонтально над полом, поднял щит и резко крутанулся. Щит со свистом рассёк воздух, как до этого секира.

– Вот такой мне щит нужен!

– А я смотрю, что не обделили тебя боги силушкой-то. Как твоё имя?

– Осколом кличут.

– Я со своими воинами тоже на данов собираюсь. Ты приходи вечером на берег, там ладья у меня. Со мной поплывёшь. Трудно тебе будет в первом бою неопытному-то. Постараюсь оградить тебя от ошибок.

Оскол в кольчуге, надетой на влажную рубаху, в шлеме и сапогах чуть ли не вприпрыжку спешил на княжеское подворье. Закинутый на спину щит и массивная секира за поясом немного сковывали движения, но это не мешало ему уверенно стучать каблуками сапог по деревянной мостовой.

На подворье он нос к носу столкнулся с ключником, который пытался пройти мимо, не узнав Оскола в его новом обличье, а как рассмотрел, так и оторопел:

– Оскол, ты чего это? Ты чего это задумал-то?

– Всё, Билюд, ищи себе нового работника, который будет хвосты коровам крутить.

– Кем же мне тебя заменить? Кто же теперь за скотом присматривать будет? Что я князю скажу?

– Об этом теперь пускай у тебя голова болит.

Оскол обошёл ключника и, не оглядываясь, пошёл дальше. Перед дверью в пекарню он снял шлем и, пригнув голову, протиснулся в низкую дверь. Увидев его в воинском облачении, ставшего ещё выше от сапог на каблуках, в помещении все сразу замолчали.

– Милолика, я на данов ухожу с войском. Вот, попрощаться пришёл.

Девушка, вытирая подолом грязные в тесте руки, на ставших чужими ногах приблизилась к суженому. Оскол взял её за плечи, притянул к себе и, не стесняясь, жарко поцеловал в губы. Все ахнули, а Скрева, схватив два больших каравая, сунула ему в руки:

– Возьми в дорогу!

– Благодарствую! – Оскол поклонился и вышел.

– Милолика, какая ты счастливая! Какой он у тебя… – с восхищением, но в то же время чуть c завистью произнесла одна из девушек.

Милолика всхлипнула, а Скрева по-матерински обняла её за плечи и грустно промолвила:

– Ну что, Милолика, готовься сватов принимать, – и, помолчав, добавила, – если живым вернётся.

Глава 4

(819 г. от Р.Х.)

Порывистый ветер шевелил волосы Оскола, и под полными парусами ладьи ходко бежали по волнам, переваливаясь с борта на борт под их ударами, но Оскол, казалось, не замечал этой качки и крепко стоял на ногах, ни за что не держась.

– Я смотрю, ты в море не впервой… – подошедший Градомир казался угрюмым и чем-то озабоченным.

– Больше десяти лет уже под парусом не хаживал, – улыбался Оскол, смотря вдаль.

– И поэтому ты такой радостный?..

– Не только. Жажду посмотреть на кровушку данов.

– Не боишься, значит?

– Обида есть, есть злость, а страха нет. Как учил меня отец: главное – рассудок в битве не потерять.

– Мыслишь здраво. Посмотрим, как в бою себя поведёшь. А чего кольчугу свою не снимешь? Упадёшь, случаем, за борт, и утянет она тебя на дно.

– Привыкнуть мне к ней надо. А ты чего такой сумрачный? Воинов в дружине много, да и ладьи на волнах – загляденье.