Глава 2
Мэтью Катберт удивляется

Мэтью Катберт и гнедая кобыла неспешной трусцой проехали восемь миль до Брайт-Ривер. Красивая дорога вилась вдоль ухоженных уютных ферм, пихтовых рощ, пересекала лощины с пышно цветущими дикими сливами. Воздух был напоен ароматом яблочных садов и лугов, которые простирались до горизонта, теряясь в перламутово-багряной дымке.

 
Птички заливались – дин-дин-дин!
Будто летний день в году – один.
 

Мэтью нравилось ехать так, в свое удовольствие, за исключением тех моментов, когда на пути ему попадались женщины, с которыми надо было поздороваться хотя бы кивком. На острове Принца Эдуарда было принято кивать всем встречным – неважно, знаешь их или нет.

Мэтью испытывал страх перед всеми женщинами за исключением Мариллы. Вид этих таинственных существ смущал его, вызывая чувство, что они в душе посмеиваются над ним. И, возможно, в этом не ошибался: выглядел он и правда странновато – фигура неказистая, седые волосы до сутулых плеч, окладистая, мягкая, темная борода, не стриженная с двадцати лет. Можно сказать, что и в двадцать, и в шестьдесят он выглядел почти одинаково – разве только седины прибавилось.

Когда Мэтью добрался до Брайт-Ривер, нужного поезда там не было. Он решил, что приехал раньше времени, привязал кобылу во дворе небольшой гостиницы и пошел на станцию. На длинной платформе никого не было – только в дальнем конце на куче сваленной черепицы сидело живое существо, оказавшееся при ближайшем рассмотрении девочкой. Мэтью мельком это отметил и постарался как можно быстрее прошмыгнуть мимо. Если б он присмотрелся, то увидел бы напряженную позу ребенка и взволнованное выражение глаз. Девочка сидела в ожидании кого-то или чего-то – ей не оставалось ничего другого, кроме как, собрав все свои силы, ждать.

Мэтью столкнулся с начальником станции, который запирал кассу, чтобы успеть домой к ужину, и спросил того, скоро ли прибудет поезд пять тридцать по расписанию.

– Поезд пять тридцать пришел и отбыл полчаса назад, – ответил бойкий железнодорожник. – Одного пассажира высадили, за ним должны приехать. Это маленькая девочка, она сидит вон там, на груде черепицы. Я пригласил ее в зал ожидания, но она строго ответила, что предпочитает оставаться снаружи. «Здесь больше пищи для воображения», – сказала она. Ну и штучка, я вам скажу.

– Я приехал не за девочкой, – беспомощно произнес Мэтью. – Я жду мальчика. Он должен быть здесь. Его обещала привезти из Новой Шотландии миссис Александр Спенсер.

Начальник станции присвистнул.

– Здесь какая-то ошибка, – сказал он. – Миссис Спенсер сошла с поезда с этой девочкой и доверила ее мне. Сказала, что вы с сестрой решили взять девочку из приюта и скоро за ней заедете. Вот все, что мне известно, и никаких других детей я тут не прячу.

– Ничего не понимаю, – проговорил растерянно Мэтью. Как жаль, что сейчас он не мог посоветоваться с Мариллой!

– Расспросите лучше девчонку, – посоветовал беспечно начальник станции. – Думаю, она все объяснит. Поверьте, язык у нее хорошо подвешен. Может, в приюте закончились мальчики.

Голодный начальник станции весело поспешил к ужину, а несчастный Мэтью остался стоять на месте. Ему было проще зайти в клетку с хищниками, чем подойти к девочке – незнакомой девочке— сиротке и потребовать ответа: почему она не мальчик? Мэтью внутренне застонал и, повернувшись, медленно побрел по платформе.

Девочка заметила мужчину еще раньше, когда он проходил мимо, и теперь не спускала с него глаз. Мэтью не смотрел на нее и не знал, как она выглядит, но сторонний наблюдатель увидел бы девочку лет одиннадцати, одетую в очень короткое, тесное и уродливое платье из желто-серой полушерстяной ткани. На голове у нее была выцветшая коричневая матросская шляпа, из-под которой торчали, падая на спину, две ярко-рыжие тяжелые косы. Веснушки на маленьком личике, бледном и худом, тоже были рыжие, рот – большой, как и глаза, которые в разных обстоятельствах могли быть зелеными или серыми.

Внимательный наблюдатель увидел бы больше обычного соглядатая, его внимание привлек бы четко выраженный, заостренный подбородок, большие живые глаза с озорным огоньком, красиво очерченный, выразительный рот и высокий умный лоб. Короче говоря, наш проницательный наблюдатель пришел бы к выводу, что в теле маленькой бродяжки, которой так боялся чудак Мэтью, заключен незаурядный дух.

Мэтью удалось избежать мучительной необходимости начать разговор первым: девочка, поняв, что он направляется к ней, встала, сжимая одной худенькой смуглой ручкой потрепанную, старомодную дорожную сумку, а другую – протянула ему.

– Вы, наверное, мистер Мэтью Катберт из Зеленых Крыш? – произнесла девочка приятным звонким голосом. – Рада с вами познакомиться. А я уж стала бояться, что вы вообще не приедете, и воображала разные вещи, которые могли вас задержать. И тогда решила: если никто не приедет, пойду по тропе к той большой дикой вишне на повороте, взберусь на нее и проведу там ночь. Я бы не сробела. А как прекрасно спать при лунном свете в ветвях дикой цветущей вишни, правда? Я не сомневалась, что утром вы приедете, если сегодня не удалось.

Мэтью неуклюже взял худенькую маленькую руку девочки – и вдруг понял, что сделает. Он не расскажет ребенку с сияющими глазами о том, что произошла ошибка, а возьмет ее в свой дом, и Марилле придется с этим смириться. В любом случае нельзя оставить эту девочку в Брайт-Ривер, пусть даже и произошла ошибка. Так что все вопросы и объяснения отложит на потом, когда они благополучно доберутся до Зеленых Крыш.

– Прости, что я опоздал, – робко произнес Мэтью. – А теперь пойдем. Лошадь ждет во дворе. Давай сюда сумку.

– Я сама справлюсь, – весело отозвалась девочка. – Она не тяжелая, хотя там все мои вещи. А потом ее надо уметь носить, иначе ручка оборвется; так что лучше я понесу – знаю, как ее надо прихватывать. Это очень старая сумка. Я так рада, что вы приехали, пусть я теперь и не проведу чудесную ночь на дикой вишне. А дорога у нас предстоит долгая? Миссис Спенсер сказала – восемь миль. Я рада, потому что люблю ездить. Как здорово, что я буду жить у вас и стану вашей. У меня никогда не было по-настоящему близких людей. Но хуже всего было в приюте. Я была там только четыре месяца, но и этого с лихвой хватило. Думаю, вы не были сиротой в приюте, поэтому вам не понять, что там за жизнь. Ничего хуже нельзя вообразить. Миссис Спенсер сказала, что плохо так говорить, но я никого не хотела обидеть. Легко прослыть плохой, даже не догадываясь об этом, правда? В приюте все были хорошими. Но там мало простора для воображения – разве только наблюдать за другими сиротами. Конечно, интересно придумывать о них разные вещи: например, представлять, что твоя соседка за столом – на самом деле дочь графа, которую в младенчестве похитила злая кормилица, не успевшая перед смертью признаться в своем злодеянии. Днем у меня не было времени, поэтому эти фантазии рождались ночью, когда я лежала без сна и мечтала. Думаю, из-за этого я такая тощая – жутко тощая – так ведь? Кожа да кости. Мне нравиться воображать, что я хорошенькая и пухлая, с ямочками на локотках.

Тут маленькая спутница Мэтью замолкла – отчасти потому, что утомилась, а отчасти потому, что они подошли к коляске. Она не произнесла ни слова, пока они не выехали из деревни и не покатили вниз по склону холма. Дорога здесь местами проваливалась в мягкий грунт, и часто их головы были на несколько футов ниже поверхности холма, цветущих диких вишен и стройных белых березок.

Девочка протянула руку и отломила ветку дикой сливы, хлестнувшую коляску.

– Как красиво! О чем вы думаете, глядя на склонившееся к вам дерево в белом, кружевном уборе? – спросила она.

– Ну, не знаю, – сказал Мэтью.

– Конечно же, о невесте в белом одеянии, с прелестной кружевной вуалью. Я никогда не видела ни одну невесту, но представляю, как она выглядит. Не думаю, что я когда-нибудь сама буду невестой. Я такая простушка – никто не захочет на мне жениться, разве что приезжий миссионер. Они, наверное, не очень разборчивы. Но белое платье, надеюсь, у меня когда-нибудь будет. Это мое самое заветное желание. Я так люблю красивую одежду. А у меня, насколько помню, никогда не было красивого платья – но ведь все впереди, правда? Зато могу вообразить, будто я роскошно одета. Покидая приют сегодня утром, я испытывала стыд за свое убогое платье из этой ужасной ткани. Представляете, все сироты должны такое носить. Один торговец из Хоуптона прошлой зимой подарил приюту триста ярдов этой ткани. Кое-кто говорил, что тот не смог ее продать, но я лично думаю, что этот дар от чистого сердца. В поезде мне казалось, что все смотрят на меня с жалостью. Тогда я собралась с духом и вообразила, что на мне невероятно красивое, голубое, шелковое платье – если уж начинаешь фантазировать, надо представлять себе что-то действительно стоящее. И еще – большая шляпа, украшенная цветами и перьями, золотые часы, лайковые перчатки и сапожки. Настроение у меня поднялось, и я получила большое удовольствие от поездки на остров. Никакой морской болезни на пароходе я не испытала. Миссис Спенсер тоже чувствовала себя хорошо, хотя обычно при качке страдает. По ее словам, ей было не до болезни, потому что она все время следила, чтобы я не свалилась за борт. Она сказала, что в жизни не встречала такого шустрого ребенка. Но если таким образом удалось спасти ее от морской болезни, я только рада. Просто мне хотелось своими глазами увидеть все, что только можно на пароходе. Кто знает, будет ли у меня еще шанс! О, посмотрите, вон еще вишни в цвету! Этот остров – прямо цветущий сад! Я уже люблю его и счастлива, что буду здесь жить. Я и раньше слышала, что остров Принца Эдуарда – самое красивое место на земле, и часто представляла, что я там живу. Но я и вообразить не могла, что мое желание сбудется. Чудесно, когда твои мечты сбываются, не так ли? А эти красные дороги такие забавные. Когда мы сели на поезд в Шарлоттауне и за окном замелькали дороги, я спросила у миссис Спенсер, отчего они красные. Она ответила, что не знает, и попросила пощадить ее и не тормошить больше. Хватит с нее той тысячи вопросов, которые я уже задала. Наверное, так и было, но как узнать о том, что вокруг тебя, если не задавать вопросы. Так скажите, отчего они красные?

– Как сказать… Я не знаю, – признался Мэтью.

– Надо будет это выяснить. Как прекрасно, что есть вещи, о которых ты со временем все узнаешь! Думая об этом, я испытываю радость, что живу. Мир так интересен. Если б мы все о нем знали, он не был бы и наполовину таким интересным. Тогда не осталось бы места для воображения. Наверно, я много болтаю? Люди всегда делают мне замечания. Может, вас тоже раздражает моя болтовня? Скажите, и я тогда замолкну. Я могу заставить себя остановиться, хотя это нелегко.

К своему удивлению, Мэтью получал удовольствие от ее болтовни. Как большинству молчунов, ему нравились разговорчивые люди, если те не требовали от него активного участия в беседе. Но ему и в голову не могло прийти, что можно наслаждаться обществом маленькой девочки. По совести говоря, с женщинами ему всегда было нелегко, но с маленькими девочками – еще хуже. Он испытывал отвращение к их манере робко прокрадываться мимо и отводить глаза, словно боясь, что он их проглотит, скажи они хоть слово. Именно так в Эйвонли вели себя хорошо воспитанные девочки. Но этот конопатый дьяволенок совсем не походил на них, и хотя Мэтью с его медлительностью с трудом поспевал за ее стремительной мыслью, ему была приятна ее болтовня. И он ответил с обычной робостью:

– Говори на здоровье. Я не возражаю.

– О, я так рада. Я чувствую, что мы с вами подружимся. Это такое облегчение говорить, когда хочешь, и не слышать, как тебя постоянно одергивают: дети якобы должны быть тише воды, ниже травы. Мне это говорили миллион раз. И еще смеялись надо мной из-за того, что я произношу умные слова. Но если у тебя умные мысли, нельзя не употреблять умные слова, правда?

– Звучит разумно, – сказал Мэтью.