– Генрих старше Гюнтера на два года. Но на фото выглядят будто двойняшки, – пояснила Гретта. – Гюнтер всегда был выше и крепче Генриха. И замуж я должна была выйти за Гюнтера, но он уехал, и мне достался Генрих. Мы работали вместе с Генрихом в клинике. Это сейчас я редко бываю в его лабораториях, а раньше часто помогала мужу. Теперь, Эми, ты стала помощницей Генриха. Я этому очень рада. А малыши мне не в тягость. С детьми старость не замечается.

Эми внимательно разглядывала фото. Нет, этот человек ей был не знаком. «А Полковнику? Он ведь раньше очень часто бывал в Берлине. Вдруг их пути пересекались? – думала Эми. – Нельзя, чтобы они здесь встретились, вся моя работа может пойти прахом, да и мои дети, я к ним так привязалась, к семье, к Рудольфу, к Генриху, никак нельзя допустить их встречу на вилле. Если Гюнтер не улетит раньше, значит, я поеду сама в аэропорт и там встречу „отца“, и сразу же улечу с ним на остров. Так и поступлю».

– А вы похожи, но не очень. У Гюнтера более грубые черты лица, а вы, Генрих, гораздо симпатичнее брата. Вот и Рудольф на вас похож, красавчик мой. Рудик, хватит возиться с детьми, отдай их няням, иди за стол, ужинать пора.

– Да, Рудольф, тебя ждем, – поддакнула Гретта. – Линда, подавай на стол.

Ели молча. Брат Генриха в этом доме был нежеланным гостем.

Утром Генрих привез на виллу Гюнтера.

– А на вилле родителей ничего не изменилось, – сказал Гюнтер, – все то же, даже мебель старая. Знакомь со своим пополнением в семье.

– Сейчас вся семья придет завтракать, и ты всех увидишь.

Первой пришла Гретта, она улыбнулась Гюнтеру, подала ему руку:

– Доброе утро, Гюнтер, давно ты не был в родных краях. Какое любопытство тебя на этот раз привело? Наши внуки?

– Угадала, Гретта, именно ваши внуки заставили меня бросить клинику на пару дней и примчаться к вам. Перелет не из легких. Пятнадцать часов в самолете, все косточки онемели. Проводи меня в комнату, душ приму после дороги.

Гретта повела Гюнтера в его комнату.

– Она твоя. Мы в ней ничего не меняли, только горничная убирает ее раз в неделю, чтобы пыли было поменьше.

– Надо же, все оставили, как было при родителях! Не думал, что все мои вещи сохранишь. – Гюнтер внимательно посмотрел на Гретту: – Ты все еще помнишь меня?

– Ты хотел спросить, люблю ли я тебя? Нет, Гюнтер, твой брат Генрих оказался лучше тебя, надежнее, мне с ним спокойно. А ты меня тогда даже не позвал с собой.

– Куда, Гретта? Я сам ехал в неизвестность. Мне наш маленький городок в ту пору осточертел, я вырваться хотел из-под опеки родителей. В большое плавание шел. Вот теперь у меня своя клиника в Берлине. Вижу, и Генрих время зря не терял.

– Располагайся, принимай душ и выходи к завтраку, если хочешь всех застать дома и познакомиться с нашей невесткой и их с Рудольфом детьми.

– Гретта, но ведь дети – клоны, да?

– Это ты у Генриха с Эми спросишь.

Гретта повернулась и ушла.

Гюнтер к завтраку не опоздал. Все уже сидели за столом и ждали гостя.

– Спасибо, Генрих, что сохранил мою комнату в прежнем состоянии. Всем приятного аппетита. – Гюнтер поклонился и сел рядом с Генрихом. – Как вас всех зовут, я знаю, можете не представляться. А ты, Эми, еще прекраснее в жизни, чем на фото в газетах. И ходят слухи, что очень богата. Интересно, чем же тебя привлек Рудольф?

– Любовью, дядя Гюнтер, – улыбнулась Эми и посмотрела на него в упор. – Так, как умеет любить Рудик, вряд ли еще кто-нибудь может. Мы любим друг друга, у нас уже четверо детей, и я бы попросила вас не затрагивать больше тему наших семейных отношений.

Гретта осуждающе посмотрела на Гюнтера:

– Оставь наших молодых в покое, сейчас няни принесут детей. Посмотреть хочешь?

– Очень хочу.

В комнату вошли две няни, одна на руках держала девочек, другая – мальчиков. Гюнтер встал из-за стола и подошел к няням с детьми.

– Какие все крепыши, мальчики Рудика, а девочки? Сходство с Эми есть, но совсем небольшое.

– А наши девочки похожи на свою бабушку-японку, – сказал Рудольф. – Они у нас очень смышленые, им скоро будет годик, а они уже сами стоят, говорят, поют песни, ходить начинают, а разговаривают сразу на трех языках – на немецком, японском и испанском.

– Вижу-вижу! Дети здоровенькие, глазки умненькие. Просто замечательное потомство. Генрих, ты меня сегодня с собой возьмешь в свою клинику. Хочу все увидеть своими глазами.

– Куда от тебя деться, раз уже прилетел. Эми, возьмем его с собой?

– Клиника ваша, Генрих, вам решать.

– Ладно, Гюнтер, допивай кофе и собирайся. Нам с Эми пора выходить. Рудольф, отвези их к воротам клиники, а я на своей рыжей Красавице поеду.

– Да, отец, подвезу. Только Гюнтера без тебя туда не пустят.

– С Эми пустят, она у нас психолог, кого хочешь уговорит.

Все встали из-за стола, поблагодарили Гретту и вышли. Рудольф завел машину. Эми села рядом с мужем, на заднее сиденье сел Гюнтер.

– А город совсем не изменился, все такой же чистый, ухоженный, домов прибавилось. На какие средства живет город, Рудольф? Ты никогда ничего не рассказывал ни об отце, ни о его клинике, ни о городе.

– Дядя Гюнтер, пусть вам на все ваши вопросы ответит отец.

– Хорошо, постараюсь сам все увидеть. А кто у вас сейчас мэр?

– Друг ваш бывший, Петерс.

– Вот как? Надо бы вечером и его навестить. Не виделись больше тридцати лет.

У ворот клиники машину остановил охранник, заглянул внутрь.

– Ганс, со мной брат Генриха, Гюнтер, – сказала Эми, – Рудольфа ты хорошо знаешь, Генрих сейчас подъедет на своей рыжей Красавице.

Ворота открылись и пропустили машину. Все трое поднялись в кабинет к Эми (у нее в клинике уже был свой личный кабинет). Рудольфу не терпелось увидеть реакцию дяди на происходящее в лабораториях отца. Он позвонил мэру:

– Петерс, извини, сегодня на работу я не выйду, у нас гость, приехал Гюнтер. Вечером мы будем у вас.

– Обязательно приходите, Гюнтера не видел тридцать лет, хочу посмотреть, какой он стал.

Через пять минут в кабинет к Эми вошла Матильда. Гюнтер обернулся, увидел Матильду и остолбенел:

– Матильда, это ты?

– Это я, Гюнтер. Чему ты удивляешься? Что я выжила или что я такая молодая, хотя мне уже сорок лет?

– Как это возможно, Матильда? Ты же погибла в автокатастрофе! Я помню.

– Да, Гюнтер, погибла моя сестра, а я ее клон. Генрих вырастил меня из ее живых клеток. Ты ведь тогда не поверил ему, уехал, а он продолжил дело родителей, и вот я стою перед тобой – живая, молодая, красивая.

Вошел в кабинет Генрих.

– Что, девочки, брата моего шокируете? Пойдемте, Рудольф и Гюнтер, со мной, я вам все покажу и объясню. А моим дамам нужно приступать к работе. У них сегодня насыщенный день. Рудольф тоже очень редко заглядывает к нам, ему не помешает пройтись по нашему инкубатору.

Генрих, Рудольф и Гюнтер вышли.

– Матильда, как ты можешь помнить Гюнтера, если тебе было всего десять лет, когда он уехал из города?

– Эми, у меня память осталась от моей сестры, из чьей клетки меня вырастили, я ведь ее клон, и память у меня осталась и ее, и новая – моя, что я накопила за вновь прожитые годы. Поэтому Гюнтера я хорошо помню.

– Скажи, Матильда, что он за человек? Его нужно опасаться?

– Думаю, что опасаться его не стоит, он из семейства Краузе, так что вредить брату он не станет. А вот выгоду свою от наших экспериментов иметь захочет. Идем, Эми, нам тоже пора проверить наших маленьких, как они там в своих боксах.

Генрих показал Гюнтеру часть своих лабораторий, где он проводит эксперименты с ДНК человека, потом повел его в свой закрытый цех. То, что увидел Гюнтер в инкубаторе, его повергло не просто в шок – его охватил странный озноб. Гюнтера вдруг начало трясти, и он попросил брата:

– Генрих, прошу тебя, давай выйдем на улицу, мне что-то стало плохо.

– Ты же врач, Гюнтер! Что в этом такого, что тебе вдруг сделалось не по себе? – спросил Генрих. – Смотри, мои женщины, Эми, Матильда, относятся ко всему спокойно.

– Они привыкли, Генрих, давай уйдем. Рудольф, твой сын, ушел после первой же просмотренной лаборатории, а я к такому не привычен.

– Хорошо, пошли в наш парк, покажу тебе вольер с леопардом.

Братья вышли во двор клиники. Генрих повел Гюнтера вглубь парка. Леопард в вольере дремал, но, увидев людей, заметался, стал рычать и бросаться на сетку.

– А этот зверь тебе зачем здесь?

– Это задумка Эми, она проводит эксперименты с генетикой человека и леопарда, проверяет, что за человек может получиться, если подсадить в ДНК человека один из генов зверя, например ген, отвечающий за реакцию – быстроту.

– И как у нее успехи?

– Скоро увидим, через три месяца у нас появятся три таких ребенка – мальчики с добавленным геном леопарда.

– Но зачем вам такие дети?

– А ты забыл про наш гарнизон солдат? Когда-то ты ими восхищался!

– Да я за эти тридцать лет, что не живу здесь, все забыл. Там другой мир.

– Какой другой? Потому что рождается у вас в Европе все больше дебилов, инвалидов, даунов и аутистов? Потому что уже некого призывать в армию? Что наркомания поразила огромную часть общества, особенно молодежь? А знаешь ли ты, Гюнтер, что ваши правительства именно у нас покупают солдат в свои элитные подразделения. Поехали, я покажу тебе наш гарнизон и наших солдат – мужчин, которых вырастили мы здесь в своих инкубаторах.

– Хотел бы увидеть, а нас туда пустят?

– Со мной пустят, я для всех них отец. Это я и моя команда дали им жизнь и почти что бессмертие. Мои девочки тебе не сказали, что мы научились убирать из спирали ДНК ген старения. И наши солдаты, по сути, бессмертны, пока их не убьют, или они сами не попадут в катастрофу, или не подцепят смертельный вирус где-нибудь в Африке. Они храбрецы и не боятся смерти. Это настоящие воины. Где ты сейчас среди обывателей в вашей Европе найдешь такую военную элиту? Все ваши хваленые армии держатся исключительно на наших солдатах. Что ты так на меня смотришь? Ты разве об этом не знал?

– Прости, брат, я в своей клинике так замотался, что пропустил в жизни что-то самое интересное.

– Ну вот пришли, сейчас пройдем КПП и зайдем в казармы, увидишь, как живут мои солдаты-клоны.

На пропускном пункте дежурные сразу узнали Генриха, отдали ему честь и, не спрашивая, пропустили.

Во дворе казармы была идеальная чистота, все вымыто, казалось, что дорожки посыпаны не песком, а золотыми стружками – так они блестели на солнце. Деревья и кустарники пострижены, политы и зелены, словно нарисованы яркой краской. За деревьями начиналось поле, на нем созревали помидоры.

– У вас здесь и подсобное хозяйство?

– Да, Гюнтер, наш гарнизон почти всеми продуктами обеспечивает сам себя, и, заметь, чистыми продуктами, без всякого ГМО и других вредных примесей. А излишки отправляют на продажу в наш город или другие города Аргентины. Мясо у нас тоже свое: говядина, куры, гуси, индюшки. Есть и свинина, но мы едим ее редко. Мы не покупаем продукты за пределами нашего города. Нам это не нужно. Хватает своего.

Зашли в первую казарму. На входе были только двое дежурных.

– А где все, Отто? – спросил Генрих солдата.

– Одна рота на занятиях на плацу, вторая на хозяйственных работах.

Подошел второй солдат, он был точной копией первого.

– Добрый день, отец Генрих, вы пришли нас проведать? – спросил подошедший, высокий блондин с русыми волосами и голубыми глазами.

– Они близнецы? – шепотом спросил Гюнтер.

– Да, они братья-близнецы, и у нас таких много.

– Я пришел, Иво, показать брату, какие вы у меня красивые парни, умные, храбрые, работящие, любите во всем порядок, дружные, потому что все братья. А братья, Иво, как должны относиться друг к другу?

– Отец, братья должны любить друг друга, уважать, помогать во всем и защищать от врагов.

– Ты прав, мой мальчик, именно так должны относиться друг к другу воины-братья, – сказал Генрих и пожал руку солдату.

– Они, эти солдаты, все тебя помнят?

– А как же, Гюнтер, у меня новорожденные дети-клоны, если их никто не забирает из городских жителей, живут в специальных общежитиях до четырех лет, потом идут в детский сад, затем в школу, а дальше служба в армии, самые одаренные после службы – в офицерские училища и наши военные академии. И все это у нас в городе. Мы не отправляем наших юных жителей до двадцати лет за ворота города. И только после совершеннолетия показываем им жизнь в другом мире, уже подготовив их к восприятию вашего мира, как чужого нам, враждебного. Учим подчиняться приказам командиров и не жалеть «чужаков», а значит, наших врагов.

– У вас в гарнизоне нет ни одной девушки? Только парни?

– Ну что ты, Гюнтер? Это было бы несправедливо по отношению к нашим юношам. Они ведь мужчины, и им просто необходима женская ласка, любовь и уход. Иначе наши солдаты стали бы похожи на дикарей из джунглей. У нас есть целые подразделения военнослужащих-женщин. Врачи, медсестры, радистки и даже есть своя женская рота разведчиков, там, где не пройдет мужчина, пройдет женщина. Это аксиома – запомни ее. Идем, познакомлю. Только сознание не теряй от их красоты, ладно. Они тоже, как и наши солдаты-мужчины, многие сестры – близнецы.

Генрих и Гюнтер зашли в казарму, где жили молодые девушки. В помещении пахло духами, свежестью и едва уловимым женским запахом.

На входе стояла молодая белокурая девушка в солдатской юбке и гимнастерке с коротким рукавом.

– Добрый день, Ева, кто сегодня дежурит в медсанбате из врачей?

– Добрый день, Генрих, сегодня очередь Эммы, только больных у нас пока нет. На солнце еще никто не перегрелся, и ног никто не поломал.

– Это хорошо, девочка, что нет больных, так мы пойдем в медсанчасть, а тебе всего доброго.

– Спасибо, отец Генрих, рада была вас повидать. Привет от вас девочкам передать?

– Обязательно, Ева, скажи всем им, что я их очень люблю.

– Обязательно передам, Генрих. Они будут рады, что ты нас не забываешь, – проговорила, улыбаясь, блондинка с голубыми глазами, стройными загорелыми ножками в черных туфельках на маленьком каблучке.

– Генрих, ты хочешь показать мне, как у вас работает медсанчасть?

– Нет, Гюнтер, я хочу познакомить тебя с Эммой, ты должен помнить ее сестру, она часто в детстве играла с нами.

– А что стало с ее сестрой?

– Она умерла, Гюнтер, отец всегда собирал клетки горожан, когда те приходили к нему на прием, и консервировал. А когда те умирали, он делал их клоны. Так наш город никогда не пустел, а наоборот, пополнялся молодыми и более талантливыми сестрами и братьями умерших. Я поступаю так же. Сейчас увидишь.

Братья вошли в большой светлый вестибюль военной санитарной части. Навстречу им вышла молодая, высокая, красивая русоволосая женщина в белом халате.

– О, Генрих, какая радость видеть тебя у нас? Это твой брат Гюнтер? Помню его, я тогда была маленькой девочкой, когда он прибегал к нам в детский сад и раздавал всем конфеты. Мы всегда его так ждали. А я даже была в него влюблена.

– Сколько же тебе лет, Эмма? – спросил Гюнтер.

– Скоро исполнится сорок пять, а что, не похожа на такую почтенную даму? – и Эмма, улыбаясь, подала руку Генриху, потом Гюнтеру.

– Я бы тебе больше двадцати пяти ни за что не дал! – воскликнул Гюнтер.

– Это все, Гюнтер, благодаря твоим родителям я не старею, да еще новым процедурам Генриха. Его невестка Эми привезла удивительные пилюли, что изготавливают японцы, мы провели химический анализ этих таблеток и решили для наших нужд изготавливать их у себя. Могу и с тобой поделиться, Гюнтер, чтобы ты не старел.

– Буду очень тебе благодарен, Эмма, если ты не только поделишься со мной этими пилюлями, но научишь, как их изготавливать.

– А ты приходи к нам в санчасть почаще, я тебя всему научу, – засмеялась врач. – Ты женат, Гюнтер?

– Был женат, да жена умерла два года назад. Так что на сегодня я вдовец. Сын уже взрослый. Одному, Эмма, скучновато, и трудно с хозяйством управляться. А как у тебя дела?

– Понимаешь, Гюнтер, я тоже вдова, год назад моего мужа, капитана, убили в Африке, дочка выросла, учится в консерватории. А я вот все больше на работе с девочками пропадаю. Домой не хочется идти, пусто там.

Генрих наблюдал за братом и усмехался. Он видел, что тот всему очень удивляется, восхищается и расстраивается. Скорее всего, уже жалеет, что уехал в Берлин, а не остался в Аргентине, в родном городе, продолжать дело родителей.

– Эмма, можно мне сегодня вечером прийти к тебе в гости? – спросил Гюнтер.

– Я думаю, что мы с вами встретимся сегодня вечером у мэра, он приглашает гостей по случаю вашего приезда, Гюнтер. А там посмотрим, пойдете вы меня провожать или нет? – кокетливо проговорила Эмма.

– Ну что, Гюнтер, на сегодня экскурсий хватит, или еще куда-нибудь хочешь заглянуть?

– Думаю, на сегодня с меня впечатлений от увиденного хватит, пойду пройдусь по городу, детство и юность вспомню. Выходит, пока я в своем Берлине лечил плебеев, ты продолжал выводить новую расу людей, не стареющих, не болеющих, красивых, умных, талантливых, не таких, какие окружают меня каждый день в Европе.

– Да, Гюнтер, выходит так. Ты свои годы разменял не на то, о чем просили нас отец с матерью.

– Мне очень жаль, Генрих, что я тебя не послушал и не остался дома. Теперь я вижу, насколько я был не прав. Но время ушло, назад уже ничего не вернуть. У меня в Берлине клиника, дом, сын.

– А что, Гюнтер, не прихватить ли тебе с собой в Берлин Эмму, такая женщина пропадает!

– Да я бы с радостью, Генрих, взял ее с собой, да только согласится ли она поехать со мной?

– А ты сделай так, чтобы она согласилась. Эми попроси, она поможет тебе уговорить Эмму поехать с тобой в Берлин. Она у нас замечательный психолог. Все конфликты в городе за полчаса устраняет.

– Вот мы и пришли, я пойду в свою клинику, а ты иди город осмотри, он вырос и преобразился. Не узнаешь. Озеро только таким же и осталось, каким было. К вечеру не опаздывай, мэр в твою честь вечеринку устраивает. Друзей приглашает. Не опоздай.

– Постараюсь не опоздать.

Эми за завтраком и в кабинете успела сфотографировать Гюнтера несколько раз и послать фото Полковнику.

«Адам, посмотри внимательно на этого человека, пересекались ли твои пути когда-нибудь с ним?» – написала она ему под фотографией. И получила ответ через полчаса: «Никогда его не видел». Эми облегченно вздохнула, значит, опасности нет, даже если встретятся на вилле. Это ее успокоило и приободрило. Она знала, что вечером надо идти в гости к мэру и ушла с работы пораньше. Занятия с детьми японским языком она начала с самого их рождения. Все свои колыбельные песни она им пела на японском языке. Рудольф укачивал малышей, пел им свои песни на немецком языке, а в очень хорошем настроении – на испанском. Несмотря на то что мальчики были на полгода младше девочек, они уже перегоняли их в весе и росте.

Как только Эми вошла в дом, Гретта позвала ее к себе.