– Я думал ты мозг включила, а ты все туда же… – он вытаскивает меня на улицу, и я почти падаю, оказывается нога занемела в машине. – Ох ты хромоножка.

Уже не брыкаюсь, когда он меня как мешок с картошкой переваливает через плечо и заходит в свою халупу.

– Нашел бешеную? – слышу молодой, уже знакомый голос. На этот раз очень недовольный.

Ломоносов бьет меня по заднице, а я только и могу мычать и ногами колотить. Урод.

– Конечно нашел. Эта идиотка костер разожгла. Умнее то ничего придумать не могла.

Они ржут, а я челюсти сжимаю. Ублюдки. Вот только папа придет, я потребую, чтобы на этот раз он его убил. И дружка его десносушителя.

– Пожрать приготовил?

– Для себя и тебя. Ее я кормить не буду. У меня голова еще болит.

– Тогда отдашь ей свою порцию. Не хватало, чтобы она с голоду сдохла, – забирает Ломоносов тарелку и несет меня дальше. Я только мельком цепляю взгляд парня, которого проще всего назвать лохматым ботаником. Меня несут туда, откуда я с таким трудом вырвалась и грубо кидают на кровать.

В следующий момент он ставит тарелку с чем – то мясным на стол, а в его руке появляется нож. Отлично, а если он убьет меня. Прямо сейчас воткнет нож мне в шею? Ломоносов подходит ко мне все ближе. Ближе. Ближе. И я назад отползаю, в стену врезаюсь головой, но плевать. Боль ничто в сравнении со смертью.

– Мне очень нравится видеть, как злость в твоих глазах борется с ненавистью. Но порой нужно сдаться, чтобы победить, – знаю, это говорилось в книжках, нужно во всем потакать похитителю, даже если он захочет раздвинуть твои ноги. Особенно если захочет. Потому что, если этого не сделать, он избавится от тебя и найдет другую.

Только вот дело в том, что Ломоносов от меня не может избавиться. Я нужна ему. Нужна…

– Ты готова проиграть?

Киваю. Со слезами на глазах смотрю на нож, что острием чертит на моей щеке линию, даже не надавливая на кожу. Ниже, к шее, к бьющейся жилке, к груди, что мелькает в вырезе платья. А потом Ломоносов резко меня разворачивает на живот и одним движением освобождает руки. Я не разворачиваюсь и резко даю ему оплеуху.

Он замахивается в ответ, на автомате, но тормозит себя в последний момент. Я даже ждала удара, ждала, что он проявит себя скотиной и садистом.

– Я не бью женщин, Самсонова. Но если ударишь меня еще раз, перестанешь ею для меня быть. Я понятно объясняю?

– Понятно, – чаще дышу, чувствуя, как от удара ломит руку. Встряхиваю и вижу, что дверь за его спиной открыта, а нож все еще в его руке. Я ужасная пленница, я не могу соблюдать правил. Просто там на улице стоит машина и если я отберу нож, то смогу убежать.

Ломоносов вздыхает, поднимается и я не успеваю к нему подпрыгнуть, хлопает дверью, закрывая ее на ключ.

– Раздевайся, Аня.

Глава 10. Аня.

– Раздевайся.

Что? В смысле куртку снять? Или может туфли? Но я без обуви и вообще, мне и снимать-то нечего. В общем я реально не понимаю этого его «раздевайся». Может он другие слово сказать хотел?

– Что стоишь? Раздевайся, Аня, сейчас будем спать.

Вся моя бравада, благодаря который я смогла сбежать, хотела выкрасть его машину или даже вступить в неравную схватку, кончилась. Стою ни жива ни мертва, пытаясь найти в себе остатки смелости.

– Раздевайся, Аня, – уже не требует, приказывает он. Подходит близко, теперь я вижу его горящие глаза и намерения, становится прозрачнее. Я тоже нападаю, правда пока только словами.

– Вот еще! Ты смешон. Мой отец уже наверняка едет сюда. Думаешь насилие надо мной поможет тебе выжить?

Этот придурок смеется. Нет, вы посмотрите на него. И почему от его смеха по телу мурашки? И почему он не похож на обычного гопника из какого – нибудь сериала «Реальные пацаны».

– У тебя выбора нет. Ты можешь попытаться со мной бороться, можешь даже применить свои знания самозащиты, но ведь и сама понимаешь – твое платье порвется. А так как больше одежды у меня нет, ходить тебе будет не в чем.

– Я не буду, – говорю упрямо, хотя и понимаю, что он прав, а он закрывает двери на ключ и снимает водолазку, демонстрируя мускулистую грудь. Ну вот почему у него такая фигура. Вроде ничего особенного, а взгляд оторвать сложно. И тату на плече, лишь часть, но интересно увидеть всю картинку. – Ты зачем раздеваешься?

– Так у меня тоже одежды нет, – усмехается он. – А ты наверняка будешь мне ее рвать, когда начнешь сопротивляться.

– Я не буду с тобой спать… – трясет меня. – Ты меня не заставишь.

Он стягивает с себя брюки, оставаясь в одних боксерах.

– Поспорим?

Я сглатываю, смотрю по сторонам в поисках чего – то, что могло бы стать защитой. Кухня! Даже ложкой можно убить. Метнулась туда, но уже в момент оказалась прижатой к мускулистой груди, а его руки, обвившие живот и шею., перекрыли мне дыхание.

– Отпусти, урод! Я не буду с тобой трахаться! Не буду! – визжу как дурная и тем же визгом лечу на кровать.

– Да кому ты нужна, плоскодонка, – он берет меня за щиколотку, дергая на себя. – Я сочных баб люблю, а у тебя даже смотреть не на что.

– Тогда зачем мне раздеваться? – кричу, а про себя думаю, что от его слов легче стать должно, но почему – то ком в горле и обидно до смерти. Мне все говорили всегда, что я ладная, красивая и вообще ведьма, потому что могу жрать и не толстеть. Но ему не нравлюсь. И получается все его слова вечером были лишь игрой. – Зачем мне раздеваться?

– Чтобы не сбежала, конечно. Я же знаю, что ты не угомонишься, а без одежды ты никуда не денешься.

И я понимаю, что он прав, а от того брыкаюсь сильнее.

– Но это нечестно!

– Самсонова, я заебался. Я хочу жрать и спать. И сейчас, пока я жру, ты разденешься и уляжешься сама, или я просто порву эти шмотки.

– Рви, я не разденусь, – задираю подбородок, готова драться даже за этот блестящий клочок, обтягивающий задницу.

– Точно? А к папе ты выйдешь, тряся своими комариными укусами?

– Да пошел ты! У меня не комариные укусы! У меня нормальная грудь! – он вдруг протягивает руку к ней, а я хлестко бью!

– Ну а что? Должен же я проверить твои слова, – ржет он и отпускает меня, только вот кожу на ноге в месте, где он касался словно заклеймили, и я невольно тру там.

Он садится за небольшой стол и начинает быстро поглощать бурду, что была на тарелке. Я же часто дышу, думая, что еще придумать. Не могу же я просто сидеть и ждать?

Ну раз он спиной, то можно попробовать. Вон, тяжелый том Гюго. Его и беру в руку, на цыпочках подходя к Ломоносову, заношу книгу над головой и вдруг замечаю насмешливый взгляд в зеркале, которые было прямо перед ним.

Руки слабеют, томик падает мне на ногу, и я кричу от острой боли. Как дура пляшу на одной ноге до кровати и еле-еле сдерживаю слезы.

– Ты вообще неугомонная? Мне казалось, что ты пай девочка, – подходит Ломоносов и ногу мою берет посмотреть, и как я не пытаюсь ее вырвать, не отпускает.

– Когда кажется креститься надо, ты вообще обо мне ничего не знаешь!

– Все я про тебя знаю, Аня, – поднимает он взгляд, и я пропадаю, словно загнанная в силки лань. – Знаю, что заговорила ты в два, знаю, что долго не могла спать в своей комнате, знаю, что читать научилась сама, потому что мама отказывалась тебе читать взрослые книжки. Знаю, что в первом классе была ябедой, пока тебя не избили девочки. В девять ты упала в реку и чуть не утонула. Знаю, что тебе пришлось броситься с братом в Темзу, чтобы вас не похитили. Знаю, что с матерью ты не ладишь, но во всем слушаешься отца. Знаю, что влюбилась впервые в двенадцать, а мальчика, который оказался педиком. Это, наверное, была трагедия.

– Заткнись! – ору, а он достает виски и на ногу мне льет. Больно!

– Знаю, что месячные у тебя в тринадцать начались.

– Перестань, я даже знать не хочу откуда тебе все это известно.

– Знаю, что машинами и шахматами ты увлеклась, чтобы к отцу и братьям быть поближе. Знаю, что ты девственница. Знаю, что ты любишь шоколад и мясо. Знаю, что твой любимый торт «Любимчик Пашка». Знаю, что ты пай девочка и за эти два года страдала молча и никогда не устраивала папе скандалов насчет домашнего ареста, зато плакала ночами в подушку.

Меня потряхивает, я не могу больше этого слушать.

– Знаю…

– Ладно! Ладно! Я разденусь! Только закрой рот! И больше ничего не говори!

– Как хочешь, я могу много еще чего рассказать.

– Засунь себе свои знания подальше, – сдергиваю куртку, задираю руку высоко и расстегиваю молнию.

– Но ты все равно меня удивляешь. Дома ты столько не болтаешь и точно не показывала себя как «Зена – королева войнов», – хмыкает он и отходит к тарелке. Берет ее и ставит возле меня.

– Я не буду есть, – снимаю рукава с плеч и придерживаю платье на груди, беру одеяло, закрываюсь и снимаю остальное.

– Будешь. Мне кажется ты еще не поняла в каком положении оказалась. Здесь твой хозяин я. И только я решаю, что тебе делать. Скажу есть, будешь есть. Скажу танцевать, будешь танцевать. Или ты не согласна? Или ты хочешь устроить со мной драку?

– Я хочу, чтобы ты запомнил свою улыбку, потому что как только папа до тебя доберется, ты забудешь, как это делать. Если вообще будешь жить.

– Какой смелый кролик. Боюсь, боюсь, боюсь. Жри, пока я в глотку тебе не засунул эту котлету.

Он выходит за дверь, а я смотрю на котлету, вздыхаю и сминаю ее за один присест. Потом складываю аккуратно свои вещи и иду в туалет. Возвращаюсь и ищу, хоть что – то из одежды, но он не обманул и кроме пары полотенец здесь ничего нет. И я, вздохнув, ложусь на кровать, молясь одной мысли: утро вечера мудренее. Но только один вопрос не дает мне покоя. Как он узнал обо мне такие подробности. Кто ему все это рассказал?

Глава 11. Богдан

– Когда ты от нее избавишься? – застал меня голос Дёмыча, когда я пакеты стал разбирать, что бросил, когда, приехав узнал, что Самсонова сбежала. – Але! Лом! Почему ты еще не связался с ее отцом? Костя уже звонил.

– Завтра. Сегодня я хочу спать, – пихаю все в холодильник, беру вишневый сок и иду обратно в подвал.

– Богдан, – окликает меня друг, и я раздраженно оборачиваюсь.

– Ну что? Тебе какое дело? Она тебе чем мешает?

– Ты меня пугаешь, – отступает ботаник. – У нас был план.

– Да и теперь он поменялся.

– Она не должна была оказаться здесь. Ты не должен был с ней общаться.

– Это еще почему?

– Просто, блин, – он ерошит свои волосы. – Ты столько времени изучал всю подноготную ее семьи. Ее саму. Ты знаешь эту девчонку вдоль и поперек…

– Не скажи. Она не такая…

– Это экстремальная ситуация. Тут никогда не угадаешь. Но что касается всего остального.

– Ты можешь прямо сказать или так и будешь своими умными загадками пиздеть?

– Да блин, я и сам объяснить не могу! Это просто как изучать всю жизнь океан и не замечать его силы и величия. Но стоит оказаться рядом с ним, не сможешь остаться равнодушным.

– Какой ты романтичный, – ржу я. – Как только ее папаша выплатит то что нужно я ее отправлю на все четыре стороны. Ну и подкатишь к своему океану.

– Отправишь ли?

– А нах.. она мне? – заканчиваю я, и в подвал спускаюсь, дверь закрываю на ключ и выдыхаю. Вот душный Димон. Херню мне какую – то лечит. – Иди дура, сок тебе принес, котлету запить.

Она не ответила, и я посмотрел на кровать. И почему – то застыл.

Она спала. И вроде бы все ничего. Но волосы растрепались как всполохи огня по подушке. И это только начало. Как она не заворачивала себя в простынь, все равно часть ноги осталась на виду. Маленькая стопа тридцать седьмого размера с красными ноготками. И сейчас здесь Самсонова смотрелась ужасно неуместно. Все такое темное, а она огонек, пытающийся освятить мрак.

Я отставляю сок и иду к кровати. Просто сажусь на нее, продолжая смотреть на эту дуру. Дуру… Мы ведь по сути не знакомы, но я знаю о ней все. Я изучал всю ее семью, но почему – то именно ее, как одержимый. Вплоть до того, что она любит вишневый сок. Или как реагировала на ту или иную ситуацию. «Океан» – говорит Димон.

Но это не подходит ей. Скорее вулкан, который ты был уверен, спит. И вот ты подходишь к самому жерлу, а лава сжигает тебя заживо. И как бы много я о ней не выяснял, я все равно не знаю о ней всего. Например, какие на ощупь ее волосы? Они, такие же горячие как вид?

Глупо, но я решаю проверить, просто касаюсь локона, который залез на мою сторону. И странное дело, они прохладные на ощупь, почти как шелковые галстуки, которые я носил все детство. И теперь она поможет мне снова их носить.

Она спит беспокойно, чуть разомкнув губы, и я тяну палец, чтобы узнать такие ли у нее нежные губы, как на вид. Но не касаюсь, останавливаясь в миллиметре.

Димон не прав. Мне плевать на эту девку. Плевать! Капризную и, слушающуюся только своего папашу ублюдка и убийцу. Злость помогает справиться с нахлынувшим возбуждением, но я все равно беру одеяло и ложусь на полу. Не хватало еще коснуться ее во сне.

Завтра же позвоню ее отцу, пусть собирает бабки и забирает ее. И через пару дней, загоняя член в очередную крошку в клубе Кости я даже не вспомню о том, как касался нежных локонов и как искрили пальцы от близости к ее губам.

Верчусь, но не могу уснуть на полу. Твердо, неудобно, а запах Самсоновой кажется занял каждую частичку этой комнаты. Проник в каждую пору моей кожи. Блять.

Ладно, все равно никто не узнает.

Возвращаюсь на кровать, замечая, что она как была на краю кровати, так и осталась.

Лег и отвернулся от нее, все равно всем телом, чувствуя ее присутствие, жар ее тела.

И сдался.

Она просто телка. Таких полно. Она вообще ничего не стоит. И уважать ее нежные чувства я точно не буду.

Так что поворачиваюсь и снова пальцами касаюсь мягких локонов, хотя теперь желание взять в кулак больше.

Но в кулак я беру член, стянув с себя боксеры. Смотрю на губы, что спокойно выдыхают воздух и представляю, как они обхватывают головку, ствол, делают его влажным, еще более твердым.

Кулаком сжимаю себя, начинаю водить по члену снизу-вверх, поддаваясь фантазиям, которые вообще не должны были возникнуть в моей голове.

Но они уже там, уже проникают в тело, в вены, как яд, отравляя сущность. А может быть я давно ею отравлен? Может быть еще в тот момент, когда стал изучать ее жизнь больше других, потому что она ближе мне по возрасту, потому что она любит то что люблю я, потому что она совершенно не в моем вкусе, но член упорно на нее реагирует, словно в противовес моим мыслям. В какой момент это началось? Да и не плевать ли?

Движения рукой становятся быстрее, тело немеет в преддверии концовки, которая все никак не ступит. Но стоит Самсоновой выдохнуть и перевернуться, раскрыв полукружие груди, а все почти мгновенное заканчивается. Член в кулаке каменеет, тут же выплескивая сперму. Я вижу, как одна капля падает на простыни, в которой прячется Аня. И мысль, что она проснется с моим запахом приносит еще больше удовлетворения.

Я понимаю, что это все к добру не приведет и иду помыться, сдираю горячей водой с себя ее запах и любые мысли о ее теле. Не помогает.

Одеваюсь и иду спать в машину.

Там хотя бы запаха ее нет. Не нужно бороться с соблазном, который как змея подбирается все ближе.

Глава 12. Аня

Мне снится дом. Вон мама у крыльца, а рядом папа ее обнимает. Идеальная семья, идеальные отношения. И я такие хочу. Хочу быть такой же счастливой, как они. Как Алена с Никитой. Вон он, мой брат, целует свою жену. Они счастливы и зовут меня к ним. Машут, улыбаются и я лечу. Бегу со всех ног, подсознанием понимая, что там мой дом, моя семья, там я буду в безопасности.

Но внезапно передо мной вспыхивает столб огня. Он буквально за пару мгновений испепеляет всю мою семью, которая исчезает с застывшими улыбками. Я кричу, хочу к ним, но огонь не дает. И мне остается только срывать горло, царапая кожу лица в кровь и смотреть как они превращаются в пыль.

Я в бессилии падаю на колени и просыпаюсь.

Часто и шумно дышу, вспоминая каждую деталь сна, который мне снится уже в третий раз.

Я встряхиваюсь, быстро вспоминая, где я. Обвожу взглядом полумрак, тьму, которую разбивает единственный источник света, работающий ноутбук. И вдруг тишину прерывает протяжный храп. Я вздрагиваю и повернув голову, зажимаю рот рукой, чтобы не закричать от испуга.

Этого следовало ожидать, это чудовище легло со мной. Ожидать то следовало, но все равно неожиданно. И, наверное, не стоит интересоваться почему Ломоносов без трусов.

Я почему – то замираю, рассматривая его спину, увитую тугими мышцами. Приятно на него смотреть. Так приятно, что сердце застывает, а горло перехватывает. Я не могу не смотреть на татуировку белого ревущего медведя. Странный выбор. Вот тигр или змея. Ему бы подошло. Но медведь?

И еще он странный какой – то. Приглядываюсь и замечаю, что он в броне. Медведь в броне. Мне это что – то прям напоминает. Где – то я видела это. «Совсем очумела?» Ругаю себя. Похититель спит, голый, а ты сидишь спину его, рассматриваешь?

Еще на задницу посмотри. Блин, посмотрела. Ну зад как зад. Тугой, светлее, чем основная часть спины. И эта полоска, разделяющая светлое и темное, тянет прикоснуться к ней. Дура!

Так. Где его джинсы?

Он точно держит там ключи. И если не там, то где. Не в заднице же.

Я тихонько сползаю с кровати, не забыв про свои простыни, и начинаю в темноте рыскать. Мне улыбается удача, и я с замершим сердцем начинаю шарить по карманам. Нахожу презервативы, сигареты, карточку какую – то. Но ключей нет! Ничего не найдя, в бессильной злобе кидаю джинсы в сторону.

Заворачиваюсь в простыни и иду к двери, мельком взглянув на неподвижный зад. Пытаюсь в темноте нащупать хоть что – то. Где – то должен быть ключ. Ну хоть где – то. Ну пожалуйста. Я щупаю каждую трещину, каждый выступ над дверью в том числе. Спускаюсь на пол, чтобы посмотреть, может он традиционно положил ключ под коврик. Но и здесь его нет. Быстро ползу к компьютеру, но и на столе ничего нет.

– Как же ты заебала, – вырывает меня из раздумий голос, и я бьюсь головой об стол. Даже там нет. Оборачиваюсь и вижу сидящего на кровати Ломоносова. В неярком свете видно, что он раздражен, но не зол. Но самое главное не то, что я вижу его торс, кубики, что сейчас он выглядит сонным и расслабленным, настолько что хочется к нему под бочок, поспать, а не ключи искать. Самое главное это ключи, который он держит чуть поднятой рукой.

Засада.

– Поиграем?

– В смысле? – напрягаюсь я, держа взгляд строго на ключе, что болтается на пальце. Ниже лучше не опускать. Я точно помню, что он был голый, а значит… – Как поиграть?

– Забери у меня ключ, и я выпущу тебя.

– И ты думаешь я тебе поверю? – он поднимается во весь рост, и я отворачиваюсь, снова дурная бьюсь головой снова.

– Не проверишь, не узнаешь. Схватишься за ключ, я тебя выпущу.

– А если нет?

– Перестанешь будить меня посреди ночи бесполезными попытками что – то найти и сбежать и будешь просто ждать когда я договорюсь с твоим папашкой. – Он глаза трет. – Нормально же спали.