Караван-сарай-страна

Торговые плодятся супермонстры,

Как слухи про холодный термояд.

И каждый Змей-Горыныч Коза Ностры

Бенгальским светом доллара объят.

И даже там, в районах приболотных,

Где «нариков» съедает брат Кощей,

Друг к другу притулившись зло и плотно,

Торгуют концентратом кислых щей

И пустотою кубиков бульонных,

И всячиною всякой на развес,

Китайских безделушек миллионы

На полках безразмерных и бездонных —

Спаси меня, любимый МЧС!

А, впрочем, пусть играют зазывалы

В азартную игру – а мне-то что!

Мне дела нет! Мне это – ёлы-палы!

Народ доволен, радостен?

А то!

Бес Ивашка

Ночью с полки свалилась книга

И открылась на слове «фига».

Бог тебе – не сосед Ивашка,

Не гадалка с ромашкой-решкой.

На! Прочувствуй всю прелесть мига —

В этом мире ты просто пешка!

Бог, ну да – не сосед бессменный,

Да и я поддаюсь не вдруг.

Ставлю книгу на край Вселенной —

Пусть синицей летит на юг.

Много слов в этой книге-птице —

Дальний путь, неизвестность, рай,

Здесь – предать, там – душой трудиться.

Выбирай… рай, рай, рай…

Не броди средь оград-преград —

Там бетонное слово «Ад».

Ночью книга с небес слетела.

Птица Рая осанну пела,

Дожидаясь начала дня.

Расцвела под окном ромашка,

и сорвал её бес Ивашка.

Для меня.

Медвежий уголок

Очнёшься утром в космосе Земли,

Где крик петуший гонит вурдалаков,

Дорога упирается вдали

В большую вазу сладких козинаков.

Протянешь руку к чашке кофейку,

Зевнёшь и снова таешь на боку,

Вокруг цветут кипрей, душица, донник.

Нечаянно уронишь телефон

В траву – за подоконник.

Махнёшь рукой – а ну его, и пусть!

Я всё равно обратно не вернусь.

Но птица-провозвестница сорока

Бесстыдно расхохочется до срока.

И вдруг бродяжкой-мышкой издалёка

Прошелестит невидимая грусть.

Достанешь телефон, а он назло

Вдруг запоёт на жутком новоязе.

Не повезло, опять не повезло —

Мой Домовой-суседушко на связи.

А я ему в подарочек – стишок

О том, как лето прыгает с карниза.

Мой позывной: «Прекрасная маркиза,

Всё хорошо, всё хорошо!»

Но этот самый умник-Домовой

Такой поднимет заполошный вой,

Что, дескать, без тебя не жизнь – отрава.

Прав Домовой, ведь он имеет право.

Присяду, пригорюнясь, на пенёк:

всё решено, а прочее – забава:

Я не вернусь! Ну, разве на денёк?

Когда-то

Тот прежний город – он внутри меня,

Прикинувшись безделицею дня,

Гнёт улицы пустынным лабиринтом,

Дома рисует методом репринта,

Трамвайным звоном в прошлое гоня.

Коронами воздушными искря,

Трамвай в песок кидает якоря,

Из каждого минутного простоя,

Пытаясь что-то выудить живое.

Но лабиринт придуман был не зря.

Бежит по рельсам кру/гом в никуда

Трамвайных тел железная орда,

Вскрывая на ходу гармошки-двери.

Вот так добычу ожидают звери,

Так в чёрную дыру глядит звезда.

Безумная мелодия сама

Включается, колотится в дома —

Всё заросло мобильной паутиной.

В ней бьётся крик далёкий журавлиный,

И детский голос: «Мама, мама, ма…»

Херувим
Памяти жертв крушения Boeing-777 над Украиной

Где-то в просторах высот беспредельных

Еле слышим, неуловим,

Рвёт стратосферу стрелою прицельной

Дюралюминиевый Херувим —

Лайнер крылатый и рукотворный.

В чреве спрессованы сотни людей.

В небе рыдают валторны

Сквозь голоса детей.

Вот просвистело мгновение мимо,

Кровью омыло окно.

Сколько отпущено жить Херувиму,

Столько и детям дано.

Вечной любовью их Смерть полюбила.

Что это было?

За что это было?

Включаю дождь

Внимание! Отключаю зной, включаю дождь.

Нет, пусть это будет такой основательный ливень,

Идёт себе на уме – свободен, красив, хорош!

Теперь он везде – в босоножках, в цветах,

В кабине хозяйственной «Нивы»,

В твоём мороженом, тающем на ходу,

В каждом закрытом-открытом подъезде,

В твоём личном уютном домашнем аду,

В любви, ненависти, в женихе, невесте.

Меняю то, чего нет, и не было никогда,

На ветер меняю, на вздохи гулящей бури.

Ещё лучше, если в ответ упадёт звезда,

Какая-нибудь безжалостная Принцесса Нури.

Океан расплещет солёный тяжёлый стон,

Сомкнутся Атлантика и Эвксинский Понт.

Отключаю зной,

включаю глубоководный сон.

Иду ко дну.

Нет – улетаю

за горизонт!

Женщина и плотник

(драма)

Деловая женщина в розовых трусах,

С телефоном в ухе, с розой в волосах,

Шествует по улице – разговор журчит,

Это вам не шоу конченных «Кончит»!

От картинки млеет плотник на «лесах» —

Ах, какая женщина в розовых трусах!

Женщина уходит – ах, какой пассаж!

Плотницкий скукожился, съёжился кураж!

С неба зной струится – жарко на «лесах»,

И работать надо.

Но стоит в глазах —

Женщина!

Ах, женщина

с розой в волосах!

Война, война…

Надкусанное яблоко горчит,

Питая душу ядами познания.

И каждому в мозги пристроен чип

Невинности и ожидания.

О ком звонит подсолнух полевой?

О соловье, рискнувшем головой,

Поющем в первый день цветенья липы

Сквозь сон и смерть,

И канонады вой,

и матерей проклятия и всхлипы.

Боец – ну, да, наверно, молодец!

А пуля-дура выберет ребёнка!

Горяч, бездушен, но и зряч свинец,

Ведь рвётся там,

где тонко.

Серебряная нить

В просторах лета детство заблудилось —

ромашками повисли голоса.

Телега едет, в пыль роняет силос,

Ворует мёд янтарная оса.

Веранда солнцем яростным прогрета.

Июль лежит котом вдоль половиц

И видит сон, где девочка-комета

Ему для игр насыпала синиц.

И время спит. И я во сне уснула.

Июльский мир – в матрёшке облаков.

И день спешит в бессмертный Закоулок

Тупых Царей и умных Дураков.

Превосходящий всех их, вместе взятых,

Ленивый кот и ухом не ведёт.

Оружие забросили солдаты,

И – в поле, собирать цветочный мёд.

Там девочки давно сидят в ромашках.

Там хорошо – в июльской стороне!

Там бабочки, стрекозы и букашки.

Там сон во сне.

Я там и здесь.

Серебряная нить

пока ещё удерживает груз.

Не вздумайте меня будить, будить, будить…

Я не вернусь!

В пустыне

Где только я ни скиталась, о Господи Боже!

В старых домах деревянных, в кошачьих дворах,

В сёлах заброшенных, словно близняшки, похожих,

Словно матрёшки, друг в друга роняющих страх.

Времени было отпущено – воз да большая тележка.

Все небылицы цеплялись за спицы колёс —

Бабы Яги, Змей Горынычи, ёжки да пешки,

Пчёлы-солдаты и стаи озлившихся ос.

Встанешь, затихнешь, и сгинет фантом небылицы.

Что ж ты напрасно бредёшь? Всё бесследно ушло.

Лишь в облаках проступают любимые лица,

Дом бессловесным забвеньем давно занесло,

Сердце опутали Дантовы птицы и змеи.

Тайное слово напрасно мерещилось мне.

Божье прозренье скрывать от себя не посмею —

Мир одинок небывало,

как Странник во сне.

Съёжились люди

в кусочки шагреневой кожи.

Что я искала? – скажи мне,

О, Господи Боже!

Свои и чужие

Как пряник и пирог, всё время нас делили

Товарищ Умник – наш, а тот идейно чужд.

И всё же распилили, помельче распылили —

удачно приспособили для нужд.

Потом искали скрепы на грядках возле репы,

Но скрепы не желали проклюнуться на свет.

Уж, как ни стали думцы законами свирепы,

А ни единой скрепы – как не было, так нет!

Разъединить легко, соединить – непросто!

И вот он лозунг наш – как прежде, судьбоносный:

«Колонна номер пять, палата номер шесть!»

Да, выбор не богат!

Но что уж есть – то есть!

Кто там?

Я встану днём, поскольку ночь сбежала

Гюрзой пустынной, странницею зла.

Погладила расчетверённым жалом

И уползла.

Кругами рая вскинувшийся город

Стучит в окно и требует любви.

Он, как зипун состарившийся вспорот

Вестями на крови.

И что с того, что каждый твой приятель

В бетон замешан пылью вековой.

Он всё равно любезен и приятен

И знает всё о Третьей Мировой.

Поговорим о пятом и десятом,

Держава, дескать, нынче хороша!

Мелькнёт над нами в облаке измятом

Какая-то заблудшая душа.

Приятель скажет – Ангел!

Всё быть может —

Я спорить не намерена совсем:

Когда-то динозавром станет ёжик,

Кто был ничем, тот снова станет всем.

Запахнет воздух молнией ванильной,

И туча кремом ляжет на карниз.

Жить просто так – наверно, это сильно!

Но кто ж там, всё же,

в облаке завис?

На рассвете

Рвёт бетонные джунгли соловьиный разбойничий зов —

Недобитый звонарь хулиганит сигналкой машины.

Трёхсотлетний дедок вспоминает, как брали Азов,

На асфальте стенают несчастные толстые шины.

И когда первый луч этот студень навылет пробьёт,

Ошалелый народ побежит добывать пропитанье.

Сердобольная дама достанет из сумочки йод

И помажет коленку трудящейся честной путане.

А свиной олигарх нелюбимой семье для затравки

Кружевные прикупит торты и алмазные плавки.

И покатится день тем же самым – своим чередом.

Напряжётся учёный и, может быть, станет котом.

И ответственно сядет чиновник за плюшевый стол.

Дятлы будут долбить, из дупла выковыривать пчёл.

И какой-то наградой, давно и навеки прошедшей,

Добрый Ангел удобрит

юродивых

и сумасшедших.

Даёшь самодержавие!

Друзья мои, напрягитесь и вспомните —

Владимир Ильич анализировал Плеве.

Если сейчас хорошо поискать в комнате

И обозначить вождя искомым,

Сегодня наш Ленин – конечно, Пелевин!

Как он блестяще прошёлся по насекомым!

И вот наступила революционная эпоха.

Без Ленина не удаётся крепить революционный шаг.

Без Пелевина – вообще всё из рук вон плохо!

Вроде, и ничего, но всё-таки – как-то не так!

Даёшь самодержавие – это сегодня главное!

Держава – она и в Африке держава!

Пелевин – наш Ленин сегодня!

Ну, вот и славно!

Политика

Есть, говорят, на свете страшная тайная сила —

Чудище, что всех бы съело, сжевало, скосило.

Оно, дескать, это ужасное чудище тайное —

Животное индивидуалистическое, не стайное.

Правит миром исподтишка – неведомое никому,

Но эффективное – будь здоров!

У каждого всем управляет в дому,

Ест человечину, не побрезгует парой коров.

Только ты о нём не рассказывай никому!

Никому,

никому,

никому, никому!

И даже, когда оно тебя станет есть,

Кричи: «Я хороший! Почту за честь!»

Узнице ХХ1 века
Евгении Васильевой

Каждый, кто мнил себя самого поэтом великим

(А великим себя навеличивал каждый),

Страстно мечтал объявить собратьев заиками —

Закопать их надёжно, достойно, многажды.

И вот готова большая Яма имени Мандельштама,

Большая Яма имени поэта Есенина.

Размножена и расцвела культура убойного штамма,

Вот она съела творцов – всех,

включая Ленина.

А теперь, куда бежать-то – творцов миллионы!

Никаких штаммов не хватит на каждого гения,

Никакой самой обширной и строгой-престрогой зоны!

Творцом себя мнит даже гражданка Евгения!