Глава 2

Войдя в номер, Леонид Павлович обмер и озверел, и даже хуже. На этот раз все было не так – все неправильно! Даша сидела на кровати! В обуви! В позе «лотоса»! На дорогом покрывале! И ела мороженое!!!!!

«Откуда она только его взяла? – задался горестным вопросом Лагутин и тут же отметил: – Если испачкает покрывало, заставят платить».

Но это было еще полбеды. Управляясь одной рукой со стремительно тающим пломбиром, другой – жена прижимала сотовый к уху, с кем-то одновременно болтая.

Леонида Павловича окатило новой волной горячего гнева.

«С кем это там она? Разумеется с подругой. Без моего присмотра. Я же ее просил! Наверняка растрепала уже, что мы в Сочи. Теперь всем известно, что мы в отъезде, что брошен дом… Милости просим, воры-разбойнички! Любой приходи, все бери, что честным трудом нажито…»

Здесь Лагутин покривил изрядно душой: он, как председатель экспертной комиссии, брал приличные взятки. Но с другой стороны, покажите того чиновника, который не считает пресловутые взятки кровным своим, заработанным честным трудом – ведь это главный его доход. Впрочем, мы не о том…

Леонид Павлович был взбешен, он подумал: «Какой ужасный непорядок! Мало, что пачкает покрывало, вещи бросила собирать и с подругой о запрещенном болтает, так еще и привыкнет, и дома так станет сидеть, в обуви на кровати с мороженым…»

Евдокия, обнаружив в дверях мужа, приветливо кивнула ему и шепотом сообщила:

– Это Майка!

Он решил: «Хоть майка, хоть фуфайка, сейчас я ей покажу!»

Но, почувствовав как неконтролируемая волна негодования поднимается из глубин его сущности, Леонид Павлович спохватился и бросил все силы на подавление этой волны. Идиллическая атмосфера счастливого брака была спасена.

– Дашенька, – ласково спросил он, – где ты взяла мороженое?

– В холодильнике. Кое-что там испортилось, я это выкинула, но мороженому-то что сделается? Тем более, в морозилке, – со всею нежностью ответила жена и уже небрежно добавила, явно подруге: – Слышь, Майка, Ленечка мой пришел. Позже перезвоню.

Отправив сотовый в карман, Евдокия расплела из «лотоса» тонкие ноги и шустро заерзала задиком по атласному покрывалу, сползая с кровати навстречу мужу. Леонид Павлович строго смотрел на жену, мысленно собираясь перед нотацией и размышляя с чего начать: с обуви, или с мороженого, или с того, что в определенные моменты подругам звонить не полагается.

Хотелось говорить обо всем, однако он и слова сказать не успел, как снова затренькал сотовый. Прижав к уху трубку, Евдокия изменилась в лице.

– Ма-моч-ка! Кажется, я сейчас умру! – пропищала она, и в глазах ее отразился такой запредельный ужас, что Лагутин струхнул.

– Что случилось? – воскликнул он, бросаясь к жене. – Нас затопили?! Дома пожар?!

– Хуже! Гораздо хуже! – истерически закричала Евдокия, и нервы его не выдержали.

Леонид Павлович вырвал телефон у жены и лихорадочно прижал его к уху.

– Сначала я не поверила, – неистовой скороговоркой, пронзая барабанную перепонку Лагутина, строчил женский голос, – ну капелька и капелька. Всего одна. Я думала, это варенье вишневое. Сестре-сладкоежке накостыляла, чтобы и близко к роялю не подходила со своими дурацкими бутербродами, а потом вижу, лужица. Лужица, Дуся! А потом целая лужа!

– Что-оо?! – взревел Леонид Павлович. – Какая лужица-лужа?! Какие бутерброды?!

Он в ярости отшвырнул от себя трубку – правда не на пол, а на кровать, на мягкое покрывало – и гневно уставился на жену:

– Хочешь в могилу меня загнать? Довести до инфаркта решила?!

Евдокия нервно икнула:

– Леня, у Евы в доме жуткие творятся дела!

– Ха! У Евы творятся дела! А у меня еще хуже: родная жена издеваться изволит! Взялась меня извести! Неужели не ясно, когда ты так завопила, ноги мои подкосились! Я думал, что в нашей квартире пожар!

Евдокия снова икнула и покосилась на трубку, упавшую рядом с ней:

– Ленечка, я не шучу! У Евы такое творится!

– Да слышал я, слышал, – разом вдруг успокаиваясь, насмешливо констатировал Лагутин. – Все я слышал. Лужица, бутерброды – кошмары, солнышко, еще те. Как тут не посочувствовать. Непонятно, зачем ты сотовый прихватила с собой. Я же тебя просил. То Майка, то Ева… Уверен, о нашем отъезде знает теперь весь белый свет…

Евдокия испуганно затрясла головой:

– Нет, Ленечка, как мог ты подумать? Я с подругами так говорила, что невозможно было понять, в городе мы или нет. Вот если бы мне звонили, а я бы не отвечала, вот тогда бы всем стало ясно…

Оправдания обрывая, опять зазвонил телефон. Евдокия, не решаясь брать трубку, с растерянной мольбой посмотрела на мужа. Леонид Павлович обреченно махнул рукой:

– Чего уж там, бери, слушай про бутерброды. Да не проболтайся, смотри, что мы в Сочи. Впрочем, скоро мы возвращаемся, если вообще когда-то отсюда уедем с такими странными сборами.

Лагутин зло пнул ногой чемодан и тут же, его подхватив, и коробку со шляпами, поспешил вон из номера к автомобилю.

Едва дверь за мужем закрылась, Евдокия ловким (обезьяньим) движением цапнула трубку и закричала:

– Ева! Евочка, это ты?!

Конечно, это была Ева.

– Дуся! – вопила она. – Нас разъединили?!

– Разъединили? Евочка, как возможно такое? Душой я с тобою всегда! Рассказывай, что у тебя происходит? И поподробней!

Об этом и не надо было просить (женщины любят детали), Ева опять застрочила:

– Сначала была капелька, едва заметная капелька крови. На клавише, на одной, на «до» первой октавы. Но я-то не знала, я думала, что вареньем намазано. Вишневым. Юльке накостыляла слегка и успокоилась. Через несколько дней смотрю, капелек уже пять: на «ре», «ми», «соль» первой октавы и на «до», «фа» – второй. Присмотрелась, на варенье совсем они не похожи. Еще присмотрелась – кровь! Ох, как я рассердилась на Юльку, даже ее отшлепала и наказала: «Со своими вечно ободранными лапами к роялю и близко подходить, мерзавка, не смей!» И что же? Через несколько дней на «ре» третьей октавы лужица. А сегодня уже настоящая лужа на «ми», «фа» «соль» пятой октавы и сильно испачканы черные клавиши. Но самое страшное то, что Юлька здесь ни при чем, зря ее колотила. Целых три дня я дома одна! Абсолютно одна!

Оцепеневшая Евдокия, заикаясь, спросила:

– К-куда же все делись?

Ева всхлипнула:

– Я еле живая от страха. На дачу уехала вся семья. Сама их выгнала, чтобы не мешали мне к фестивалю готовиться. Едой запаслась и над новым концертом работала, три дня не выходила из дома.

– Может, кто-то к тебе приходил и решил подшутить, – замирая от ужаса, прошептала в ответ Евдокия.

– Если бы, в том-то и дело, что не приходил в эти дни никто. Одна я была в квартире. Кровь с клавиш начала вытирать и вдруг так страшно мне стало, что потемнело в глазах. С воплем забилась в ванную, под унитазом сижу, выйти боюсь. Слушай, Дуська, ты мне не веришь?

– Про то, что под унитазом сидишь? – удивилась та и озадаченно осведомилась: – Да, в самом деле, Ева, как ты умудрилась забраться под унитаз?

– Ой, Дуся, сижу-то я рядом, но черт с ним, с унитазом моим! В то, что кровь на клавишах появляется, веришь или не веришь?

– Верю! – не задумываясь, выпалила Евдокия. – Я самая первая увидела эту кровь!

– Ой, мамочка! – взвизгнула Ева. – Сейчас я от страха умру! Ты видела кровь?!

– Да! На твоих клавишах!

– Ой, мамочка! Точно умру! Когда?!

– В тот день, когда появился маньяк!

– Да ты что?!

– Евусик, я сидела возле рояля, уставившись в телевизор. Ты на кухню кофе варить пошла. Тут начали про маньяка рассказывать, я разволновалась и на клавиши оперлась рукой, то есть, локтем… Ева, знаю, ты за это ругаешь, инструмент расстраивается и все такое… Честное слово, я по рассеянности, – бросилась оправдываться Евдокия, но подруга ее перебила:

– Хватит, Дуся, мне уже не до клавиш. Дальше-то, что с кровью было?

– Да ничего. Я про кровь только дома узнала, когда блузку сняла. На локте было пятно.

– Что же ты мне не сказала?!

– А о чем говорить? Знаешь сама какая я недотепа. Спасибо еще, что только пятно.

– Да, спасибо, что на месте рукав, – саркастично вставила Ева.

– Именно, – не обиделась Евдокия. – Со мной и похуже приключения каждый день происходят, а тут всего лишь пятно. В тот день я не задумалась, но когда я опять оперлась на клавиши…

На этот раз Ева взвилась:

– Вот в чем дело! А я удивляюсь, почему рояль так часто расстраивается! Оказывается, она на него опирается! Каждый день!

– Не каждый день!

– Дуся, нельзя быть упрямой такой! Если просят тебя по-хорошему, изволь выполнять! Он кучу денег, рояль этот стоит. И настройщик нынче не дешев.

Евдокия ядовито спросила:

– Тебе уже не интересно про кровь?

– Интересно, – буркнула Ева, – дай только слово, что больше не будешь…

– Не буду! Даю! Никогда! И не имею привычки такой, но в тот день, видимо, черт попутал: про маньяка снова по телику говорили, снова я увлеклась, снова на клавиши оперлась и снова локоть в крови. На этот раз видела след. Когда ты вошла, я быстро локоть убрала, а на клавишах…

– Капля?!

– Нет, кровью намазано. Каплю блузка впитала и уж потом я по клавишам развезла кровь рукавом.

– Что же ты мне не сказала? – опять сокрушилась Ева.

Евдокия вдруг рассердилась:

– А что я должна была говорить? Что на клавиши твои опиралась да комара невзначай придавила? Ведь именно так я тогда подумала, только теперь уже все поняла. Выходит, это был не комар. Но что же?

– Дусенька, миленькая, – с ревом взмолилась Ева, – приезжай скорее ко мне!

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас!

– Сейчас я не могу, занята. Почему бы тебе не вернуть с дачи семейство?

– Пыталась, но сотовый не отвечает.

– Попробуй еще.

– Да пробовала сто раз! Сколько можно? К тому же, мне никто не поверит. Мама скажет, что я сочиняю опять. Дусенька, приезжай или я здесь, под унитазом, от страха умру! Если не хуже!

Этим заявлением она насторожила подругу.

– А что может быть хуже? – втянув голову в плечи, спросила Евдокия и два раза нервно икнула.

Ева сделала длинную паузу и экзальтированно прошипела:

– А хуже: меня прикончит маньяк!

– Евочка, миленькая, – заголосила Евдокия и… вынуждена была мгновенно прервать разговор. – Я позже перезвоню, Леня пришел, – испуганно сообщила она и, прошептав «да, бабуля была права», спрятала трубку.

– Леню своего боится больше маньяка, – со вздохом подивилась Ева и, сидя под унитазом, покорно принялась ждать.

Она знала свою подругу: раз Дуся выдала обещание, значит не подведет.