Он тихонько включил радио. В пол – уха слушая музыку, опять вернулся мыслями к раскопу в Старой Ладоге. Боголюбов уже давно знал, что История, излагаемая в учебниках, часто бывает искажена, так же, как и древние летописи, легшие в ее основу. Древние источники извращают или скрывают правду, в угоду тому или иному правителю. Летописцы представляли первых русских князей «белыми и пушистыми», оправдывая предательство, братоубийство, клятвоотступничество особой необходимостью. Так повелось в русской земле от начала христианства и до наших дней. Неточности, исправления и поправки старых летописей и хроник можно было опровергнуть только фактами. Новые находки, как свидетели того или иного времени, проливали свет на события, описываемые в сводах и давали зачастую прямо противоположную, или отличную от летописных выводов, оценку. Например, к вопросу о смерти Вещего Олега Лаврентьевская летопись сообщает, что умер он в 912 году и похоронен в Киеве на горе Щековице. Новгородская летопись противоречит этому, уверяя, что преставился князь Олег в 922 году в городе Ладоге, где и похоронен! Разница даты смерти равна десяти годам, местом погребения названы два весьма далеких друг от друга города, оба претендующие на старшинство. Где правда? Правда, возможно, в третьем источнике, подтверждающем или опровергающем первый. К сожалению, такой источник пока не найден! Скорее всего, в русской истории действовало несколько князей с именем Олег, которых объединили одним прозвищем – Вещий. Иногда неточности закрадываются в летописи из – за того, что мир славянский был велик, а сношения в нем – затруднены, вследствие разорванности связей между несколькими центрами развития цивилизации. Поэтому невозможно без сомнения доверять старым рукописям. Мышление средневекового человека отличается от современного. То, что для нас логично, в те времена казалось полной нелепицей и наоборот. Кроме того, старые летописи – это собрание преданий, историй, поражений и побед князей, часто выдуманных, в которых даже отсутствовали даты.

Нежная, грустная мелодия полилась из радиоприемника. У Николая неожиданно сжалось сердце. Какое – то тревожное предчувствие грядущих перемен охватило его. Пронзительно, с чарующей неземной вселенской печалью пела флейта! Как будто это был голос Всевышнего, тоскующего в черном Космосе о том, как нестерпимо его одиночество, как непослушны и легкомысленны, созданные им, по собственному образу и подобию, его земные дети. Как легко нарушают они Божьи законы, и гораздо больше усилий предпринимают к погибели, чем к спасению. Негромкие звуки неумолимо проникали в салон автомобиля и заполняли все, без остатка, пространство. Это был голос, рассказывающий о непонятном и неразгаданном людьми Величии Вечности. Боголюбов слышал и раньше эту мелодию, и она всегда заставляла его грустить.

– Альбиони, адажио, – вдруг сказала, ни к кому не обращаясь, Алина.

– Что? – очнулся Николай.

– Я говорю – это музыка Альбиони.

– Да. Красивая музыка. Только очень печальная.

– Печальная, – согласилась девушка, – в гармонии всегда много печали. Лишь хаос бывает восторженно ликующим в своей первозданной дикости.

– Вы пианистка?

– В некотором роде.

– Почему в некотором?

– Согласно записи в дипломе, а на самом деле я – неудачница…

– Кто это сказал?

– Один человек.

– Человеку свойственно ошибаться! Вы что, воспринимаете его слова как приговор?

– Я ему всегда верила.

– Он кто? Гуру?

– Он мой отец.

– Это серьезно.

Николай повернул машину направо. Заходящее солнце висело над Невой. Если бы его спросили, на каком берегу стоит родительский дом, Боголюбов бы задумался. Именно на этом левом берегу, если проследить путь реки по карте, стоял Зимний дворец. Река, вытекая из Ладожского озера, делала петлю вниз, снова поворачивала на север и в Финский залив входила противоположными берегами. Восточный берег становился в устье реки западным, но при этом не менялось местами понятие правый и левый, поскольку эти понятия определялись не сторонами света, а течением.

Николай проехал вдоль ограды, остановил машину перед высокими воротами, и сказал:

– Приехали.

Алина неуверенно огляделась. Двухметровый кирпичный забор скрывал чью – то чужую жизнь, чьи – то радости, боли, печали. Там был незнакомый мир, незнакомые люди. Там было – неизведанное. Ворота открылись, машина въехала во двор. От крыльца со всех ног бросилась мохнатая большая собака.

– Наш Рекс, – представил Николай пса, – хотите с ним познакомиться? Если вы понравитесь Рексу, то понравитесь и моей матери.

Однако девушка не торопилась покидать машину. Она настороженно смотрела на ластившегося к хозяину пса, как будто раздумывая, стоит ли вообще делать этот шаг.

– Вы что, боитесь? – спросил ее Николай.

Как точно он определил ее состояние. Она боялась! Она боялась всего – неудачи, собак, ездить в метро и на лифте, летать на самолетах, разговаривать с незнакомыми людьми. Страх поселился в ее душе с детства, и было это следствием планомерного материнского воспитания. Мать внушала ей, что люди злы, завистливы, что они только и ждут, чтобы столкнуть другого в пропасть. Подругам верить нельзя, они приходят в дом, становятся необходимыми, а потом, зная твои больные места, безжалостно бьют тебя именно туда, где очень больно, чтобы сломать, использовать и подчинить. Лучший друг девушки – это рояль. Он не предаст, не изменит, не ударит. Отец постоянно был в командировках и не особенно вникал в методы материнского воспитания. Алина росла послушным ребенком, со временем даже научилась скрывать свои страхи. Мать не догадывалась, что внешние проявления характера дочери часто не соответствовали ее внутренним переживаниям. Все свои переживания Алина раскрывала в музыке. У нее выработалось особое прикосновение к клавишам – особое туше. Поразительная кантилена в «легато», и блестящая звонкая россыпь звуков в «стаккато». Минимальные внешние эффекты при глубоком внутреннем погружении. Правда, там, где область звуков заканчивалась, она предпочитала тишину. Закрытость Алины вызывала некоторые трудности у сокурсников при общении с ней, но за безупречный музыкальный вкус и высокий профессионализм, ей прощали эти недостатки. Педагоги прочили ей хорошее будущее, однако Алина не оправдала их надежд, пропустив из – за своих страхов конкурс имени П. И Чайковского, который бы, в случае победы, сделал ей имя и дал возможность подписать неплохие контракты. Отец, разобравшись, наконец, в проблемах дочери, устроил разгон жене, досталось от него и Алине. Он назвал ее трусихой, неудачницей, место которой в собесовском архиве. Уж там – то ее безопасности точно ничего не угрожает. Потом подумал и добавил, что, пожалуй, и в собесе на ее голову может какой – нибудь гроссбух упасть. Как можно быть такой никчемной!

Алина растерялась. Отец, который, в отличие от матери, в детстве всегда одобрял ее и поддерживал, стал каким – то нервным. Предательски вынес ее страхи на всеобщее обсуждение! Именно тогда, когда она меньше всего ожидала этого. В доме праздновали ее двадцать пятый день рождения, и дом был полон гостей! По такому случаю собрались родственники, бывшие однокурсники. Близких друзей у Алины не было – только Антон, с детского садика сосед по горшку. Отец спросил, что она собирается делать теперь, после окончания консерватории? Алина сказала, что не знает, как быть дальше и что делать. Безрадостно так сказала, не веря, как обычно, в свои силы. Он почему – то накричал на нее. Это было ужасно, неожиданно и обидно. В один момент отец разрушил ту нить взаимопонимания, которая всегда была между ними. Предал ее! Сколько лет он был для нее богом – любящим, всепонимающим и всепрощающим, а тут…

Не помня себя от стыда и жалости, девушка выскочила из дома, села в машину и поехала, куда глаза глядят. Так глупо, по – детски, она решила порвать с чувством нестерпимой обиды, с психологической травмой, нанесенной самым близким человеком. Помотавшись без смысла по городу, Алина вырулила на проспект Славы, миновала Ивановскую улицу, притормозила у обочины Народной, и, сообразив, что домой возвращаться категорически не хочет, заглянула в записную книжку мобильника. Был вариант отправиться на дачу к новому ученику, позаниматься с которым, ей предложили накануне. Созвонилась, выехала за город, но, плохо зная дорогу, свернула куда – то не туда. В довершение всех неприятностей – закончился бензин. О том, что было дальше, лучше не вспоминать!

– Коленька! – раздался со стороны крыльца голос, – родной ты мой, приехал! – Елизавета Матвеевна радостно семенила навстречу сыну, раскинув руки. Он подхватил свою сухонькую мать и закружил.

– Что ты, что ты, отпусти меня, – заохала матушка. Николай поставил старушку на землю.

– А загорел – то как! – с удовольствием констатировала она, оглядев своего любимого сына. Повосторгавшись еще немного, и вскоре насладившись радостью встречи, Елизавета Матвеевна бросила осторожный взгляд на открытую дверь автомобиля, там точно кто – то сидел. Каково же было ее удивление, когда на сидении она разглядела молодую девушку, закутанную в Николенькин свитер.

– Это кто к нам приехал? – с радостной нескрываемой надеждой спросила она. Николай усмехнулся. Ну, никакой конспирации матушка не признает. В каждой знакомой видит будущее счастье своего сына. По мнению матушки, он настоящий нелюдим. В обществе бывает редко, так, где же найдется та женщина, что оценит его по заслугам? И, если рядом с сыном появлялась какая – нибудь особа, матушка начинала строить далеко идущие планы. Правда, особы рядом с Николаем все были или ученые секретарши, или канцелярские крысы, или зачуханные студентки, но Елизавета Матвеевна знала – любовь к Николаю придет! Он сам найдет свою женщину. Так было с его отцом – Петром Петровичем, с дедом и прадедом. Любовь к ним приходила поздно, но это была настоящая любовь!

– Познакомься, мама, – Николай помог прихрамывающей девушке выйти из машины, – это Алина Владимировна Гриднева, пианистка и по совместительству – стайер – любитель. В результате ее неосмотрительного марафона, мы столкнулись на проезжей дороге. У Алины ушиблена нога, и она очень нуждается в твоей опеке.

Пес подошел к Алине, обнюхал ее, вильнул хвостом и лег у ног рядом. Сие признание собаки, что Алина свой человек, не прошло для Елизаветы Матвеевны бесследно. Она всплеснула руками и сказала:

– Пойдемте в дом, здесь вас никто не обидит.

По деревянному, крашенному коричнево – охристой краской крылечку, Алина прошла на веранду, затем в небольшую кухоньку, где, по всей вероятности, было царство Елизаветы Матвеевны. Над столом, накрытым веселенькой клеенкой, висели в ряд начищенные сковородки, ситечки, половники, ковшики. Слева и справа от стола расположились стеллажи с посудой, ведрами с колодезной водой, стояли прозрачные банки с крупами, солью, сахаром. От всего этого повеяло на Алину таким домашним теплом и сердечностью, такой простотой и обстоятельностью, что она сразу успокоилась. Елизавета Матвеевна открыла следующую дверь, и они вошли в столовую. Карминно – красная печь по правую руку от входа сразу привлекла внимание Алины. На печи весело смотрелись гончарные изделия – расписные вазы, горшки, миски. В многочисленных вазах тонко благоухали свежие цветы, срезанные Елизаветой Матвеевной к приезду сына. Слева, у окна стоял обеденный стол, а во все стороны из столовой вели двери в другие комнаты. – «Удобно, – подумала Алина, – хочешь, не хочешь, на улицу попадаешь через столовую, она объединяющий центр семьи».

Комнатка, в которую привела девушку Елизавета Матвеевна, была маленькой, уютной, с окном, выходящим в сад, с большим старинным зеркалом до потолка и такой же старинной кроватью.

– Располагайтесь, вот вам полотенце, умывальник на кухне. Банька протоплена к приезду Коленьки, если хотите помыться сейчас, до ужина, то, как раз успеете, пока я собираю на стол.

Ужинали на террасе. Августовские комары были уже не такие кровожадные, поэтому Елизавета Матвеевна не стала зажигать сосновые шишки. Легкий ветерок отгонял самых настойчивых насекомых, и неспешная трапеза ничем не омрачалась. Вдруг Елизавета Матвеевна всплеснула руками, вспомнив о чем – то, и побежала на кухню. Через минуту перед Николаем стояла тарелка с жареной докторской колбасой.

– Чуть не забыла, – проговорила матушка, – твоя любимая. Она повернулась к Алине, – он в детстве заснуть не мог, если я ему на ночь докторской колбаски не поджарю. Глядя на своего большого сына, Елизавета Матвеевна глубоко вздохнула, как человек, свято исполнивший свой долг. Николай ласково посмотрел на матушку и сказал:

– Спасибо, мама. Ты иди, мы еще посидим здесь.

Старушка собрала грязную посуду и понесла ее к летнему водопроводу под старой яблоней. Там была установлена раковина, предназначенная специально для хозяйственных нужд.

– Рекс, – позвал Николай. Пес подбежал, виляя хвостом. Николай, оглянувшись на мать, бросил собаке колбасу.

Поймав недоуменный взгляд Алины, он пояснил:

– Терпеть не могу колбасу, но не хочу матушку обижать. Я «Докторскую» переел в детстве, меня от нее тошнит.

Алина впервые за сегодняшний день улыбнулась.

Часам к одиннадцати вечера женщин потянуло ко сну. Николай, дождавшись, когда в доме воцарится тишина, поднялся на второй этаж, в свой кабинет. Зажег настольную лампу, бережно извлек из сумки старую рукопись, привезенную из Франции, и открыл ее.!

Старая тетрадь Иллариона Боголюбова содержала не что иное, как переписанное, с какого – то ему одному ведомого литературного источника, своеобразное изложение жизни и смерти князя Андрея Боголюбского.